ИнтервьюДиана Перне о смерти гламура, иконах стиля и жутких 80-х

Образ Дианы Перне в темных очках и черной вуали знаком даже тем, кто далек от индустрии моды. Школьники в седьмом округе Парижа, где живет Диана, до сих пор ее называют «La Sorcière» (по-французски — ведьма). Она превратила себя в символ, находящийся в одном ряду с легендарными Дианой Вриланд, Изабеллой Блоу и Анной Пьяджи — это дивы, каких сегодня в мире практически не осталось. 

В прошлом американский дизайнер, Диана Перне, переехав из Нью-Йорка в Париж, основала в 2005 году один из первых фэшн-блогов — ASVOFF («A Shaded View on Fashion Film»), а через три года — одноименный кинофестиваль короткого метра. Состоит он преимущественно из фэшн-фильмов и проходит в разных городах от Антверпена до Нью-Йорка. Перне еще и парфюмер: осенью этого года она представила свою первую линию нишевого парфюма, создав духи To Be Honest, Desired, In Pursuit of Magic и Wanted. Мы поговорили с ней о наркоманах с дробовиками и мраке Нью-Йорка 80-х, о том, как выжить в Париже, и об исчезновении диктатуры моды.

Как вы пришли в моду? Какие у вас первые воспоминания?

В 80-е годы я жила в Нью-Йорке и хотела стать дизайнером, но решив, что плохо рисую, переключилась на кино. Решила, буду режиссером. Много фотографировала в то время. Однако мысль заниматься дизайном меня не оставляла. Я поступила в школу дизайна, но через девять месяцев ее бросила и основала свою марку, которой занималась тринадцать лет. В 80-е годы мода была потрясающей. Это было время жаркого диско, которое дало новый импульс моде. Впрочем, я никогда не любила диско. Я была сторонницей минимализма и красивых сильных женщин. Я жила в милом районе: на 11-й улице рядом со мной развивалась империя Марка Джейкобса, расплодилась Magnolia Bakery, под боком фланировали обитательницы Манхэттена в духе «Sex and the City».

Почему тогда вы покинули город?

Я не могла больше оставаться в Нью-Йорке — в конце 80-х там происходил пир во время чумы. На улицах было полно бездомных, наркоманов. Люди умирали от СПИДа. Я жила в районе Ист-Виллидж, и девяносто процентов моих соседей тогда умирали или уже были мертвы. Эпидемия началась, если не ошибаюсь, в 1987-м. Множество джанки разогнали из Вашингтон-Сквер-парка. Они все перебрались в парк прямо напротив моей квартиры и крутились у моих дверей. Помню, в наш дом забрел джанки из этого парка с дробовиком и перерезал телефонный провод: я даже не могла никому позвонить. Они просто приходили и угрожали тебе: деньги или смерть. Моего соседа так застрелили. Это была типичная ситуация для того времени. Жить там и ходить по лезвию ножа — это не стоило того, да и как дизайнера меня это совсем не вдохновляло. Там творилось зло. Я даже не могу сказать, насколько все было плохо. Так я переехала в Париж, который тоже оказался для меня мрачноват. По крайней мере, первые три года.

Почему? у парижа вроде бы не такой образ.

Париж не любит иностранцев. Тут никто не предлагает работу, так как тебя боятся. Боятся того, что ты можешь оказаться лучше них. Если ты через год получил работу в Париже и держишься на ней уже три месяца, лучше убей того, кто может претендовать на твое место. Поэтому французы так охраняют свою территорию. Вместо работы тебя зовут на вечеринки и ужины. Так, меня и моего друга, словно модные аксессуары, звали на все вечеринки в городе. Если ты сможешь все-таки выжить, закрепиться, то только через три года общество тебя примет. В Нью-Йорке я была уже заметной фигурой, а тут пришлось начать с нуля. Я достаточно скромная, но точно знала, что не пойду работать на другого дизайнера.

Как вам удалось это пережить?

Бог его знает! Я начала с небольших дел. Работала ассистентом продюсера телешоу Fashion Files, фотографировала для инсталляций Première Vision, делала костюмы для фильмов, в частности, для фильма Амоса Гитая «Golem, l’Esprit d’Exile» 1992 года. Когда я переехала, то первые три месяца, которые тянулись вечность, думала, что моих сбережений хватит на год. Я не знала, что эти сбережения мне придется растянуть на все три года. Однако у меня получилось остаться на плаву. Порой нам, привыкшим к нью-йоркскому ритму, казалось, что здесь ничего не происходило. Мы тусовались, брались за случайную работу и говорили себе, что птица вьет себе гнездо постепенно, набирались терпения. Ждали, когда пройдут эти три года испытаний. Но есть хитрость: проблемы в этом городе решаются через других иностранцев. Потому что они были в твоей шкуре. Они мне сильно помогли.

Вы работали редактором моды и сделали один из первых фэшн-блогов. Как вы пришли к созданию духов?

Я мечтала об этом еще двадцать лет назад, когда шила вещи в Нью-Йорке. Три года назад мой друг Кристиано Сеганфреддо, арт-директор Unscent, предложил мне взяться за эту идею всерьез и познакомил меня с дистрибьюторами таких нишевых марок, как Diptyque. Моя работа шла без дедлайнов, спокойно. На создание первого аромата ушел год. Примерно столько же и даже больше — на другие. Я соединяла один ингредиент с другим, долго думала, что добавить: черные апельсины, кедр или пачули. Это было крайне медитативно. Сама я много лет я ношу Comme des Garçons Avignon, Comme des Garçons Hinoki и мужской Guerlain Vetiver. Как видите, это духи вне гендера. Те же Comme des Garçons красиво раскрываются и на мужчинах, и на женщинах. Говоря о созданных мною духах: они разные, но все про меня. В древесных To Be Honest, например, есть нота Comme des Garçons Avignon, Desired — ягодные и восточные, In Pursuit of Magic — лаймовые и дурманят. Скоро, кстати, выйдут еще четвертые — Wanted. Работая над Wanted, я думала про фильм «Ночной портье» с Шарлоттой Рэмплинг в главной роли, но название для духов взято из названия документального фильма о Романе Полански «Wanted and Desired».

Еще 30–60 лет назад достойный новый фильм, альбом, коллекция дизайнера могли стать большим событием. Совершить революцию. Изменить ценности поколения. Тенденции имели смысл, потому что в корне меняли прошлое. Кажется, сейчас, мы живем в эпоху микрособытий, а не макро. Что сегодня может стать событием с большой буквы?

В моде это взаимодействие с digital и новыми технологиями. Например, digital-показ. Тут можно вспомнить недавнее шоу Gareth Pugh. Думаю, в ближайшем будущем подиумные показы должны исчезнуть или стать более впечатляющими. Например, проходить в формате закрытого ужина. Или стать достоянием общественности: на показ будут продавать билеты, как в театр или на выставку. Нынешние шоу по большей части навевают скуку и выглядят тратой времени. С точки зрения дизайна уже придумана тысяча способов, как и во что завернуть руки, ноги и всё остальное тело. Важно то, что кроме дизайна может дать потребителю текстиль. Ты надеваешь свитер — и на душе становится спокойно? Свитер-антидепрессант? Я знаю одного дизайнера, который над этим уже работает. Google-аксессуары — это будущее уже сегодня. Для дизайнера главное — выбрать свою нишу и действовать. Одежда для спорта, пижамы или тапочки — вперед! Кто-то делает минимализм, кто-то увлекается излишним декорированием, но рынок и возможности для всех равны. Клиент найдется для каждого. Короткие или длинные юбки носить — решать вам. Время диктатуры моды, как пятьдесят лет назад, прошло.

Когда я смотрю на Современные, крутые с точки зрения дизайна коллекции, я всегда думаю, кто это будет носить? Вещи круто смотрятся на съемке, в рекламной кампании, но их трудно представить в жизни. Почему существует такой разрыв с реальностью? Люди, далекие от моды, и вовсе думают, что половина стайлинга и современных коллекций — просто уродство.

Да, это правда. Когда я работала редактором моды в Joyce, то мне приходилось много общаться с байерами. В частности, был один мультибренд из Гонконга, у которого мы брали вещи для съемок. Тогда я поняла простую вещь: то, как воспринимает моду журналист и стилист, байер, мерчандайзер, дизайнер и покупатель, — разные точки зрения. Журналист и стилист думают о красивой картинке, байер — что будут покупать (его цель — заработать), мерчандайзер — что будет хорошо смотреться в витрине. Поэтому для дизайнера важно сделать несколько впечатляющих stand out предметов для прессы. Эти вещи вы увидите на знаменитостях и вряд ли — в магазине. Некоторые дизайнеры для одного сезона делают две коллекции: одна для показа и прессы, другая — для шоу-рума и байеров. Например, так делают Stella McCartney или Thom Browne. Gucci тоже этим славятся.

Получаются две реальности, и та, которую показывают в журналах, полностью оторвана от жизни.

Журналы вдохновляют. Кто действительно продает сегодня — это знаменитости. Даже самые невероятные вещи люди принимают и хотят, если хоть раз увидят их на селебрити. Продает желание подражать. Так необычное становится обычным. В итоге Instagram всех помирит между собой. 

Каждый дизайнер лепит свой образ женщины. Раньше были иконы стиля, но Сегодня у кого-то в почете андрогинные интеллектуалки, у кого-то — веселые и сексуальные, у кого-то — спортсменки. вы замечаете какую-то единую идею, передающую дух времени? и какие марки вам близки?

Женщины разные. Например, девушки в мужских вещах — это всегда секси. Мои любимые марки — это Dries Van Noten, KTZ и малоизвестные Boudicca. Вещи этих марок составляют половину моего гардероба. Я могу надеть что-то спортивное KTZ, а потом — что-то классическое Dries Van Noten. Мне нравится, что делают Haider Ackermann, Rick Owens, Рей Кавакубо для Comme des Garçons. Из всех них вне времени для меня Дрис ван Нотен. Его вещи, действительно, вне трендов и самоценны. Современен тот дизайнер, который при всей концептуальности, чувствует женское тело.

Но ведь прогрессивные марки абсолютно деформируют это тело.

Они прогрессивные, потому что их вещи — это высказывание. Законченное предложение. То, что делает Рей Кавакубо, — это блестяще с точки зрения искусства. Это манифест. Я никогда не носила ее вещей. У меня есть разве что ее сумка, а еще ее духи — мои самые любимые. Ее новая коллекция вселила в меня ужас: вещи напоминали раковую опухоль, а модели — «Человека-слона». На показе была женщина в одном из похожих платьев не знаю за сколько тысяч евро — я посмотрела на нее с ужасом. Заплатить четыре тысячи евро и выглядеть грибком на ножках. Вы серьезно? Если вы Леди Гага, то это ок. Но Рей и ее муж — умные бизнесмены. Они высказываются как художники и при этом окружают себя подушками безопасности. Их кошельки и духи скупают по всему миру, и они держат весь бизнес на плаву. Еще один пример успешного дизайнера вне времени — Аззедин Алайя. Пока в 80-е и 90-е годы на пике была деконструкция, он был про конструкцию и не изменил себе до сих пор. Ему даже нет дела до шоу, он вообще может пропустить сезон: у него верные клиенты. Говоря об уродстве — Миучча Прада всегда любит играть на грани. Восприятие красоты у всех разное. Уродство — это тоже красиво. Я люблю цветочки, а может быть, вы — нет, или вам нравятся мертвые цветы. Сегодня есть место всему. Следует быть толерантными. Повторюсь, диктата моды больше нет. Мы живем не в 50-е годы, когда нужно было носить юбку определенной длины, а джинсы считались символом бунта.

Вы икона стиля. ваш образ вдохновляет. вами можно просто любоваться. были ли у вас иконы, на кого вы ориентировались и кто повлиял на ваш вкус?

Мои иконы — из кино. В детстве образцом для подражания для меня была итальянская актриса Анна Маньяни. Затем — Шарлотта Рэмплинг, Жанна Моро, Софи Лорен. В них есть страсть. Моя эстетика в кино — Федерико Феллини, Пьер Паоло Пазолини, французская новая волна. Заняться дизайном меня стимулировали и работы американского кутюрье Чарльза Джеймса.