С двух сторон«Я украл у неё год жизни»: История отношений, на которые повлияла наркотическая зависимость

Когда я был на третьем курсе, мы с друзьями стали на тусовках пробовать всякие «приколы» вроде MDMA. Тогда казалось, что это круто, совсем не опасно и никаких последствий не будет. Я стал зависимым не сразу, не за месяц и не за полгода. Но с каждым разом ситуация усугублялась, рамки дозволенного немного сдвигались. Отношение к наркотикам тоже изменилось, потому что все в моём окружении занимались тем же, чем и я. Не было осуждающих мнений. У нас были деньги, свободного времени было до фигища, и мы могли себе позволить нюхать каждые выходные. Я тогда встречался с девушкой, моей будущей женой, и у нас были сложные отношения. Но не из-за наркотиков, а просто «тёрки».

В какой-то момент употребление входит в привычку и ты уже думаешь чужими мозгами. Иногда думаешь, что нужно прекратить, но эти мысли быстро затыкаются другими: «Замолчи, подумаешь об этом после». Говорят, что бывших наркоманов не бывает. Я тоже так думаю, но не потому, что человек обязательно сорвётся, а потому что этот опыт преследует всю жизнь. У меня до сих пор флешбэки. Любое схожее телесное ощущение возвращает в это дерьмо.

В последний год употребления всё стало совсем плохо. Он, так скажем, был запойный. Марафонный. Расстояние между сеансами употребления совсем сократилось. Я несколько раз пытался бросать, но безуспешно. Ты сидишь, держишься, а потом тебя будто молнией пронзает, и ты уже даже сам с собой диалог не ведёшь. Не думаешь. Просто берёшь и делаешь. Легко сказать со стороны, мол, если захочешь, бросишь. Но это не так — я с уверенностью могу сказать, что был совсем другим человеком. Даже когда я вспоминаю это время, я как будто думаю о ком-то другом. Моя жена тоже говорит, что не держит зла и не обижается как раз потому, что это был другой человек. Не я.

Это был худший период в моей жизни. Не очень приятно вспоминать. Когда я думаю об этом один, ещё ладно, но когда мы обсуждаем с Наташей, меня убивает, что я мог быть таким человеком. Было плохо по всем фронтам. Я ужасно общался с родителями, хотя раньше мы были довольно близки. Когда они пытались поговорить, я отдалялся. Просрал офигенную работу. Но, с другой стороны, эта работа стимулировала к употреблению. У меня была высокая зарплата и свободный график, работал менеджером по развитию бренда. Я стал больше брать и чаще употреблять.

Говорят, что бывших наркоманов не бывает. Я тоже так думаю, но не потому, что человек обязательно сорвётся, а потому что этот опыт преследует всю жизнь. У меня до сих пор флешбэки. Любое схожее телесное ощущение возвращает в это дерьмо

В отношениях тоже была полная жесть. Я чувствовал просто нереальную ревность. Мне казалось, что за мной следят ФСБ и наркоконтроль, а Наташа мне изменяет при любой возможности. Отошла на минуту — изменяет. Не представляю, как она это терпела. Она понятия не имела, что я употребляю наркотики. Вообще ничего о них не знала; как они выглядят, как пахнут. Ей казалось, что у меня какое-то ментальное расстройство, какие-то проблемы со здоровьем. Я поддерживал эту версию, жаловался на плохое самочувствие. Отчасти это правда, потому что у меня гипертония, которую усугубляли наркотики. Мне всегда было хуже, чем моим товарищам по употреблению. Я хуже выглядел, хуже физически это переживал. Я буквально превратился в наркомана-параноика из этих видео, где люди под странными веществами копают землю и ковыряют стены в поисках скрытой камеры. Не понимаю, как я вообще выжил. Я целыми днями и ночами ездил на машине в самых упоротых состояниях. Но, к счастью, ничего не произошло — не убился, меня ни разу не остановили менты, не было ни одной аварии. Но мозг не работал вообще. Всё, чем я занимался, — это ездил от закладки до закладки. И нормально работать, соответственно, не мог.

Раньше я просыпался после тусовки и думал: «Блин, как херово, ещё месяц не буду употреблять». Но дошло до того, что: «Блин, как херово, надо срочно занюхаться, чтобы полегчало». Наркотики в каком-то смысле перестали работать — не стимулировали, не было эйфории. Отвратительное ощущение. Помню чувство безысходности. Почему у наркоманов часто происходит суицид? Я думаю, не потому, что они сходят с ума, а потому что они просто не понимают, как выйти из этого дерьма. Сил нет, и легче это закончить, покончив с собой. Передо мной тоже встал такой выбор. Именно в этот момент я завязал. Я понял, что либо я сейчас завязываю раз и навсегда, либо это конец. Жить так невозможно.

Мои родители уехали на всё лето, и мы с Наташей два месяца жили у них дома, следили за животными. Мы из-за чего-то поссорились, даже не помню из-за чего. Скорее всего, моя паранойя. Я выгнал её из дома. Всю ночь не спал. Утром жаловался на жизнь животным, потому что поговорить было не с кем. У меня кончились деньги, с Наташей мы не общались неделю. С работы я уволился, потому что пришла пора отчитываться по проектам, а у меня ничего не готово. За всё время я выполнил процентов десять работы. По-хорошему, можно было попытаться всё объяснить, получить нагоняй или штраф, но я испугался, что не вывезу. Было легче просто уволиться через WhatsApp. После того как я завязал, я спал двое суток. Иногда просыпался и гулял с собакой, но больше ничего не делал. На телефоне было около тридцати пропущенных звонков с работы. Они хотели, чтобы я вернул корпоративный ноутбук.

Неделю я жил на пакетах «Роллтона» и самом дешёвом пиве. Было очень тяжело. Постоянно приходили мысли в духе: «Надо намутить наркотиков, ничего страшного не будет». Но я оставался верен своему решению. Я и до этого сто раз решал, что бросаю, но это как будто было не всерьёз. Я сам себе не верил. Но в тот раз решение было настоящим. У меня был друг, который типа тоже бросал. Мы созванивались и делились ощущениями, обсуждали, что нас триггерит. Потом я узнал, что он всю эту неделю нюхал ещё жёстче, чем раньше. Но хорошо, что он соврал. Мне это помогло.

Позже я узнал, что мои сволочи-друзья рассказали всё Наташе. Мы весь вечер юзали, а под утро им пришло в голову, что меня нужно спасать. Они поехали к ней и всё рассказали. А буквально через день я решил бросить, тогда ещё не знал, что Наташа в курсе. Всю первую неделю жил один, эти друзья пару раз приезжали ко мне, привозили продукты. Потом оказалось, что Наташа была с ними на связи, давала им деньги на продукты, узнавала, как у меня дела. Ещё она остановила их от того, чтобы рассказать всё моим родителям. Это бы мне вообще не помогло, была бы полная жесть! От меня бы просто отреклись. Именно поэтому я и сейчас рассказываю анонимно.

В первый месяц завязки мы с Наташей отправились в поход с друзьями. Было жёстко, я весил 65 килограмм, что для моего роста очень мало. Это было испытание, но крутое. Я прям прочувствовал кайф трезвой жизни. Стал ходить в боулинг, картинг, баню, зал, бассейн, много гулять. После того как Наташа узнала, она меня приняла, помогала мне в завязке. Думаю, наша заслуга в этом 50 на 50. Если бы я не смог принять это решение, я бы не выбрался, но и без её поддержки было бы сложнее. Она уже знала, как выглядит человек под наркотиками, и если бы я употребил, сразу же спалила бы. Пару раз после тусовок она покупала мне тесты на наркотики. Один раз тест показал героин, а я в жизни его не употреблял. Был небольшой кипеж, но мама её успокоила. Сказала, что за сутки до этого она дала мне таблетку с кодеином от головной боли и из-за этого тест мог сбиться.

Я уже давно чувствую себя замечательно. Но такой опыт реально остаётся навсегда. У меня может подняться давление, и это стриггерит, отбросит в «ту» жизнь. Когда я слышу истории друзей про наркотики или вижу, как они употребляют, тоже начинаются флешбэки. Но желания никакого нет вообще, наоборот — антижелание. Мне физически становится плохо, когда я это вспоминаю. Нет такого, что я отношусь к наркотикам равнодушно. Мне максимально не всё равно. Я чувствую отторжение. До сих пор чувствую огромнейшую вину за то, как вёл себя с Наташей. Не могу это отпустить. Она просто героически пережила тот период, никогда меня ни в чём не обвиняла. Помогала и поддерживала. Можно предположить, что эта история укрепила наши отношения, но мне кажется, что всё было бы хорошо в любом случае. А без этого опыта было бы даже лучше. Обидно, что мы потеряли год нормальной жизни друг с другом. Я украл его у неё.

Мы с Вовой сошлись во второй раз. До этого пару раз расставались, но не из-за наркотиков, о них я не знала. Я сразу стала замечать, что он немного странный. Не было такого, что вот у нас всё нормально, а потом резко стало плохо. Он уже был отстранённый. Ходил на тусовки с друзьями, куда мне было нельзя ни в коем случае. Говорил, что там «пацаны и баня» и мне там делать нечего, хотя раньше мы много тусовались вместе.

Потом, видимо, когда он уже серьёзно подсел, мне казалось, что, возможно, у него шизофрения с параноидальными наклонностями. Я не знала, что и думать, не могла объяснить его поведение. Он не хотел проводить время с нашими общими друзьями вообще никогда. Мне он не запрещал, я ходила одна, но всё время была на телефоне. Должна была скидывать фотографии, чтобы он видел, где я и с кем. На тот момент это ещё не выглядело как сталкинг, начиналось довольно безобидно. Типа: «Покажи фотку, как там у вас?» Но вскоре это переросло в то, что мне приходилось отчитываться, даже когда я заходила в метро с подругой: «Докажи, что ты с ней». На слово он не верил. Он даже начал звонить таксистам, которые привозили меня после встречи с друзьями. Допрашивал их, точно ли это была я, во что я была одета, была ли в машине одна, откуда он меня забрал. У Вовы была странная теория, что я могу посадить кого-то в такси вместо себя, а сама пойду гулять. Он мог смотреть на меня бешеными глазами и спрашивать, откуда я приехала. А я приехала с учёбы, и он прекрасно это знает, потому что сам меня туда отвёз. Это было настолько тупо, в голове не укладывалось. Я знала, что Вова не глупый, что он не может на полном серьёзе говорить такие вещи. Но объяснить, почему это происходит, не могла. Думала, что он болеет. Что он не просто ревнивый чувак или абьюзер, а что это серьёзное ментальное расстройство. Такие были первые звоночки.

Какое-то время было затишье. А перед тем, как он завязал, началась самая жесть. Он присылал мне фотографии голых женщин из пабликов «ВКонтакте» и говорил, что это я. Что я замазываю родинки и татуировки в фотошопе, чтобы меня никто не узнал. Он был абсолютно уверен, ведь у него десять лет назад была такая же футболка, как та, что виднелась на фото этих женщин. У меня в голове не было ни одной мысли о наркотиках, думала только о его ментальном здоровье. Я всё время искала ему клинику, подбирала психиатра и психотерапевта. Думала, как бы его затащить туда. При этом мне казалось, что Вовин случай не лечится, что так будет всю жизнь.

У него была жесточайшая паранойя по поводу всего. Он залезал в мою почту, находил какое-нибудь письмо в спаме в духе «Вы выиграли десять тысяч долларов» и реально верил в это. Ему казалось, что я работаю на ФСБ и это моя зарплата. Или что я секс-работница и, видимо, очень успешная, раз столько стоят мои услуги. Я не понимала, как можно такое говорить всерьёз. Даже самый ревнивый человек должен быть способен отличить спам-письмо от обычного. Даже самый токсичный абьюзер, который готов своей девушке отрезать руки за измену, не может верить, что в спаме реальные письма с переводом денег.

У него была жесточайшая паранойя по поводу всего. Он залезал в мою почту, находил какое-нибудь письмо в спаме в духе «Вы выиграли десять тысяч долларов» и реально верил в это. Ему казалось, что я работаю на ФСБ и это моя зарплата

Внешне Вова тоже изменился. Он весил килограммов на двадцать меньше, чем весит сейчас. Выглядел как чувак из паблика «ВКонтакте» «40 кг». У него были длинные волосы, он был очень худой, торчали скулы и кадык. Я постоянно чувствовала от него странный запах, похожий на огуречный рассол. Этот запах меня до сих пор триггерит. Ни с чем не перепутаю. На любой тусовке сразу секу людей, которые употребляют. Но это я сейчас знаю, а тогда думала, что он так пахнет из-за повышенного давления. Кстати, из-за гипертонии у него также бывают расширенные зрачки или зрачки разных размеров, поэтому на этот признак я тоже не обращала внимания. Худобу я списывала на стресс от учёбы или работы.

Мне начало казаться, что это я схожу с ума. Что я на самом деле живу двойной жизнью и не помню этого. Не знала, чему верить. У меня была защита диплома. На следующий день я проснулась, а Вова сидит в моём телефоне. У нас завязался скандал всё на ту же тему — я секс-работница и сдаю его ФСБ. Он выгнал меня из дома. Я собрала свои вещи и ушла, мы не общались несколько дней. Я не могла ему дозвониться, очень сильно переживала. Написала его друзьям. Сказала, что это нормально, если он хочет со мной расстаться, но я переживаю о его психическом здоровье. Друг ответил, что Вову нужно вести не к психотерапевту, а к наркологу. После этих слов всё сложилось. Я ни на секунду не думала, что друг пошутил. Мы договорились, что я пока не буду связываться с Вовой, так как он собирается завязывать. Друг передал его слова: «Либо я бросаю, либо кончаю с собой». Мы решили, что, возможно, расставание станет для него дополнительным стимулом. В день, когда всё выяснилось, Вовины друзья приехали ко мне. Рассказали, что так продолжается уже полтора года и они переживают, что он разобьётся на машине.

С Вовой мы не общались неделю. Всё это время я была на связи с его друзьями, у нас был отдельный чат. Переводила им деньги на продукты, чтобы откармливали и отпаивали его. Узнавала, как у него дела, ребята отчитывались за каждый день. Лежала дома, плакала в подушку. Каждую секунду обсуждала ситуацию с мамой. Мы по кругу прокручивали один и тот же разговор. Я не считаю Вову плохим человеком из-за того, что с ним случилось. Вся эта ревность была из-за того, что он меня очень сильно любит и это, видимо, самый большой триггер для него. При этом даже в худший период не было насилия. Он ни разу меня не обозвал, не поднял руку. К маме он тоже относился хорошо, мы жили втроём. В общем, мы с мамой не могли поверить, что так долго не понимали, что происходит. Мы в этом плане опытные женщины: у моего папы алкогольная зависимость. Но на Вову это было так не похоже. Он всё время говорил, что против наркотиков. Даже меня на них проверял, хотя все знают, что я вообще ничего не употребляю.

Спустя неделю я приехала к нему. Я не сразу призналась, что всё знаю, а он не спешил мне рассказать. Ему было очень стыдно, по этой причине он даже не пытался связаться со мной всё это время. Сначала он даже не хотел впускать меня в квартиру. Врал, что не дома. Но начался сильный ливень, и ему пришлось открыть дверь. Мы долго разговаривали о наших отношениях, не упоминая наркотики. Он говорил, что зря меня ревновал, извинялся. Но в итоге я сказала, что всё знаю.

Мне часто говорят: «Ты такая молодец, так ему помогла». А я считаю, что моей заслуги в том, что он бросил, нет вообще никакой. Не представляю, что ему пришлось пережить. Насколько я понимаю, мефедрон — один из самых сложных наркотиков в плане зависимости, а он употреблял как раз его. Нам помогло, что мы почти сразу поехали с друзьями на небольшой отдых на природу. Затем Вова устроился на работу. От этого ему было одновременно и легче, и тяжелее. В его жизнь резко ворвался режим, он работал с девяти утра до десяти вечера, приезжал домой голодный и холодный. Но при этом у него появилась ответственность, которая помогала себя сдерживать. Я уверена, что он и без неё бы справился, но всё-таки это важный столп.

В плане ментального здоровья нам стало легче почти сразу. Он перестал ревновать, пытаться меня контролировать. Максимум мог написать мне таким извиняющимся тоном, что он переживает, и попросить рассказать ему, где я, до скольких буду гулять. Он проявлял большое понимание — не хотел, чтобы его психологические проблемы отражались на мне. Я тоже старалась относиться с пониманием. Было сложно наблюдать, как ему тяжело, какая борьба у него происходит внутри. Не меньше года после завязки он жил в жуткой тревоге, оставались следы паранойи. Но с каждым днём становилось легче. Уже через месяц я видела огромную разницу между Вовой до завязки и после. Думаю, что с зависимым человеком может остаться только очень любящий человек. Нам было сложно, но мы справились.

У меня до сих пор есть проблемы с доверием. Я всегда начеку. Но никогда не проверяю. Никогда не возьму его телефон, не буду расспрашивать, копаться в личных вещах. При этом всегда думаю, что в любой момент что-то может пойти не так. Хотя бы потому, что у меня был опыт с папой, который выпивал. Я считаю, что алкогольная зависимость сложнее, чем наркотическая, но в обоих случаях ты никогда не знаешь, что может произойти. Прошло уже четыре года с тех пор, как Вова завязал. И только сейчас я могу сказать, что снова возвращаюсь в состояние: «Наркотиков не существует. Какие наркотики? Их никто не употребляет, тем более мой муж». Но даже спустя столько времени я могу иногда переживать. Думаю, это волнение уже никуда не уйдёт.

ФОТОГРАФИИ: vaitekune — stock.adobe.com (1, 2)