Личный опыт«Выложила пост с грудью, которой нет»: Катерина Адамс о работе моделью наперекор стандартам
Как влияет эктодермальная дисплазия
Люди, чья внешность кажется большинству «необычной», ежедневно сталкиваются с повышенным вниманием и даже травлей как в соцсетях, так и офлайн. В особенности это касается моделей, чью внешность всё время оценивают окружающие. Мелани Гайдос — всемирно известная модель с эктодермальной дисплазией — пережила буллинг в начальной школе, который позже привёл к депрессии и суицидальным мыслям. Сегодня она принимает себя, активно делится фотографиями своего тела и не собирается менять внешность. Эктодермальная дисплазия — редкое генетическое отклонение, которое может выражаться сотней разных способов, но в первую очередь влияет на развитие кожи, волос и зубов. Мы поговорили с моделью Катериной Адамс, которой поставили этот диагноз при рождении, о любви к себе, внимании окружающих, влиянии диагноза на жизнь и том, как она изменилась после публикации в Dazed.
Интервью: Анна Елисеева
Детство
В детстве мне нравилось кривляться перед зеркалом с расчёской или пультом, делая вид, что я пою на концерте. Я не мечтала стать кем-то конкретным, и даже сейчас, в двадцать пять лет, я не могу точно сказать, кем хочу быть. Мне просто нравится делать фотографии, танцевать, наряжаться и быть в центре внимания. Но верю, что скоро всё пойму. Например, меня всегда интересовала наука, и сейчас тянет к медицине — хочется разобраться в себе и понять, почему я такая интересная получилась.
Я родилась с эктодермальной дисплазией и синдромом Ротмунда — Томсона. Врачи говорят, это большая редкость — чтобы эти диагнозы сосуществовали у одного человека. Когда я начала наблюдаться во взрослых поликлиниках, мне пытались приписывать и другие заболевания, но я уже не обращаю на это внимания. С рождения у меня не росли ресницы и брови, лет с двенадцати стали выпадать волосы и зубы. Сейчас передние зубы — это протезы. Ногти меняли цвет и отваливались, грудь застыла на начальной стадии формирования — она выглядит как маленькие пятнышки. Мой небольшой рост — сто пятьдесят два сантиметра — и худобу врачи тоже объясняют генетическими отклонениями. Но всё это не мешает мне существовать. Я жива — и это главное.
Школа
Психологически мне стало некомфортно уже в подростковом возрасте. Самыми болезненными оказались школьные времена — тогда мне дали ощутить сполна, что я не такая, как все. До выпуска у меня была только одна подруга, которая всегда вставала на мою защиту. Меня часто дразнили «недоношенной», «очкастой», «лысой» и тому подобное. Делали больно физически и угрожали.
Родителям я ничего не рассказывала. В старших классах сначала прогуливала из-за этого, но потом решила приходить — назло. С одной стороны, я не считала себя красивой и хотела быть похожей на остальных: рисовала брови (которые стирали мои одноклассники), клеила ресницы, носила парики. Каждое утро плакала, оттого что не могу сделать пучок и скрыть лысину. С другой — позже мой протест проявился как раз во внешнем виде, я стала одеваться не как все. Бывало, брала в школу по несколько нарядов и переодевалась на перемене. Носила на голове повязку, могла надеть платье на джинсы, любила таскать папины рубашки и майки, смешивала вещи, оставшиеся с садика, с огромным папиным пиджаком. В общем, миксовала стили как могла. Ближе к семнадцати годам я стала рокершей, вдохновлялась стилем Мэрилина Мэнсона: делала смоки-айз, носила кожаные вещи, чёрные очки. Я как будто кричала на всех своим внешним видом и поведением.
Я благодарна родителям за поддержку, понимаю, как им самим было нелегко. Однажды я заявила, что не пойду в школу, потому что приходится рисовать брови. Тогда папа нашёл женщину, которая сделала мне татуаж — я хожу с ним до сих пор. Мама иногда помогает с фотографиями для инстаграма. Она сама фотограф и привила мне любовь к визуальному, научила видеть красоту в обычных вещах: старых магазинчиках, простой одежде. Однажды мы гуляли и нашли огромные высокие камыши — я сразу увидела себя в них в образе инопланетянки. Хотела сняться обнажённой, но мама была против, поэтому просто оголила верх. После окончания школы в родном Архангельске я пошла на заочное отделение в колледж и отучилась на менеджера по туризму и гостиничному бизнесу, затем уехала жить в Питер, о чём всегда мечтала.
Принятие себя
Уже в Санкт-Петербурге я заметила, что мной интересуются фотографы и скауты, и захотела попасть в модельное агентство. Участие в бесплатных съёмках только укрепило мою любовь к работе на камеру. Агентства, правда, отказывали мне из-за роста, поэтому появилась идея фикс: сломать все стереотипы. Сначала я написала Lumpen, а позже со мной связалась его основательница Авдотья. В Lumpen я совсем недавно, в рамках агентства я снялась пока для интервью Dazed. Меня полностью покрыли золотой краской, нужно было долго стоять и сохнуть — интересный опыт. Но, положа руку на сердце, назвать только одну любимую съёмку я не могу. Ещё я всегда мечтала сниматься в клипах и фильмах — у меня всё только впереди.
Я за любое искусство, люблю плёночные фотографии, винтажную стилистику и переодевания. При смене образа я словно перевоплощаюсь в другого человека и перенимаю его настроение. Во время работы я чувствую себя как рыба в воде. Она дала мне уверенность в себе, благодаря ей я побрилась налысо и открылась миру — выложила пост в инстаграм с грудью, которой нет. Мне надоело скрываться, я хотела, чтобы люди, которые знакомятся со мной, сразу узнавали всё из аккаунта. До того я чувствовала себя скованно из-за чужого незнания, а так человек сразу может решить, хочет ли он продолжить общение. Честно, страшно не было, я почувствовала облегчение.
Не могу сказать, что уверена в себе на сто процентов, но точно люблю себя сильнее с каждым днём. Отчасти помогает инстаграм — я люблю эту соцсеть за возможности знакомств и одновременно ненавижу, потому что там лишний раз напомнят, какая ты, причём в негативной форме. Мне часто желают смерти и постоянно говорят, что такие, как я, не должны размножаться — при этом пишут это взрослые люди. Раньше я переживала, удаляла комментарии и блокировала всех, но сейчас стараюсь просто не обращать внимания. Людей всегда будут притягивать непохожие на них.
Соцсети и будущее
Мне кажется, что стигматизация женской наготы в соцсетях — это глупо, если рассуждать с точки зрения искусства. Ведь люди ходят в музеи и видят картины великих художников, на которых можно найти уйму обнажённых тел, и это очень красиво. Девушки же «замазывают» соски, лишь бы выложить снимок. Мои посты инстаграм тоже иногда удаляет, и я бы хотела создать сайт, где можно было бы без проблем выкладывать полноценные фото. Не только я, но и многие другие, кто делает нестандартные вещи, вносят лепту в принятие более разнообразной внешности, и это очень круто. Можно сказать, мы расширяем сознание людей в соцсетях. Очень хочется, чтобы это происходило не только в виртуальном мире, но и реальном.
Мне кажется, люди не должны быть одинаковыми и следовать общепринятым стандартам. Мы все прекрасны, красота в нашей уникальности. Единственное, что делала я со своим телом, — это татуировки и татуаж бровей, но больше не планирую ничего менять, меня всё устраивает. Сейчас меня вдохновляют незнаменитые люди, которые выставляют невероятные фото и перформансы в инстаграм, у чьих аккаунтов нет миллиона подписчиков и лайков, но зато есть душевность. Я слежу и за коллегами из агентства — Гошей Бергалом, Станиславом Приваловым, самой Авдотьей. А вот среди моделей мне нравятся совсем разные и непохожие люди — от Саши Лусс и Алеси Кафельниковой до Юнии Пахомовой и Греты из Lumpen.
Мне нравится делать всё, что связано с фотографией, модой и искусством, — я хочу, чтобы эти вещи были в моей жизни. После публикации в Dazed я получила множество слов поддержки и благодарности — мне до сих пор пишут девочки с признаниями, что я дарю им уверенность в себе. Попадались, конечно, и негативные комментарии, но они будут всегда. Моя жизнь кардинально не изменилась, но я сама стала ещё увереннее. Мне хочется, чтобы общество знало о таких людях, как я, и относилось к ним спокойно. Возможно, откликнутся другие люди без груди — интересно было бы узнать их опыт.