ГероиниВсё включено:
Бьорк как человек
Возрождения

«Я — фонтан крови в форме девушки», — поет миниатюрная исландка с короткой стрижкой, стоя на сцене в розовом платье: это только спереди оно платье, а сзади обрезано от талии до пят. Под платьем надеты джинсы и грубоватые ботинки: к зрителям передом, к себе — как есть. В 1997 году Бьорк сублимировала свое расставание в свою самую известную песню о незамужней девушке в панике, с которой прорвалась даже в ротацию радиостанции «Европа Плюс» и российские женские журналы в рубрику «In». В «Out» тогда значилась Мадонна, которая порвала эфир за пять лет до этого эротикой и вот этим вот всем, но еще не придумала себе черные волосы и добермана в пустыне. 

Текст: Алиса Таежная

Бьорк вошла в поп-культуру шквалом во времена, когда вместо YouTube еще было MTV, а вместо быстро приедающихся вирусных забав — чарты долгоиграющих хитов. Каким-то образом с самого начала она обладала тем качеством бесконечного обновления, которое в итоге приводит в музеи и в историю культуры на главные страницы. Выставка в Tate (до этого там с такой же дотошностью показывали и анализировали персону другого мастера обновлений — Дэвида Боуи), выступление на открытии Олимпийских игр, дружба с Дэвидом Аттенборо, бойфренд-Голди, двое детей, хор из сотни лучших и самых необычных вокалистов мира, бегство из Лондона в Исландию и обратно, бывший муж-Cremaster и девять альбомов, каждый из которых оглушает и начинает новый отсчет — всё это не случается на ровном месте или по стечению обстоятельств. В Бьорк слишком много всего только потому, что она замахивается на необъятное и ищет закономерности там, где другие обходятся безучастным наблюдением.

Много ли существует в мире детей, которые к 11 годам попробуют поиграть на нескольких инструментах и сами приведут родителей за руку в музыкальную школу, чтобы скорее начать заниматься? То, что было детским кошмаром для тех, кого родители мечтали разносторонне развить, для Бьорк было главным занятием с трех лет. И как всегда бывает с теми, кто делает какие-то вещи слишком долго, если делать одно дело несколько десятков лет подряд, у этого дела открываются сотни граней, которые задевают весь мир по касательной — от биологии и физики частиц до Древней Греции, Фёдора Тютчева и роботов, которые умеют целоваться.

Всхлипы и всполохи, которых стало особенно много в ее поздних альбомах, заденут каждого, у кого сердце не на месте, и тут уже добра не жди — особенно если к нервическому дрожанию голоса подбираются колючие биты, агрессивные голоса или другая тяжелая артиллерия. Так, от альбома «Volta» могло легко свести челюсти, а от «Medulla» — начаться паническая атака от ощущения клаустрофобии: Бьорк и остальные музыканты, которые почти весь звуковой ряд создали только силой своих голосов, полностью убрали дистанцию со слушателями. Вот они стоят, дышат, болеют, страдают тебе на ухо — и не отвертеться.

При этом Бьорк остается интересной, даже если выключить громкость и не знать ее песен. Вчера она — восточноевропейская девушка Сельма, которая уже всё видела и поняла про этот мир и хочет умереть, завтра — курьезная дива поп-музыки на красной ковровой дорожке в платье-лебеде и рядом с фон Триером. Тогда журналисты шутили и фыркали — сейчас кажется, что платье-лебедь самая дикая и классная идея, если ты играла испуганную золушку в ситцевом платье в руках лучшего манипулятора современного кинематографа. 

Карта территорий Бьорк простирается далеко за те 9 лиц, которые мы увидели на обложках ее альбомов. Бьорк это не только девушка в пушистом свитере, которая пляшет на едущем по даунтауну грузовике. И не девочка с испугом в глазах на обложке альбома «Post» — наверное, лучшем названии для второго альбома, который непонятно ни как сочинять, ни как называть после оглушительного дебюта. Лучшую характеристику страху чистого листа и себе в целом она дала в клипе с Мишелем Гондри: Бьорк — это книжка-бестселлер, которая пишет сама себя, пока ты ее читаешь, а потом отчего-то перестает это делать, захлопывается и превращается в том крепко сплетенных белых листов.

Было то удивительное время, когда Бьорк открывала церемонию Олимпийских игр, что делали в разное время практически все по разным причинам топовые исполнители здесь и сейчас — от Дженнифер Лопес до диджея Tiësto. 2004 год, столетие Олимпиады, Афины. Меньше всего этот гимн был похож на «Давай! Давай! Вперед!» и больше — на саму суть античных игр и состязания как способа понять связь с соперником и познать чистую волю к победе, а не повод померяться флагами на стадионе. Весь стадион накрыло чем-то голубым и прозрачным, как ее платье, все ошалели, сглотнули и никто ничего не понял.

Бьорк удалось интуитивно реализовать, казалось бы, противоречивый подход, который рекомендовали многие выдающиеся люди, от Эрика Фромма до Стива Джобса: можно быть собой, только полностью растворяясь в процессе вокруг. Уникальный документальный памятник этого процесса — документалка «Как Бьорк встретила Аттенборо», где на поле экспериментов встречаются этика и логика, композитор и ученый-натуралист, эксцентричная певица и голос неторопливого и точного BBC.

Их разговор звучит как диалог из «Нимфоманки»: она про оргазм, а он про рыбалку — но оба соглашаются друг с другом и по сути говорят об одном и том же: о попытке каждого художника вобрать весь мир без остатка и рассчитать ту общую закономерность, по которой устроен нотный стан, цвет травы и звездное небо над нами. Ровно этим занимались художники Возрождения, придумавшие мультидисциплинарность в новой европейской культуре и всегда пренебрегавшие проверенной технологией перед возможностью придумать самолет, чтобы взлететь к небесам. Да Винчи и его современники — это фрески, осыпавшиеся из-за экспериментов с составом краски, и чертежи дирижаблей, которые так и не полетели.