С двух сторон«Не знаю, какими мы выйдем»: Журналисты Наталья Гуменюк и Пётр Рузавин о ситуации в Киеве
О работе и ощущении происходящего
Утром 24 февраля Владимир Путин объявил о начале «специальной операции» российской армии в Украине. Президент Украины Владимир Зеленский незамедлительно ввёл в стране военное положение и разорвал дипломатические отношения с Россией. Так называемая «спецоперация», как сообщают украинские СМИ, уже привела к жертвам среди гражданского населения. НАТО пообещало, что Россия «заплатит очень высокую экономическую и политическую цену».
Обо всём происходящем в Украине прямо сейчас мы поговорили с Петром Рузавиным и Натальей Гуменюк — журналистами, которые живут и работают в Киеве.
Пётр Рузавин
Это самый важный момент на нашей памяти. Я не знаю, как и какими мы все из этого выйдем —
и выйдем ли
Я живу между Москвой и Киевом, но вообще я из Москвы. Работал на «Дожде», сейчас — для «Важных историй» (оба издания Минюст считает иностранными агентами. — Прим. ред.). Между Москвой и Киевом я живу уже пять лет, потому что вот уже пять лет женат на Наташе Гуменюк. Мы познакомились в 2015 году, когда я просто так приехал в Киев и случайно попал на её день рождения.
Сначала было непонятно, зачем мы женимся: мы не жили вместе, встречались в третьих странах. Но с началом пандемии поняли, что наше решение [заключить брак] было очень мудрым. К ближайшим родственникам-иностранцам выезжать из России гораздо проще. Сейчас у меня есть вид на жительство в Украине, поэтому на въезде никаких проблем не было.
Несколько дней назад я понял, что война неизбежна, и приехал в Киев. Сегодня мой день начался в 4:50, когда пришла новость о том, что Путин объявил войну. Минут через 20 начали дребезжать окна, слышны были обстрелы — судя по всем сообщениям, это было около [киевского аэропорта] Борисполя. Это недалеко от нашего дома, минут 25 по пустой дороге.
Потом я прошёлся по городу: огромные очереди в магазинах, у банкоматов. В двух магазинах у меня не приняли карты — не понимаю почему. Было много людей на улице с сумками — они, вероятно, шли на железнодорожный и автобусный вокзалы, чтобы уехать из Киева. Вокруг самого вокзала, к моему удивлению, было не так много людей. Я не был на западной трассе — а она, как я понимаю, стоит, потому что много людей пытаются уехать. На Майдане почти никого не было — кроме западных журналистов, которые ловили киевлян и расспрашивали о происходящем.
Что будет дальше? Непонятно. Я не совсем обычный россиянин, меня многое связывает с Украиной, я здесь живу по сути. В целом до этого у меня не было проблем — у меня есть друзья, я с ними регулярно общаюсь. Я понимаю украинский язык, но сам на нём не говорю. За эти годы я не встречал неприязни, хотя все сразу слышат, что я москвич. В моём круге общения всегда было комфортно.
Всё происходящее — это чёрно-белая картина, её трудно воспринимать по-другому. Это война. Я сейчас не занимаюсь каким-то эмоциональным анализом, потому что если начну, то у меня остановится любая другая деятельность. Времени испугаться тоже пока не было. Когда утром начало «ухать», то было страшно, но надо понимать, что тяжёлые мрачные времена ещё впереди. Война — чудовищное говно. Я нахожу некоторое убежище в работе. Если бы я был в Москве, то я сошёл бы с ума. Осознание всего происходящего у меня будет потом.
Как поддержать украинцев? Мне кажется, каждый сам делает выбор — и этот выбор, мне кажется, во многом и будет определять человека в будущем. Это самый важный момент на нашей памяти. Я не знаю, как и какими мы все из этого выйдем — и выйдем ли.
Наталья Гуменюк
Мне кажется, это очень наивно, но мне хотелось, чтобы адекватные граждане России сказали своё слово. Я из тех,
кто надеется
на человечность
Я соосновательница «Громадского» («Громадське телебачення». — Прим. ред.) — независимого украинского медиа. Сейчас я работаю в организации, которая называется «Лаборатория журналистики общественного интереса» («Лабораторія журналістики суспільного інтересу». — Прим. ред.). Я восемь лет освещаю конфликт, а ещё занимаюсь международными отношениями. Поэтому сейчас я в первую очередь пишу для иностранных СМИ: The Guardian, The Washington Post, Rolling Stone и других.
Я освещала события на Донбассе, я написала книгу про Крым, снимала много документальных фильмов — это всё мои темы. До последних событий я была на востоке страны. Я слежу за тем, что происходит в стране, и пытаюсь дать этому объяснение — частично в колонках, частично в репортажах. Ещё позавчера я думала, что опять поеду на восток [Украины], но сейчас понимаю, что останусь здесь, в Киеве, потому что и здесь происходят события.
Честно говоря, я понимала, что 24-го числа в 4 утра что-то может быть. После речи Путина [21 февраля], после признания ДНР и ЛНР в административных границах стало понятно, что будет большая военная операция там, на Донбассе. Худший вариант — тот, что мы видим сейчас. Мы ждали, а события на Донбассе показывали, что всё разворачивается по нашей логике. Поэтому вчера мы просто не ложились спать, а утром Путин объявил войну. Когда нам написали коллеги из Харькова, что у них что-то происходит, то стало понятно, что это полноценное вторжение.
Утром я включалась в эфиры разных каналов, подтверждала, что всё это происходит. Написала текст. К 8–9 утра как журналист я уже была на связи со всеми, следила и рассказывала о том, что происходит в разных регионах. Общалась с западными коллегами, которые тоже хотят понимать, что происходит.
Сейчас в Киеве так: метро и больницы работают, школы — нет. Много людей пытается уехать в западном направлении. Важно понять, что никакого мародёрства нет. Все понимают, что нужно позаботиться о детях и родителях. Все максимально друг друга поддерживают, заботятся. Все поддерживают нас как журналистов.
Я считаю, что Владимир Зеленский сделал всё возможное, чтобы показать миру и россиянам, что Украина не хочет войны. Невозможно было сделать больше. И даже сейчас он говорит только про защиту. Когда я утром включила общественное телевидение, а там были включения от Николаева до Луцка, то было ощущение, что все делают свой максимум, от политиков до пожарников. Когда объявили о признании ДНР и ЛНР, украинцы за сутки собрали 600 тысяч долларов для одной организации в поддержку армии. Те, кто сильнее, считают своей обязанностью позаботиться о тех, кто слабее.
Но все, кто представляют себе масштаб происходящего, понимают, что невозможно в реальном времени узнавать абсолютно всё, что происходит на фронте. Мы знаем, что есть бои; знаем, что есть города на линии фронта, которые не взяли. Мы понимаем, что удары наносятся по всем военным объектам. Их огромное количество! Мы знаем про гражданские жертвы. При этом в информационном пространстве появляется очень много неправдивой информации. Нам тоже нужно быть очень осторожными — многие украинские журналисты настаивают на тщательной проверке того, что мы говорим.
Сейчас понятно, что и Беларусь воюет против Украины. Вернее сказать, это режим Лукашенко — мы очень чётко их разделяем. По сути, страна используется как плацдарм. Что касается реакции Запада, то мы видим их поддержку. У меня пока не было ни времени, ни сил разобраться с тем, что конкретно должен сделать Запад. Что-то должно быть сделано, но сейчас я не готова в этом разбираться. Знаю, что Запад поддержит Украину, но как именно — не знаю.
Мне кажется, это очень наивно, но мне хотелось, чтобы адекватные граждане России сказали своё слово. Я из тех, кто надеется на человечность, а это невозможно проглотить или просто сказать «ну да, он сошёл с ума». Это действительно переломный момент, и если можно сделать больше — значит, нужно сделать больше.
Я не знаю, как будет развиваться ситуация. В том объёме, в котором украинская армия может, она будет защищать украинские города. Это главное.
ФОТОГРАФИИ: Громадское телевидение, Британская высшая школа дизайна