МнениеКультура унижения:
Почему в моде так много абьюза
И всегда ли хорошо очень много работать
Текст: Ирина Щербакова, редактор L’Officiel
В КОНЦЕ АПРЕЛЯ ПОРТАЛ The BUSINESS OF FASHION выпустил большое расследование о самоубийстве студента Антверпенской академии изящных искусств — он был третьекурсником факультета дизайна из Южной Кореи. Академия, где в своё время учились Мартин Маржела, Дрис ван Нотен, Вальтер ван Бейрендонк и Демна Гвасалия, входит в тройку самых престижных вузов модной индустрии — наряду с нью-йоркским Parsons и лондонским Central Saint Martins. Суициды в лучших университетах мира, к сожалению, не редкость: студенты просто не выдерживают нагрузки, атмосферы соревнования и учебного стресса. Но история молодого корейского дизайнера спровоцировала цеховую дискуссию, назревавшую уже не первый год: что не так с культурой поведения в модной индустрии? Здорова ли она вообще?
Поступить в Антверпенскую академию сложно, и ещё сложнее доучиться в ней до дипломного проекта: если на первый курс факультета дизайна принимают шестьдесят-семьдесят студентов, то степень бакалавра из них получает максимум двадцать. Без жёстких стандартов и строгого отсева качественного образования не бывает — не важно, говорим мы о дизайне одежды, режиссуре или ядерной физике. Но в тексте The Business of Fashion речь идёт о другом.
Автор цитирует студентов Академии, бывших и нынешних, и те рассказывают, что вокруг куратора третьего курса, Вальтера ван Бейрендонка, «возник настоящий культ», а все, кто не входит в число любимчиков, подвергаются унижениям. Жизнь фаворитов тоже не сахар: чтобы справиться со стрессом, возникающим из-за количества заданий, многие начинают принимать наркотики. В комментариях к тексту читатели вспоминают свой опыт обучения в дизайн-школах — и в Антверпенской академии середины восьмидесятых, и в Институте Марангони нулевых студенты сталкивались с похожими ситуациями. Из множества признаний выпускников следует, что психологическое давление, клинические депрессии, объём работы, с которым невозможно справиться физически, постоянный стресс и то, что некоторые зовут «культурой унижения», возникли в модной индустрии не сегодня и с получением диплома не исчезают.
Примеров — что из жизни дизайнеров, что из быта модного глянца — хватает. В 2011 году Кристоф Декарнен, тогда возглавлявший Balmain, попал в психиатрическую лечебницу. Единственная американка среди главных редакторов французского Vogue, Джоан-Джульет Бак, в мемуарах описывала, как сбежала в реабилитационную клинику от корпоративных войн Condé Nast — и даже будучи признанной здоровой, просила продержать её в клинике подольше, «чтобы ей не пришлось возвращаться на работу». Алёна Долецкая в недавней книге «Не жизнь, а сказка» рассказывала нечто похожее: Наталью Гандурину, на тот момент ещё издателя российского Vogue, с работы увезли в психоневрологический диспансер. Сама Гандурина, впрочем, успела запомниться инициативой о запрете на нахождение собак в офисе российского Condé Nast — он был введён против хаски Алёны Долецкой.
В модной индустрии хватает дизайнеров
и редакторов глянца, которые смотрят
на сложившуюся рабочую обстановку
как на механизм естественного отбора
Абьюз в модной индустрии существовал более или менее всегда — и даже укоренился в ней настолько, что некоторые стали считать его неотъемлемой частью творческого процесса и «атрибутом гениев». «Я тут где-то прочитал, — рассказывает в интервью французскому Numéro Карл Лагерфельд, — что теперь нужно спрашивать моделей, комфортно ли им позировать. Это уже просто перебор. Дизайнеру больше ничего нельзя». В том же интервью он добавляет: «Не хотите, чтобы с вас снимали штаны, — идите не в модели, а в монастырь, там места всем хватит». А обвинения в том, что он задал модной индустрии ритм работы, который невозможно поддерживать без риска профессионального выгорания, решительно отметает: «Абсурд. Когда за вами миллиардный бизнес, вы должны соответствовать. И если [такой ритм работы] вам не подходит, идите лучше поэкспериментируйте у себя в ванной».
В модной индустрии хватает дизайнеров и редакторов глянца, которые смотрят на сложившуюся рабочую обстановку как на своего рода механизм естественного отбора: выдержать и не расклеиться способны только лучшие. При этом к «лучшим» приравниваются самые стрессоустойчивые: крепкая психика и исполнительность считаются профессиональным приоритетом. А талант, ум и видение, по сути, оказываются вторичны — несмотря на то, что именно это, по иронии, и пытаются взрастить в студентах главные дизайн-вузы мира.
Может ли принести пользу индустрии такой спартанский подход? С одной стороны, волевые лидеры, как и ответственные исполнители, необходимы. С другой — засилье (и часто безнаказанность) «жёстких функционеров» выхолащивает моду. Среди самых известных оппонентов сложившейся в модной индустрии системы — Раф Симонс. Вскоре после ухода из Dior он рассказывал в интервью модному критику Кэти Хорин для журнала System: «Проблема в том, что когда у тебя одна команда и шесть коллекций в год, не остаётся времени для того, чтобы думать. А я не хочу работать не думая».
Что уж говорить о давлении, которому подвергается не креативный директор модного дома, а юный сотрудник: ассистент стилиста, младший редактор моды, начинающий пиарщик. Рынок перенасыщен соискателями на «младшие» должности: специальных навыков тут требуется меньше (подписывать названия брендов, задействованных в съёмке, рассылать пресс-релизы и развозить вещи по шоу-румам можно научиться в течение месяца), а конкуренция гораздо выше. Открытые вакансии начального уровня порой даже сложно найти — и ещё сложнее получить. На объявление о поиске стажёров средний редактор глянца получает около пятидесяти-ста писем.
В колонке для The Business of Fashion журналистка Аннабель Мальдонадо рассказывает, что молодые сотрудники нередко сталкиваются с угрозами и оскорблениями, им очень мало платят, зато их постоянно шантажируют увольнением: работодатели не устают напоминать своим подчинённым, что тех легко заменить. Мальдонадо вспоминает, что попытки сделать карьеру в моде для многих закончились депрессией и даже посттравматическим стрессовым расстройством. Порой у стажёров, младших редакторов и ассистентов возникают отношения с работой, больше напоминающие стокгольмский синдром.
«На моей первой стажировке, переросшей в part-time работу, мне платили нижним бельём, — вспоминает автор Telegram-канала о моде Good morning, Karl! Катя Фёдорова. — Я работала в пиар-отделе марки элитного белья в Нью-Йорке, но поскольку рабочих документов у меня не было, платить официально мне не могли и выдавали зарплату товаром. Моя более предприимчивая коллега продавала его на eBay. Я же стеснялась, поэтому большая часть так и лежит до сих пор дома нетронутой. Совсем не мой стиль, а выкинуть жалко».
Терпеть лишения многих заставляют мечты о карьерном будущем. «На хорошей стажировке вы получаете не только отличное образование, но и опыт, контакты, какие-то наработки для портфолио — и всё это, в отличие от университета, для вас совершенно бесплатно, — объясняет Фёдорова. — Можно учиться у профессионалов и пробовать разные вещи, но при этом знать, что если что-то пойдёт не так, тебя прикроет начальство». Опыт действительно оказывается ценной валютой. Но при этом случаи, когда младшие редакторы, чтобы бесплатно работать в модной индустрии, параллельно устраиваются на работу официантами, встречаются сплошь и рядом.
Аннабель Мальдонадо рассказывает,
что молодые сотрудники нередко сталкиваются с угрозами и оскорблениями, им очень мало платят, зато их постоянно шантажируют увольнением
Примеры этичного и одновременно эффективного менеджмента в моде всё-таки существуют — так работают знаменитые модные дома Dries Van Noten и Alaïa. Ван Нотен выпускает ровно две коллекции в год. В каждую из них он обязательно включает вещи с вышивками, чтобы обеспечить занятостью и доходом работающих с домом вышивальщиков из Индии. В команде Дриса ван Нотена принято общаться на равных, а вместо имейлов предпочитают живой разговор. Культура поведения в доме Аззедина Алайи была похожа: сотрудников он воспринимал как свою семью, нередко собирал их у себя на ужин для обмена идеями, открыто заявлял, что принятый в моде ритм работы поддерживать «невозможно», и даже на несколько лет взял перерыв, чтобы восстановиться. Но это независимые, самоокупаемые модные дома, которые производят ровно столько одежды, сколько могут продать, и не гонятся за сверхприбылью. У люксовых компаний-гигантов, владеющих большинством домов от Chanel до Saint Laurent, с «этичным» управлением всё гораздо сложнее.
За последние тридцать лет бюджеты глянца резко сократились — многомиллионные траты на съёмки и огромные команды звёздных журналистов из Vanity Fair времён восьмидесятых сегодня представить себе невозможно. А вот объём работы только увеличился, так что нервозность спускается вниз по вертикали — от начальства к подчинённым. Но считать стресс уникальным свойством современного фэшн-мира — наивное преувеличение, напоминает главный редактор Tatler Ксения Соловьёва: «Проблемы топ-менеджеров из какой-нибудь сталелитейной корпорации образца 2004 года ничуть не отличаются от наших сегодняшних. Мужчины в костюмах всё так же стонут под грузом почты, встреч, подчинённых, которые тащат им свои проблемы. А ведь у них тогда не было мессенджеров, инстаграма, и на их долю рынка не покушался Amazon. А стартапы в Кремниевой долине? Люди там спят по три часа и всё время стимулируют себя препаратами разной степени запрещённости. А юные выпускники юридических вузов, которые ночуют на кушетке у себя в кабинете, лишь бы когда-нибудь стать партнёром? Стресс прилагается к сегодняшней жизни и успеху. И с этим тоже надо справляться».
Впрочем, Соловьёва убеждена, что нельзя просто увеличивать нагрузку сотрудников: «В нашей компании никто давно не выжимает все соки. Какой смысл наращивать рабочие часы? Это понятно как дважды два: человек очень быстро сгорит. По итогам корпоративного тренинга мы сообща решили: чтобы бежать быстрее, надо сначала дать себе право замедлиться и выдохнуть».
Фотографии: JieDa, Antwerp Fashion Department, Dries/Dogwoof
