Стеклянный потолокЗолотые юбки: Нужна ли позитивная дискриминация

Права рынка

Если позитивная дискриминация где-то и существует, то явно не в Кремниевой долине. Согласно исследованию The Elephant in the Valley, 90 % опрошенных работниц местных компаний сталкивались с сексизмом на рабочем месте, 75 % спросили о семейном положении и наличии детей на собеседовании, а 60 % подверглись сексуальным домогательствам. Что касается Google, сегодня доля женщин в компании составляет 19 %, и департамент труда США в апреле потребовал у компании предоставить сведения о зарплатах сотрудников — ведомство заподозрило, что Google заметно недоплачивает женщинам. 

Любопытно, что письмо Деймора открыло ящик Пандоры: более 60 нынешних и бывших сотрудниц компании объявили, что планируют обратиться в суд, так как, по их мнению, Google намеренно отправляет женщин на менее оплачиваемые должности, а руководительницам платит едва ли не меньше, чем их подчинённым-мужчинам. По словам одной из женщин, её годовая зарплата оказалась на 40 тысяч долларов ниже, чем у её коллеги-мужчины на такой же должности. Девушки заявили, что знают как минимум о 12 увольнениях женщин из-за гендерной дискриминации.

60 сотрудниц Google планируют обратиться в суд: они говорят, что компания платит им меньше, чем мужчинам 

Иными словами, несмотря на готовность увольнять сотрудников за сексистские высказывания и любовь к вдохновляющим лозунгам, ситуация в американской IT-индустрии вовсе не так прозрачна. Американский бизнес не обременён гендерными квотами, политику равенства он реализует лишь в форме меценатства — грантов от крупных бизнесменов и социальных программ, запущенных крупными корпорациями. В США довольно много профессиональных программ, призванных помогать именно женщинам. Всё тот же Google, сеть знаменитых гипермаркетов Wal-Mart, коммерческие банки и даже производители памперсов Huggies предлагают гранты для женских стартапов.  

Критики гендерных преференций напоминают, что программы, адресованные конкретной социальной группе, нарушают принцип конкуренции. С другой стороны, коммерческие компании имеют право распоряжаться своими деньгами так, как считают нужным: отдать их женщинам, онкобольным, детям в развивающихся странах или любителям рыбалки, если того пожелают. 

Женское образование

Рынок с человеческим лицом поощряет именно такую позитивную дискриминацию: социально ответственные корпорации помогают устранить кадровый дисбаланс, сложившийся из-за многовековых стереотипов, но вместе с тем сохраняют чистую конкуренцию при устройстве на работу. Образовательные программы для женщин помогают добиться равенства возможностей, а вовсе не социалистического равенства результатов. 

Возможно, кому-то из девушек курсы по программированию «только для женщин» могут показаться унизительным гендерным гетто. Но никто не принуждает их выбирать именно такие курсы, к счастью, технические университеты принимают и мужчин, и женщин. Зато женщинам, которые боятся сексизма или неодобрения в технической среде, специализированные программы помогут чувствовать себя комфортнее в среде единомышленниц, которые всё ещё представляют меньшинство на фоне мужчин. Специальная программа обучения программированию для девушек существует даже в России, кстати, преподавателями и ассистентами на этом курсе тоже могут быть только женщины, что способствует созданию максимально комфортной обстановки.

Доля женщин-выпускниц на технических направлениях при этом продолжает сильно уступать мужской. Согласно федеральной статистике США за 2015 год, лишь 20 % выпускников-инженеров составили женщины, среди программистов эта цифра ещё ниже — 16 %. Данные, в принципе, соотносятся с количеством женщин в Кремниевой долине. Таким образом, требовать равного трудоустройства в IT-компаниях не совсем реалистично — сторонники системного подхода считают, что есть смысл сконцентрироваться на образовании и разрушении стереотипов в технической отрасли, для этого как раз и существуют специальные гранты и программы обучения.

Рынок и государство

Пока в США до сих пор спорят об этичности грантов для женщин, Европа для достижения гендерного равенства применяет более радикальные меры. В 1995 году Европейский суд постановил, что работодатель может применять позитивную дискриминацию, если мужчина и женщина с одинаковой квалификацией претендуют на одну позицию — в этом случае предпочтительно выбрать женщину, если речь идёт о сфере, в которой существует гендерный дисбаланс. Такой принцип даёт свои результаты. В странах Евросоюза, где нет законов о позитивной дискриминации, число женщин — членов советов директоров (выборка по 734 компаниям) сейчас составляет 23 %, в то время как в 2007 году их было лишь 11 %. В странах, которые утвердили квоты для бизнеса на государственном уровне, эти цифры оказываются выше: 44 % в Исландии, 39 % в Норвегии, 36 % во Франции и 26 % в Германии.

Первой по пути квот в коммерческом секторе пошла Норвегия. В 2003 году был принят закон, согласно которому в совете директоров должно быть как минимум 40 % женщин. Вскоре эту инициативу поддержали Исландия, Испания и Франция. Германия, в свою очередь, потребовала, чтобы наблюдательные советы компаний насчитывали хотя бы 30 % женщин. 

Этичность таких предписаний продолжает вызывать вопросы, а женщин в высшем руководстве, попавших туда благодаря квотам, называют «золотыми юбками». Исследования о результатах такого государственного вмешательства продолжают давать диаметрально противоположные результаты. Так, Национальное бюро экономических исследований в США выяснило, что норвежские квоты не увеличили число женщин в бизнес-школах и не способствовали сокращению разниц в зарплатах. Другое исследование Университета Мичигана 2011 года показало, что рынок плохо отреагировал на введение квот, из-за чего акции норвежских компаний упали, а приход в советы директоров якобы менее опытных и квалифицированных женщин ухудшил результаты работы руководства.

В 2003 году в Норвегии был принят закон, согласно которому в советах директоров компаний должно быть как минимум 40 % женщин

И все же число западных исследований, которые доказывают, что заметная доля женщин в советах директоров помогает компаниям увеличить прибыль, достигло вполне критической массы. Другой вопрос — необходимы ли для этого квоты? Статистика показывает, что наибольшее количество женщин на менеджерских позициях оказывается в странах, которые никогда не вводили квоты в отношении бизнеса. Так, в этом году Швеция отказалась вводить сорокапроцентную квоту для женщин в советах директоров, поскольку их количество и так составило 32 %, то есть выше, чем средний показатель по Евросоюзу.

К тому же квоты не решают проблему с лидерством. Так, в Норвегии среди исполнительных директоров можно найти лишь 6 % женщин, немногим больше, чем в США, где этот показатель равен 5 % и без специальных квот. Несмотря на принудительное включение женщин в совет директоров, многие европейские страны демонстрируют скромные показатели среди женщин — топ-менеджеров в целом. В Испании они составляют 22 %, в Германии — 14 %, а в Швейцарии всего 13 %, что ниже среднего показателя по миру — 24 %. Результаты по советам директоров далеко не всегда распространяются на компании в целом, и квоты часто критикуют за сфокусированность на верхушках компаниях: оппоненты предлагают больше внимания уделять комфорту женщин на более низких постах, например поддерживать сотрудниц-матерей инфраструктурно и финансово.

Интересно, что самое большое количество среди топ-менеджеров, по данным американской аудиторской компании Grant Thornton, насчитывается в России — их около 40 %. Высокие показатели у балтийских стран, Китая, Польши и Армении. Колумнистка Time Мария Сааб связывает это с наследством социалистических режимов, в которых большое внимание уделялось гендерному равенству на рабочих местах, ещё раньше равенство пришло в образование и политику. Тем не менее в таких странах часто существует заметная разница в зарплатах. Так, в России женщины-руководители получают в среднем на 30 % меньше, чем мужчины.

От Руанды до Норвегии

Страны коммунистического блока не вводили квоты в коммерческих компаниях (их попросту не существовало), зато использовали в политике. В СССР доля женщин в Верховном Совете должна была составлять минимум 33 %, и 50 % в местных советах — и это предписание соблюдалось. Вместе с тем Советский Союз — отличное свидетельство того, как практика может расходиться с теорией. Несмотря на квоты для законодательной власти, в исполнительной власти женщин практически не было. После развала СССР квоты отменили, и теперь в самой левой парламентской партии КПРФ число женщин составляет лишь 4 %, и это примерно отражает общую ситуацию с женщинами в законодательной власти — пусть Совет Федерации и возглавляет Валентина Матвиенко.

Сторонники политических квот напоминают, что политика не бизнес и в этой сфере должен соблюдаться не только принцип меритократии (власть должна находиться в руках самых способных и квалифицированных), но и принцип представительства. Страны применяют географические квоты, которые обеспечивают представительство в нижней палате парламента каждому региону — по той же логике можно говорить и о равномерном гендерном представительстве: его сторонники полагают, что женщины могут отстаивать социальные права соотечественниц, о которых не всегда задумываются мужчины. Противники квот уверены, что они разрушают выборный принцип демократии. Компромиссом иногда становится добровольное решение самих партий — но и к нему остаётся много вопросов. 

В России женщины-руководители получают в среднем на 30 % меньше, чем мужчины

В некоторых странах квоты становятся добровольным решением партий — таким путём пошли, к примеру, в Норвегии. Социалистическая левая партия, Партия центра и Христианско-демократическая партия решили, что в списках их кандидатов в парламент должно быть не меньше 40 % женщин — в итоге нынешний норвежский парламент почти наполовину состоит из женщин. В Испании же в 2007 году квоты ввели сверху — принятием закона, по которому партии обязаны представить 40 % кандидатов-женщин на местных выборах. А в Южной Корее действует не только федеральная пятидесятипроцентная квота на женщин —кандидатов от партий (каждый нечётный кандидат в партийном списке должен быть женщиной), но и поощрительные меры. Партия может выдвинуть всего пять женщин-кандидатов в одномандатных избирательных округах, чтобы получить финансовую помощь от государства на предвыборную кампанию. Сегодня политические квоты существуют в том или ином виде в 45 странах мира.

Не стоит думать, будто квоты берут на вооружение только самые благополучные страны — якобы за отсутствием других проблем. Квоты используют как в Норвегии, так и в Руанде (где количество женщин в парламенте составляет рекордный 61 %). В ряде европейских стран женское представительство в политике достигается институционально: специальными программами, принятием законов о гендерном равенстве и даже созданием профильных министерств. Так, в Великобритании есть Министерство по делам женщин и равных возможностей, а в Германии женский вопрос решает Федеральное министерство по делам семьи, пожилых граждан, женщин и молодёжи. 

Впрочем, и тут есть проблема: квоты могут быть лишь красивым реверансом, но если политика симулирует электоральный процесс, то на эти места придут, к примеру, родные крупных политиков или женщины, играющие скорее декоративную роль. Так произошло в Ираке, считает специалистка по международным отношениям Исобель Коулман, где ввели квоту для женщин в парламенте в 25 %, и в итоге партийные списки наводнили родственницы уже действующих политиков. По её мнению, в странах с неразвитой демократией можно увидеть и непропорциональное число женщин-политиков, занимающихся здравоохранением и образованием, в то время как другие сферы остаются монополией мужчин. Квоты или любая другая позитивная дискриминация никогда не сработают в среде, где не соблюдаются базовые права человека, а риторика в защиту женщин остаётся чистым популизмом. Это касается как отдельных корпораций, так и авторитарных политических систем.

Фотографии: Moscow Coding School/Facebook, Google Press Corner