ПрофессияЖурналистка Олеся Шмагун о том, как получить Пулитцеровскую премию
Лауреат Пулитцера о своём участии в проекте «Панамское досье» и международных расследованиях
Интервью: Наташа Федоренко
В рубрике «Дело» мы знакомим читателей с женщинами разных профессий и увлечений, которые нравятся нам или просто интересны. На этот раз мы поговорили с Олесей Шмагун — лауреатом Пулитцеровской премии за участие в проекте «Панамское досье» и журналисткой, известной своими коррупционными расследованиями. Она рассказала, как участвовала в одном из самых громких расследований последних лет, зачем журналистам международная кооперация и почему без гражданского общества бесполезно призывать чиновников к ответу.
О городской журналистике и «сурковской пропаганде»
Я пришла в журналистику ещё в университете. Уже в 18 лет начала работать корреспондентом на «Авторадио», где занималась новостями. Затем работала в известном тогда печатном издании «Газета» в отделе политики. Потом бумажную версию закрыли, и я на пару месяцев перешла в газету «Взгляд» — такой образец «сурковской пропаганды». Меня позвал туда мой бывший редактор, он убеждал, что не стоит верить отзывам в интернете. Но довольно быстро выяснилось, что все стереотипы о «Взгляде» оказались правдивыми. Потом я стала заниматься деловой журналистикой в приложении к газете «Известия» — «Маркер», когда там ещё работала адекватная команда.
Лёша Амётов (совладелец Look At Media. — Прим. ред.) дважды предлагал мне перейти в The Village. Поначалу я отказывалась, потому что не очень хотела заниматься хипстерской повесткой. Но выяснилось, что и в городском издании можно писать не только про вечеринки и кофейни, а вполне себе работать с общественно-политическими темами. Как специальному корреспонденту мне дали большую свободу действий, и мы здорово отрабатывали протесты. Во время моей работы в The Village в Москве случился расцвет гражданского активизма и «малых дел», так что нам неплохо удавалось удовлетворять запросы рассерженных горожан. В The Village я проработала два года, и некоторые до сих пор удивляются, как я ушла оттуда в расследования.
О работе в большой восточноевропейской команде
После ухода из городского издания я недолго занималась развитием московских библиотек, но потом вышла замуж и переехала в Ригу. Здесь на одном из тренингов я познакомилась с ребятами из OCCRP (Центра по исследованию коррупции и организованной преступности) — организации, объединяющей журналистов из Восточной Европы, которые занимаются расследованиями. Они как раз искали русскоговорящего сотрудника. Так меня и взяли на работу в международную организацию.
У OCCRP есть свой сайт, где расследования публикуются на английском языке. Но в организации работают люди из разных стран, так что в каждой из них у нас есть локальный медиапартнёр. Например, в России это «Новая газета». Но OCCRP сотрудничает и с другими изданиями. Например, моё последнее расследование о недвижимости нового мужа бывшей жены Владимира Путина опубликовали на «Медузе».
Мне удалось найти виллу, которая принадлежит старшей дочке президента Азербайджана
Если говорить о том, что было до «Панамского досье», то для меня особо важны два материала. Первый — про Екатерину Тихонову (предполагаемую дочь президента Владимира Путина. — Прим. ред.). В «РБК» написали о её связи с фондом «Инопрактика», а я обнаружила, что она строит научную карьеру: публикует научные статьи в сфере физики и механики, патентует изобретения. Предполагаю, что она готовится к защите диссертации. В её соавторах указываются довольно статусные люди: ректор МГУ Виктор Садовничий и завкафедрой прикладной механики Владимир Александров. Но, как это обычно бывает, представители академического сообщества рассказали мне, что ни разу не видели её на тематических семинарах.
А вторая история — про журналистку из Азербайджана Хадиджу Исмайлову. Она сотрудничала с OCCRP и делала расследования о коррупции в своей стране. Её арестовали, как мы считаем, по откровенно политическим мотивам. Мы с коллегами долго думали, как ей можно помочь, а потом просто решили выпустить ещё больше расследований о коррупции местных чиновников. Серию этих материалов так и назвали — «Хадиджа». К примеру, мне удалось найти виллу в подмосковном посёлке Сады Майендорф, которая принадлежит Лейле Алиевой, старшей дочке президента Азербайджана.
Работа в большой команде очень помогает, потому что ты всегда можешь обратиться к коллегам из других стран, чтобы понять, как работают открытые данные в конкретном регионе. Допустим, если мне нужна информация о недвижимости или бизнес-активах на Украине, во Франции или Австрии, я могу обратиться к коллегам, ровно как и они ко мне, если их расследование связано с Россией.
Один из примеров — расследование, как крупная международная компания Bombardier платила взятки людям, близким экс-главе «РЖД» Владимиру Якунину. Первое расследование было основано на документах из панамского архива. После этого полиция Швеции начала расследование, а к моим коллегам со шведского общественного телевидения обратились сотрудники компании и предоставили новые доказательства. После этого мы уже вместе выпустили продолжение расследования. Сейчас по уголовному делу в Швеции арестован один человек, ещё несколько проходят в статусе подозреваемых.
О «Панамском досье» и Пулитцеровской премии
Изначально панамские документы попали в руки журналистов из немецкой газеты Süddeutsche Zeitung, но они довольно быстро осознали, что не смогут обработать такой массив данных своими силами. Они обратились к Международному консорциуму журналистов-расследователей (ICIJ), чтобы устроить глобальную кооперацию. Они стали приглашать своих людей, давно занимавшихся транснациональными расследованиями, и пригласили ещё людей из OCCRP. Среди них было несколько российских журналистов: Роман Анин, Роман Шлейнов, Дмитрий Великовский и я.
В нашем распоряжении оказалось очень много документов, прежде всего журналисты по всему миру искали связи чиновников и политиков с офшорами. Именно так мы обнаружили, что на Сергея Ролдугина, музыканта и друга детства Путина, было зарегистрировано несколько компаний. Всю информацию нужно было обработать, проверить, подтвердить и превратить в интересную историю. Мне кажется, наша большая заслуга в том, что нам удалось лично встретиться и поговорить с Сергеем Ролдугиным: герои расследований очень редко общаются с журналистами, по крайней мере, в России. Мы заранее купили билеты в консерваторию на его концерт, а потом встретили его за кулисами и попросили ответить на наши вопросы.
Пожалуй, среди журналистов должна сохраняться конкуренция и охота за своей уникальной историей
Все, кто работал над «Панамским досье», разделяют концепцию «radical sharing», то есть все находки в большой панамской базе были общими для всех журналистов и каждый мог работать над любой историей. К примеру, история про Сергея Ролдугина заинтересовала журналистов из Германии, Литвы и Швейцарии. Мы работали вместе и помогали друг другу. И я думаю, что «Panama Papers» прозвучали так громко не только из-за громких находок, но и из-за масштабности проекта. Мы показали не просто отдельные истории преступления, а более широкую картину: какая это масштабная проблема для всего мирового сообщества — использование офшоров для сокрытия нелегальных доходов или других правонарушений. Но такие истории не могут случаться каждый день, и, пожалуй, у журналистов должна сохраняться конкуренция, они должны охотиться за своей уникальной историей.
Здорово, что в этом году Пулитцеровскую премию получила такая огромная команда журналистов, а «Panama Papers» признали как важный проект. Я очень горжусь, что была частью этой команды, и было ощущение, что я играю в фильме про очень хорошую журналистику.
О круглосуточной журналистике и гражданском обществе
Журналистика предполагает круглосуточную вовлечённость, даже если речь идёт не о расследованиях. А вообще мне нравится, что я не сижу от звонка до звонка в офисе, сходя с ума от скуки. На мой взгляд, чем больше работы, тем лучше. Хотя иногда становится тяжело от того, что ты постоянно сталкиваешься с человеческой жадностью и безрассудством — в общем, гораздо чаще имеешь дело с плохими людьми.
Журналисты не могут подменить собой суд и следствие, одними журналистскими расследованиями каких-то существенных перемен в стране не добьёшься. Необходимо гражданское общество, которое будет работать с результатом этих расследований. Даже в случае с эталонным Уотергейтским скандалом многие забывают, что дело не только в расследовании журналистов, но и в парламенте, который задавал президенту неудобные вопросы, и в судьях, которые достойно вели процесс против чиновника такого ранга. И в этом смысле процесс потихонечку, но сдвигается с мёртвой точки. Такие организации, как, например, Фонд борьбы с коррупцией, не только раскапывают истории, о которых мечтают многие журналисты, но и делают их частью активистской повестки, граждане выходят на улицы и требуют ответов. Так это, наверное, и должно работать в демократическом обществе.