ПрофессияРежиссёр монтажа Дуня Сычёв о работе с Абелем Феррарой и эмиграции
«Отец говорил, что в Союзе много чего хорошего, просто нет свободы — политической и творческой»
Интервью: Камила Мамадназарбекова
В РУБРИКЕ «ДЕЛО» мы знакомим читателей с женщинами разных профессий и увлечений, которые нравятся нам или просто интересны. На этот раз актриса, режиссёр монтажа и продюсер Дуня Сычёв, приложившая руку к трём фильмам из программы недавнего Каннского фестиваля (в то числе «Хэппи-энд» Ханеке), рассказывает о дружбе с Абелем Феррарой, жизни без гражданства и квартирных выставках русской живописи в Париже, которые устраивали её родители.
О профессиях актрисы и режиссёра монтажа
Актёрская работа и монтаж возникли в моей жизни одновременно. И это неплохо: театральный актёр постоянно в работе, а актёр кино играет пять, восемь, пятнадцать дней, а остальное время ждёт. Я бы к такому не привыкла. Сначала я работала в театре, но всегда занималась параллельно чем-то ещё, например переводом. Перевела Флоренского на французский язык — «Гамлет» называется, это такое богословское эссе, вышло в издательстве Édition Allia; они выпускают такие маленькие, но очень хорошие книги.
Театральный актёр постоянно в работе, а актёр кино всё время ждёт
В один прекрасный день мне позвонили неизвестные люди: говорят, сделали документальный фильм о Сокурове и ищем переводчика. Они его смонтировали, но ни монтажёр, ни режиссёр не говорили по-русски, так что не знали, хорошо ли подогнан звук. Пару дней я сидела с ними и проверяла склейки — так я увидела, что такое монтаж.
Поначалу я снималась в короткометражках с друзьями — и мне дико понравилось кино. Мне это напоминало то, как я занималась музыкой на компьютере: здесь то же самое, только с картинкой. После этого я решила пойти в известную парижскую киношколу Gobelins. Одновременно с этом со мной связались уже другие незнакомцы и попросили поучаствовать в фильме. Это был такой casting sauvage — кастинг наудачу: они искали актёров, которые могли бы ещё и играть на музыкальных инструментах. Это было моё первое полнометражное кино — называлось «Memory Lane»; оно даже попало на фестиваль в Локарно. Сразу после съёмок я всё-таки пошла в Gobelins, получила дополнительное образование и стала монтировать и иногда играть.
О работе с Феррарой и Ханеке
С Феррарой (Абель Феррара, американский кинорежиссёр. — Прим. ред.) мы познакомились на фестивале в Бордо четыре года назад, у меня там был фильм «Маруся». Это единственное кино, в котором я и снималась, и монтировала. Кастинг-директор искал женщин с русскими корнями. Мы встретились, и параллельно мне в этот момент сообщили, что есть какой-то фильм, для которого ищут русскоговорящего монтажёра. Потом продюсер перезванивает и говорит: «Дуня, так это ты?» Кино в итоге получило в Бордо приз. Абель там был почётным гостем, мы познакомились и сразу подружились.
Он позвал меня поработать на фильм «Пазолини»: неделю я пробыла на съёмках, чуть-чуть даже сыграла с Уиллемом Дефо; потом помогала с монтажом. В 2016 году мы делали вместе концерт — Abel Ferrara Cabaret, — и хотя планировался только один, в итоге решили устроить тур и снять о нём фильм. Нужно было найти даты, всё организовать — так я стала ещё и продюсером. Про себя Абель говорит, что он кинорежиссёр, но хотел бы быть рок-звездой. Музыка для Феррары очень важна, потому что, когда он пишет сценарий, часто точкой отсчёта становится песня. «Bad Lieutenant» — это песня, «4h44» — это песня. Бюджеты у него небольшие и не позволяют покупать музыку, поэтому он пишет её сам: с ним работают два или три музыканта, и почти весь концерт — это музыка из его кино.
В «Хэппи-энде» Ханеке у меня скорее камео. Им нужно было очень много людей, чтобы играть буржуа; я снималась восемь дней, и видно меня, наверное, три секунды. Роль малюсенькая, но я её сыграла c удовольствием.
О статусе беженки во Франции
Я была никем для страны, когда родилась — и так первые пять лет. Я помню день, когда получила гражданство, первой в семье: если ты родился и пять лет прожил без перерыва, то можно попросить. А родители мои десять лет без него жили. У отца (известный фотограф Владимир Сычёв. — Прим. ред.) был нансеновский паспорт, и он повсюду ездил с ним.
В 1989 году они получили гражданство благодаря лично Жаку Шираку. Отец был в командировке. В 1988 году были выборы, на которых Ширак был кандидатом, и отец его фотографировал во время предвыборной кампании. А Ширак обожает русский и даже переводил «Евгения Онегина». Когда он узнал, что отец десять лет живёт во Франции без гражданства, то велел написать ему в мэрию Парижа — и в течение года после этого все в моей семье получили документы.
Об отце-фотографе и квартирных выставках
Родители приехали во Францию как беженцы. Сначала они оказались в Вене, намереваясь выехать в Америку, но через полгода отправились в Париж, чтобы решить ситуацию с картинами. Родители их коллекционируют и из-за этого были вынуждены уехать из Советского Союза. Картины, которые они любили, не считались официальными. Денег особенных это не приносило, но они действительно любили этих художников, и до сих пор любят, у них картины даже под кроватью лежат.
В 1974 году была выставка, которую снесли бульдозеры («Бульдозерная выставка», известная публичная акция неофициального искусства. — Прим. ред.). Отец был на ней, собирался фотографировать друзей. Тогда арестовали пять человек, двух посадили, включая моего отца, на две недели. Сказали, что он был якобы пьян и дебоширил, вырывал деревья — а мой отец вообще никогда не пил. Начались проблемы, потому что люди из КГБ пошли к тем, с кем работал мой отец, и сказали не брать фотографии Владимира Сычёва. Зачем? Потому что если бы он остался без работы, его можно было бы посадить.
Это были первые фотографии из Советского Союза, которые не были пропагандой и показывали повседневную жизнь
Отец себя считает уличным фотографом, ему нравится, как Картье-Брессону или Куделке, ходить по улице и фотографировать. И когда он в Париже предложил свои снимки, это был успех. Дело в том, что это были первые фотографии из Советского Союза, которые не были пропагандой и показывали повседневную жизнь. При этом мой отец никогда не был антикоммунистом. Он говорил, что в Союзе много чего хорошего, просто нет свободы — политической и творческой, нельзя любить некоторых художников. А так — школы есть, больницы работают.
Хельмут Ньютон нашёл отцу работу в Vogue, контракт на два года. Потом уже отец стал работать в агентстве Sipa Press и провёл там двадцать пять лет. Фотографировал всё: и войны, и Олимпийские игры, и моду, и политику. Центр Помпиду недавно взял его фотографии в основную коллекцию. Сейчас он на пенсии, но по-прежнему фотографирует — это его жизнь, можно сказать.
К нам до сих пор приходят незнакомые люди и говорят: «Здравствуйте, вы Владимир Сычёв? Вы Аида Хмелёва? Можно у вас посмотреть картины? Мне сказали, что у вас есть». Сейчас отец живёт в Берлине, мама в Париже, у каждого своя коллекция. Но визиты продолжаются.