МнениеКак эпидемии влияли на моду и как ее поменяет коронавирус

ТЕКСТ: Дарья Косарева

состояние модной индустрии в декабре 2020-го легко описать расхожим мемом про персонажа Джона Траволты из «Криминального чтива», мечущегося в замешательстве. Медиа наводнили размышления и прогнозы фэшн-экспертов о том, что произойдёт с нашей одеждой и её производством после окончания пандемии. Сможем ли мы вылезти из треников? Случится ли с нами второй New Look, призванный компенсировать скудность коронавирусных будней? История утверждает, что однозначных ответов здесь быть не может. Единственный явный спойлер заключается в том, что мода, как паразит, способна прорастить свои споры в неблагоприятной среде и эстетизировать самые неприглядные проявления человеческой физиологии.

Начнём с очевидного. Самые нелепые и обескураживающие с точки зрения современного человека модные веяния появлялись с целью закамуфлировать проявления болезней. Торжественно уложенные гульфики, которыми бессовестно козыряют герои западноевропейских портретов XVI века, вовсе не атрибут возведённой в абсолют маскулинности. Причиной для украшательств в неочевидных местах послужила эпидемия сифилиса, перепахавшая Европу после открытия Америки (впрочем, помимо самой известной версии, согласно которой неизвестную венерическую болезнь привезли моряки из экспедиции Колумба, существует ещё несколько вариантов её происхождения). А вернее, способы лечения, способствовавшие изменению мужских половых органов и даже их усыханию.

Сифилитическому облысению обязана своим появлением и мода на парики. Доподлинно неизвестно, был ли Людовик XIV носителем болезни, но именно французский «король-солнце», начавший стремительно терять волосы в возрасте семнадцати лет и не желавший, чтобы его имя ассоциировалось с неприличной хворью, стал родоначальником моды на ношение взбитых искусственных буклей. Бушевавшие параллельно с сифилисом эпидемии оспы, оставлявшей на лицах переболевших шрамы и отметины, привела к появлению моды на своеобразный макияж, придуманный королевой Елизаветой I Английской: последствия болезни она скрывала под толстым слоем токсичных белил.

Но вернёмся ко двору Людовика XIV. Спустя месяц после мучительной смерти от оспы своего предшественника, новоиспечённый монарх отважился на радикальные меры: он сам и двое его младших братьев прошли вакцинацию против болезни (которая в то время осуществлялась путём втирания измельчённых оспин животных в свежий разрез на коже человека). Чтобы отметить успешное прохождение Людовиком сомнительной по меркам той эпохи процедуры, парижские куафёры придумали специальную причёску ouf à l’inoculation, состоявшую из символических элементов: змеи, олицетворявшей лекарство; дубины, символизировавшей победу над болезнью; восходящего солнца — аллегорического образа короля и оливковой ветви, изображавшей спасение. Алармисты-антипрививочники были посрамлены, новая укладка мгновенно стала остромодной, благодаря чему произошла нормализация медицинского нововведения, а эпидемия оспы на территории Франции была остановлена.

Однако бывало и так, что сама мода становилась одной из причин масштабных эпидемий. Повышенный спрос на шёлк среди европейцев заставлял лихорадочно искать новые торговые пути, что в результате спровоцировало распространение бубонной чумы. Смертельная эпидемия основательно проредила население Европы, перераспределила богатства и в свою очередь породила определённую чумную моду на упреждающую символику: давайте вспомним зловещие маски и одеяния врачевателей и колокольчики на одежде больных, призванные своим звоном сообщать об их приближении.

Когда болезнь не уродовала, модой становились её признаки и симптомы. Самый впечатляющий пример — Викторианская эпоха с её романтизацией туберкулёзной палочки. «Чахоточный шик» — здесь, конечно, напрашиваются аналогии с «героиновым шиком» — признавал болезненную худобу в качестве конвенциального стандарта, а значит, корсеты затягивались всё у́же. Необходимость часто посещать похоронные церемонии и соблюдать траур привела к тому, что чёрный стал самым актуальным цветом на долгое время. Модная парадигма молниеносно сменилась после открытия Робертом Кохом в марте 1882 года туберкулёзных бактерий: корсеты были максимально ослаблены, длина юбок заметно укорочена во имя соблюдения гигиенических норм, а растительность на мужских лицах объявлена рассадником инфекций и подлежала немедленному удалению. Позднее, по мере появления новых данных о туберкулёзе, в частности, информации о пользе для профилактики и лечения болезни витамина D, в моду вошёл загар.

Часто статус модных обретали элементы облачения, используемые в качестве предупредительных сигналов и инструментов социального дистанцирования. Головные уборы с широкими полями, кринолины, массивные раф-воротники во времена обострения эпидемиологической обстановки помимо социальной составляющей (чем вычурнее и бесполезнее предмет гардероба, тем выше статус его владельца) становились символами, которые красноречиво транслировали окружающим призыв держаться подальше.

В этом смысле любопытный кульбит совершила история про осознанный подход японцев к ношению масок. После окончания пандемии испанки большая часть населения продолжила носить маски в качестве предохранительной меры от загрязнений, вызываемых стремительной индустриализацией страны. В 90-е же, согласно исследованиям социологов Адама Бёрджесса и Мицутоси Хории, маски превратились в неотъемлемый элемент повседневного костюма вовсе не по медицинским показаниям, а как ответная мера финансовым потрясениям: за ними было удобно прятать кислое выражение лица, считающееся неприличным в японской культуре. Вспышки атипичной пневмонии (2003 год), птичьего (2004 год) и свиного гриппа (2009 год), а также последствия ядерной катастрофы в Фукусиме (2011 год) закрепили ношение масок в качестве ритуального действия, помогающего справиться с чувством беспокойства и создать ощущение приобщения к чему-то социальному значимому в разгар катастрофы невероятного масштаба.

События последнего года наглядно продемонстрировали, что прогнозы — дело неблагодарное. Возможно, масочная мода станет частью повседневного ландшафта на долгие годы и в условиях западного мира тоже приобретёт какой-то дополнительный социокультурный смысл. Возможно — давайте дадим волю фантазии, — международное авиасообщение никогда не восстановит свой прежний масштаб, и ностальгируя по временам необременительного джетсеттинга, мы вдруг объявим модным использование форму разорившихся авиакомпаний в качестве обычной одежды. Возможно, нас ждёт миллион самых фантастических фэшн-сценариев, а возможно, мы на столетия вперёд обречены ходить в похожих спортивных костюмах. Попкорн пока не в дефиците.

ФОТОГРАФИИ: Wikipedia (Public Domain), Wikimedia (1, 2) (Public Domain)