ПрофессияАстронавт NASA
Сунита Уильямс
о человечности в космосе

Мой отец иммигрировал из Индии в США, не зная ни слова по-английски. Его родители умерли, когда он был очень юным, и несмотря на тяжелые будни приезжего, ему удалось встать на ноги и получить профессию врача. Мама очень сильная и никогда не сдается. Они меня постоянно поощряли и всегда поддерживали. Наверное, я могу сказать, что эти два человека и являются моим главным вдохновением по жизни. У меня есть муж, и мы оба из военной сферы. К сожалению, у нас нет детей — мы постоянно в разъездах, что, как вы понимаете, делает наличие детей проблематичным. У нас есть собаки — два чудесных лабрадора-ретривера. Я по ним очень скучаю в космосе, иногда мой муж даже говорит: «Ты постоянно рассказываешь, как тебе их не хватает. Может, однажды для разнообразия скажешь, что скучаешь по мне?»

Больше всего в космосе я мечтала о пицце и принять душ. С едой вообще интересно — вся пища там обезвоженная, и мы вводим инъекции с водой в тюбики, по итогам получая суп — борщ, к примеру, или щи. У нас есть готовая лазанья, фахитос или даже каша. Еще есть возможность брать родную еду. Моя мама из Словении, поэтому однажды она дала мне в полет колбасу, у Юры (Маленченко) была с собой специальная русская еда, а у Аки (Хосидо) — мисо-суп прямиком из Японии. Едим мы всегда вместе. Еще в космосе действительно не хватает хлеба.

Перед первым полетом на старте тебя сковывает ощущение нереальности происходящего, но оно длится несколько секунд. Ты готовишься два с половиной года, вроде бы не имеешь никаких шансов полететь — неужели это происходит на самом деле? Ты ведь правда летишь в космос! Мы с командой стали истерически смеяться и кричать «Боже мой! Боже мой!». На старте чувствуется вибрация, тепло и запуск двигателей, и до вхождения в космос остается примерно семь с половиной минут. Есть еще один хороший индикатор того, что ты уже там — каждая команда выбирает себе талисман полета. Наш командир Юрий Маленченко выбрал маленькую пластиковую куклу, и когда ее волосы начали подниматься, стало понятно, что мы в космосе. Кстати, каждый раз, когда я думаю о том, что возраст дает о себе знать и пора бы уже подстричься, меня останавливает именно космос — волосы там так забавно развеваются.

Наверху — один сплошной интернационал. Все космонавты учат русский язык, мы говорим на нем, можем получать на нем команды и он, конечно, необходим, когда ты на корабле «Союз» — на русском корабле ты говоришь по-русски. К сожалению, это ни разу ни Толстой, а технически насыщенный язык, с акронимами и инженерными терминами. На международной космической станции все говорят по-английски, особенно это помогает, когда летишь с представителями европейских наций с разнообразием их языков.

Есть, конечно, моменты бессилия в космосе. К примеру, за шесть месяцев, что ты проводишь наверху, на Земле обязательно что-то происходит. Во время 9/11 в попытке справиться со стрессом космонавты делали фотографии каждый раз, когда пролетали над Нью-Йорком. Эти фотографии затем опубликовали во множестве изданий. А если на космической станции пожар и хочется убраться оттуда, то ты забираешься в свой корабль — и так попадаешь домой.

Ощущение, что нами кто-то управляет и ТАМ обязательно кто-то есть, не покидает

После космоса ощущение времени, как ни странно, не меняется, хотя мне бы, конечно, хотелось вернуться домой и быть на десять лет моложе. Обычный день на Земле — это примерно 90 минут в космосе, за сутки мы видим 16 восходов и закатов, и поэтому пытаемся поддерживать нормальный режим:  каждый день делаем физические упражнения, а в свободное время слушаем музыку или читаем. Один из моих любимых моментов — это расположиться под куполом, огромным панорамным стеклом, состоящим из шести окон, и наблюдать за звездами. На Земле мы не понимаем, сколько на небе звезд, их просто миллиард и они выглядят не как в планетарии, а заполняют собой все пространство. Ощущение, что нами кто-то управляет и ТАМ обязательно кто-то есть, не покидает.

Связь с домом все поддерживают регулярно. У нас есть что-то типа внутреннего wi-fi, с помощью которого мы общаемся, а интернет в космосе очень медленный — примерно как на старых модемах: сигнал идет от нас до спутника, потом обратно. Хотя мы регулярно пишем в твиттер, правда, оперативно отвечать не получается. Еще все любят делать фотографии, звонить домой по видеоконференции и получать емейлы от семьи о том, что ты пропустил из событий на Земле за время пребывания в космосе.

Я понимаю Сандру Буллок из «Гравитации» и это ощущение страха. Хотя все происходящее было более-менее нереальным, к примеру, китайский корабль, с которым она разобралась, в жизни бы ввел в ступор — нельзя просто взять и использовать корабль, построенный на других технологиях. Зато вполне вероятно оседлать пылесос. Когда я попадала в ситуации, которые меня пугали, то понимала, как мы привязаны к гравитации, и что вся гравитация, по сути, у нас в голове. Так что приходилось закрывать глаза и представлять, как бы мы отрепетировали неожиданный случай на Земле и в бассейне, где тренируемся. И успокаивалась.

Самая тяжелая вещь в теле — это голова, поэтому когда возвращаешься, ее просто очень сложно поднять. Однажды меня приехал встречать друг после прилета в Казахстан, он несся навстречу радостный, а я шла с опущенной головой и встретила его со словами «О, я вижу твои ботинки». Для восстановления космонавтам обычно дают день, в это время нам никто не звонит и не тревожит, а мускулатура начинает работать в обычном режиме. Еще из космоса возвращаешься в лучшей физической форме, так как там мы ежедневно тренируемся. Поэтому вещи немного пахнут — их же нельзя постирать наверху.  

Когда ты возвращаешься домой, то первым делом слышишь запах земли