ЖизньКогда убьют, приходи: Почему жертвы домашнего насилия берутся за оружие
И как дела о самозащите расследуют в России
На прошлой неделе Басманный суд Москвы на месяц продлил сёстрам Хачатурян меру пресечения в виде запрета на определённые действия. Крестину, Ангелину и Марию арестовали 2 августа, их обвиняют в убийстве отца по статье 105 (пункт «ж»), то есть совершённом группой лиц по предварительному сговору. Это одна из самых жёстких статей Уголовного кодекса — девушкам грозит лишение свободы на срок от 8 до 20 лет (пожизненное заключение женщинам в России не назначают). Защита настаивает, что сёстры действовали в рамках необходимой самообороны, в ответ на насилие. После того как дело попало в новостные сводки, открылись страшные подробности: девушки годами подвергались физическому и сексуальному насилию со стороны отца — эту информацию позднее подтвердило и следствие.
История сестёр Хачатурян стала, пожалуй, самым громким делом о домашнем насилии в России — но далеко не единственным. По оценкам правозащитников, около 80 % женщин, осуждённых по статье 105 УК РФ (убийство), совершили его в результате самозащиты, спасаясь от насилия со стороны своих сожителей. Мы решили разобраться, как на домашнее насилие реагирует российское правосудие — и почему женщинам чаще всего ничего не остаётся, кроме как обороняться самим.
«Знаешь, как медведей убивают?»
Юлия (все имена изменены по просьбе героини) была вместе с Олегом пять лет. «В первый год я забеременела, — рассказывает она. — Когда было ещё можно сделать аборт, он был идеалом. Посуду мыл дома и вообще всё делал. А когда уже нельзя было сделать аборт, он изменился. Кто-то в гости пришёл — Олег вежливый, приветливый. Человек только за дверь уходит — и он сразу: „Ты скотина, ты мразь, ты тварь“. Постоянно меня так называл. Не бил, но однажды замахнулся гаечным ключом. И ещё как-то раз ударил ложкой об пол, проломив ламинат». По словам женщины, её дочери от первого брака тоже постоянно доставалось от Олега.
Они жили в квартире Юлии, но Олег часто пропадал: месяц жил у неё, когда ссорились — уходил к маме, а через неделю возвращался под предлогом, что у них общий ребёнок. Весной, после очередной ссоры, он собрал вещи, пока Юлия работала, позвонил ей вечером и сказал, что уходит. Через полгода Юлии позвонили из СПИД-центра и сказали, что у неё был контакт с ВИЧ-положительным человеком. «Я не понимала, с кем и откуда. Подумала, что это шутка. А через два дня позвонил Олег и начал угрожать, что убьёт меня, если мой анализ тоже окажется положительным. Он думал, что это я его заразила, — вспоминает Юлия. — Я сдала анализ, чтобы он отстал от меня, — результат был отрицательным».
Ещё через полгода, в мае, Олег предложил Юлии опять сойтись. По его настоянию они встречались несколько раз, чтобы поговорить — Юлия сказала, что больше не хочет быть вместе, и попросила к ней не приходить. В июне Олег взял их общего сына к себе на ночёвку. Когда они ехали по городу, ребёнок показал на дом: «Мама вот здесь живёт сейчас, у Сашки! (нынешний возлюбленный Юлии. — Прим. ред.)» Позже у этого дома Олег нашёл машину Юлии, подъехал к ней ночью и начал пинать. Юлия вышла к нему: «Олег обещал разбить мою машину, а потом угрожал ножом и порвал на мне футболку руками. Я села в свою машину, хотела завести её и уехать. Он резко подскочил, выхватил ключи из замка зажигания и ударил меня по лицу. Представляете мужскую силу. Олег борьбой занимался и в армии служил. Потом он продержал меня в своей машине два часа — сломал мой телефон, ударил по лицу ещё несколько раз, дёргал за волосы. Потом как-то успокоился».
В семь утра Юлия забрала сына из дома Олега и поехала снимать побои, а её мама пошла в полицию писать заявление. Участковый сказал, что Юлию вызовут в суд, но вскоре ей пришёл отказ в возбуждении уголовного дела. Спустя неделю Олег снова продолжил ей писать — угрожал набрать своей крови в шприц и «заразить ВИЧ». Он преследовал женщину: «Писал, что ищет по городу, что собьёт на машине, найдёт на работе или по дороге. В восемь утра приехал ко мне в офис — а я туда специально не поехала. Днём мама вызвала полицию — заявку приняли, но не отреагировали».
Я села в свою машину, хотела завести её и уехать. Он резко подскочил, выхватил ключи из замка зажигания и ударил меня по лицу
Олег продолжал преследовать Юлию, настаивая на встрече. В итоге она согласилась увидеться в людном месте — на остановке. Олег заметил ключи от машины, висящие на джинсах Юлии, и так же, как в прошлый раз, выхватил их. Предложил отъехать к банку, чтобы не ругаться на остановке: «Олег сказал, что у него нет злых намерений, что он мне ничего не сделает. Я поверила — прожила же с ним не один год, и ребёнок у нас общий», — говорит Юлия.
Юлия села в машину, но они проехали мимо банка — Олег сказал, что везёт женщину к её маме. Когда Юлия поняла, что машина выезжает из города, попыталась открыть дверь и выпрыгнуть из машины на ходу. Но Олег заблокировал двери, схватил Юлию за рубашку в области груди и с криком: «Никуда не пойдёшь! Щас приедем!» свернул в лес. Остановив машину так, чтобы сосна блокировала дверь со стороны Юлии и она не могла убежать, Олег произнёс: «Ну давай поговорим. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому».
Олег потребовал у Юлии её новый смартфон, достал из бардачка охотничий нож и стал выковыривать батарейку в телефоне, чтобы не сработала геолокация. «Потом Олег сидел и, как сказочник, спокойно рассказывал: „Есть два пути — или я тебя убью, или я тебя заражу. Выбирай. Знаешь, как медведей убивают? Перерезают глотку. Вот я тебе перережу глотку, откручу голову, вся машина будет залита кровью. Видишь сзади ямы? Это я их полтора часа рыл для тебя. Я тебя сброшу в яму, закопаю, поеду домой и буду спать. Придет полиция — я не буду скрываться, покажу им место, где тебя закопал. Я тебя очень люблю“», — вспоминает его слова Юлия.
Бежать и сопротивляться она не могла: «Дверь заблокирована, я женщина и с ним не справлюсь, ножа у меня нет. Да и я не стала бы резать его — я же знаю последствия. Я бы его зарезала, меня посадили бы, хоть на год или два. А у меня дети». Спустя несколько минут Олег изнасиловал Юлию, повторяя, что теперь они равны.
«Труп опишем, не переживайте»
«В России нет ни одного закона, направленного на профилактику домашнего насилия (специальные законы приняли в 144 странах. — Прим. ред.). Есть уголовный и административный кодексы, но они, как правило, работают с последствиями — то есть когда насилие уже случилось, — рассказывает адвокат Ангелины Хачатурян Алексей Паршин. — Нет определения домашнего насилия, его видов, описания, кто выступает субъектами и объектами. Это позволяет государству заявлять, что у нас нет домашнего насилия, хотя это не так».
Паршин и адвокат Мари Давтян подготовили проект такого закона и внесли в него инструменты профилактики. В России, по словам адвоката, нет ни охранных ордеров, ни постановки на учет, ни профилактических бесед, ни лишения права владеть оружием. «У нас нет мер воздействия на домашнего обидчика — возможности заставить его пройти, например, курсы управления гневом, — продолжает Паршин. — В России вообще нет никакой помощи пострадавшим от домашнего насилия, ни юридической, ни психологической».
«Закон о домашнем насилии предполагает соответствующие институты — убежища, шелтеры, — поддерживает коллегу Елена Соловьёва, адвокат по защите женщин и семьи в кризисных ситуациях. — Ускоренную систему рассмотрения заявлений женщин. Подключение органов опеки и социальных служб. Принудительную психологическую реабилитацию агрессора. Службы психологической помощи, которые работают и с агрессором, и с пострадавшими. Если бы у нас был такой закон, полиция не могла бы не реагировать».
Два года назад был принят закон о декриминализации побоев, и с тех пор существенная часть ситуаций домашнего насилия перешла в область административного права. За побои, нанесённые впервые и не повлёкшие серьёзной угрозы здоровью жертвы, грозит штраф от 5 до 30 тысяч рублей, арест до 15 суток или обязательные работы на срок от 60 до 120 часов. На практике это подразумевает, что спустя пятнадцать суток агрессор может вернуться в общий с жертвой дом — или ограничиться штрафом, который нередко выплачивается из семейного бюджета.
У нас нет определения домашнего насилия, его видов, описания, кто выступает субъектами и объектами. Это позволяет государству заявлять, что у нас нет домашнего насилия, хотя это не так
Елена Соловьёва вспоминает случай из практики. Зять постоянно бил собственную тёщу — жена тоже не могла ему противостоять. «Он просто убивал свою тёщу-пенсионерку, таскал её за волосы по ступеням подъезда — спасибо, что соседи вмешались, — рассказывает Соловьёва. — Она подала заявление участковому — причём общее число её заявлений перевалило за второй десяток. И что сказал участковый? „Я вас не выпущу из кабинета, пока не обниметесь! Миритесь, идите домой и живите дружно“». Мужчину с большим трудом удалось выселить из квартиры. Добиться возбуждения дела получилось только через руководство УВД — но не уголовного, а административного: «Была конкретная угроза убийства: он наступил ей ногой на горло, душил её — а возбудили дело о простых побоях. И это ещё, можно сказать, мини-победа — ведь в принципе что-то возбудили».
Женщины, пережившие насилие, в большинстве случаев сталкиваются с полным непониманием и безразличием со стороны полиции. Им часто предлагают забрать заявления под предлогом, что они «могут передумать». Так было, например, с Юлией. «На следующий день после случившегося ко мне пришёл один из двух следователей и сказал: „Вы понимаете, что это ваш бывший муж? Вот вы сейчас говорите, а потом измените мнение. И вообще, это правда было?“» — вспоминает она о днях после изнасилования в лесу.
Один из самых громких и трагических примеров того, чем это может закончиться, — история Маргариты Грачёвой. В конце 2017 года бывший муж вывез её в лес, где полтора часа пытал и отрубил кисти рук, после чего отвёз в больницу. До этого он уже однажды вывозил женщину в лес и угрожал ей ножом — тогда Маргарита написала заявление участковому, но тот перезвонил ей только через двадцать один день и ничего не предпринял. После второго нападения Грачёва приговорили к четырнадцати годам колонии строгого режима. При этом в суде защитникам Маргариты пришлось ещё бороться: например, родительских прав (несовершеннолетние дети — это смягчающее обстоятельство в суде) Дмитрия Грачёва лишили только с пятой попытки.
В ноябре 2016 года жительница Орла Яна Савчук тоже несколько раз вызывала полицию из-за конфликта с бывшим партнёром Андреем Бочковым: она объясняла, что тот её избивает, но мужчину не стали задерживать. Спустя две недели Яна вызвала полицию ещё раз: она хотела забрать вещи из квартиры, но у дома встретила Бочкова. Полицейские видели конфликт: мужчина кричал на Яну и ругался матом — но не попытались защитить женщину, потому что хотели поскорее уехать. Уже уходя, на слова Яны о том, что ей угрожают убийством, участковая ответила: «Если вас убьют, мы обязательно выедем, труп опишем, не переживайте». Всего через несколько минут после отъезда полицейских Бочков её избил, и женщина умерла от полученной травмы. Бочкова приговорили к тринадцати годам колонии строгого режима и обязали выплатить отцу погибшей 925 тысяч рублей компенсации. А на днях прокурор потребовал приговорить участковую к четырём годам колонии. Но всё это никак не отменяет простого факта — полиция не защитила женщину, когда та просила о помощи.
Почему не убежала
С гражданским мужем Василием Юрчиком Яна Гурчева прожила около шести лет. За это время у них появились две дочери — Даша и Стефанида, в момент произошедшего им было четыре года и год. По словам Яны, характер у Юрчика был «сложным». Применять физическую силу в конфликтах он начал не сразу, но со временем это стало происходить всё чаще. Несколько раз Яна пыталась вызвать полицию — на вызовы никто не приезжал. «У нас обычно полиция не спешит приезжать на семейные разборки. Считается, что муж и жена, как правило, мирятся, или ещё что-то происходит. Поэтому не приезжали. Они записывали адрес — и всё. На этом разговор был окончен. А я должна была сидеть и дальше ждать. Чего ждать — непонятно», — рассказывает Яна.
Конфликты повторялись. Женщина начала думать о расставании с супругом и говорила с ним об этом. Просто уйти из квартиры, которую они с Василием делили, Яна не могла — это была её жилплощадь. Попытки выгнать мужа тоже ничем не заканчивались — он постоянно возвращался. «Я и по-хорошему, и по-плохому, и выгоняла, и чего только не делала — всё бесполезно», — вспоминает она. Юрчик злоупотреблял алкоголем и, по словам Яны, никак не участвовал в воспитании детей.
Однажды вечером Василий вернулся домой пьяным. Он лёг спать, а когда проснулся, стал ссориться с женой из-за того, что она приготовила ужин себе, а не ему. Драка началась на крошечной кухне, Юрчик набросился на женщину и начал её душить. Она вывернулась, схватила первый попавшийся под руку предмет и ударила мужчину в область ключицы. Под рукой оказался нож, который пронзил лёгкое и сердце.
Что произошло, Яна сначала не поняла — на теле мужа, там, куда она нанесла удар ножом, была только маленькая ранка, крови было не слишком много. Мужчина пошёл в комнату, как показалось Яне, «абсолютно осознанно». Сначала женщина вымыла пол на кухне и нож, испугавшись, что дети, которые играли тут же, увидят кровь. Через некоторое время, отойдя от шока, она попыталась оказать Василию первую помощь: как могла, останавливала кровь до приезда скорой помощи. Скорая появилась поздно, мужчина был уже мёртв.
Драка началась на крошечной кухне: Юрчик набросился на женщину и начал её душить. Она вывернулась, схватила первый попавшийся под руку предмет и ударила мужчину в область ключицы. Под рукой оказался нож, который пронзил лёгкое и сердце
Вслед за скорой приехала полиция и оперативно-следственная группа. Яна успела позвонить маме, чтобы попросить её забрать детей — и сообщила, что «убила Васю». Одному из полицейских, которые прибыли до приезда оперативной группы, она объяснила, что совершила убийство, защищаясь. Читать протокол и разбираться в деталях женщина уже не могла — по её словам, она была в шоковом состоянии и подписывала бумаги не глядя. При допросе выяснять обстоятельства, при которых произошла трагедия, никто не стал. В подписанном ею постановлении поступок Яны оказался умышленным действием, и судить её начали за настоящее убийство.
Гурчеву приговорили к шести годам лишения свободы, хотя защита настаивала, что её действия были не убийством, а необходимой самообороной. Но уже через три месяца судебная коллегия Мосгорсуда отменила приговор и освободила Гурчеву. Коллегия решила, что в соответствии с 1-й частью статьи 37 УК РФ «Необходимая оборона» у Яны было право защищать себя любыми доступными ей способами: Юрчик был агрессивен и нападал на женщину в присутствии детей. Суд посчитал важным, что женщина ударила Юрчика ножом всего один раз, и учёл показания дочери Даши: девочка вспомнила, что папа душил маму, после чего она ударила его ножом.
Дело Яны Гурчевой — одна из нескольких историй со «счастливым» концом. Похожий итог было разве что у дела Галины Каторовой — женщина поссорилась с мужем Максимом, и тот пытался задушить её верёвкой. Защищаясь, Галина ударила мужа ножом одиннадцать раз — один из ударов оказался смертельным. Женщину обвинили в умышленном убийстве, но затем защите удалось переквалифицировать обвинение и добиться отмены приговора.
«По обстоятельствам это достаточно обычное дело. Оно выдающееся только тем, что суд нас услышал и оправдал Галину, признал её право на самооборону», — говорит Елена Соловьёва, защищавшая Каторову в суде. Она считает, что на успех дела в первую очередь сработали юридическая защита и общественная реакция: подключилась группа активистов и правозащитников, которые создали петицию. «Плюс у нас был эксперт-психолог, который смог пояснить суду, почему жертва не могла убежать, — объясняет Соловьёва. — Ведь основное заблуждение судов заключено в посыле „Почему жертва не убежала, почему посчитала, что применение орудия — единственный выход“ (жертвам насилия часто некуда идти, к тому же в ситуации издевательств они прекращают верить в свои силы. — Прим. ред.)».
По словам Соловьёвой, краевой суд, выступивший апелляционной инстанцией по делу Каторовой, указал в оправдательном приговоре, что жертва не была обязана никуда бежать и скрываться. И это удивительный итог — суд, напоминает адвокат, выступил против виктимблейминга, указав, что самооборона пусть и исключительная мера, но социально приемлемая.
«Удобная» преступница
«Такие „преступницы“ для правоохранительных органов удобны тем, что они не сбегают, не заметают следы преступления. Они вызывают полицию, рассказывают, как всё было. Практически ничего доказывать не надо — всё готово, — объясняет адвокат адвокатской палаты Санкт-Петербурга Галина Ибрянова. — Это не то что другие преступления, когда подозреваемый пытается что-то скрыть, придумать легенду, создать себе алиби. Женщина считает, что все ей поверят — ведь это было необходимой мерой, чтобы защитить себя». На практике дела Яны Гурчик и Галины Каторовой остаются уникальными исключениями. Добиться квалификации дела по статье «Необходимая самооборона» удаётся единицам.
В 2018 году жительнице Сонковского районного суда Тверской области вынесли приговор по статье 108 УК РФ («Убийство, совершённое при превышении пределов необходимой обороны»). Согласно пресс-релизу суда, муж нанёс женщине не менее 48 ударов ногами и руками по голове, туловищу и конечностям и не менее 3 ударов рукояткой ножа по лицу и голове. Женщина перехватила его руку с ножом и «осуществляя действия, явно не соответствующие характеру и опасности посягательства со стороны супруга, поскольку оно не было сопряжено с насилием, опасным для жизни, <…> умышленно, с целью убийства, нанесла потерпевшему не менее двух ударов ножом в жизненно важную область тела — грудь». Женщину приговорили к лишению свободы сроком в один год.
Сейчас в Геленджике за убийство мужа Ахмеда судят Кристину Шидукову. Известно, что тот неоднократно избивал жену, в том числе когда она была беременна. Это произошло и в августе 2018 года: муж жестоко избил Кристину, та пыталась убежать, но он догнал её и втащил обратно в квартиру. Затем он попытался выкинуть её из окна с четвёртого этажа — после чего Кристина схватила нож и ударила его. Женщину задержали сразу после инцидента — сейчас она под домашним арестом.
В 97 % убийств, связанных с домашним насилием, по данным исследования команды «Медиазоны», в качестве орудия убийства упоминается нож, чаще всего кухонный; нередко речь идёт об одном ударе в грудь. Складывается довольно понятная картина: женщина, пытаясь спасти собственную жизнь, хватает первый попавшийся под руку предмет. Тем не менее суд, как правило, видит в этом не самооборону, а убийство.
«Самооборона как бы подразумевает, что силы пострадавшего и обидчика примерно равны, — рассуждает Галина Ибрянова. — Но в ситуациях домашнего насилия, когда речь идёт о мужчине и женщине, это, как правило, не так. Женщина хватается за тяжёлый предмет или оружие, например нож, чтобы защитить свою жизнь. А суд чаще всего давит на то, что в руках мужчины не было оружия, он душил её голыми руками или угрожал ей — получается, что их оценивают как равных противников. Так что каждый раз выходит как минимум превышение самообороны: она хватается за сковородку или нож, а то, что он мог убить её голыми руками, в расчёт не принимается».
Такие «преступницы» для правоохранительных органов удобны тем, что они не сбегают, не заметают следы преступления. Они вызывают полицию, рассказывают, как всё было
Пресечь границу между самообороной и убийством в глазах российских правоохранителей вообще очень легко. Женщина, не разобравшись в юридических тонкостях, в состоянии шока может дать показания, которые сыграют против неё. «Без адвоката лучше с органами следствия не общаться: в первые часы с их стороны может быть много манипуляций. Часто они уговаривают женщину дать признательные показания: мол, глупо же отрицать, что убила. Но в юридическом смысле есть огромная разница между словами „убила“ и „причинила смерть“. В первом случае это подразумевает мотив, умысел и тюремный срок от шести до пятнадцати лет», — объясняет адвокат, руководительница Центра защиты пострадавших от домашнего насилия при «Консорциуме женских НПО» Мари Давтян.
«Способов давления очень много, — уточняет Елена Соловьёва. — Например, заключение под стражу. Кристине Шидуковой с домашним арестом, можно сказать, повезло. Представьте, что такое разлучение с ребёнком. Женщину задерживают на месте преступления и обещают, что если она подпишет явку с повинной, её отпустят домой. И это, конечно же, неправда — как только она признается в совершении тяжкого преступления, появляются основания заключить её под стражу. Но ради того, чтобы остаться с детьми, женщины чаще всего соглашаются».
«Очень часто психологическая травма не даёт пострадавшим воспроизвести в памяти то, что с ними происходило, — продолжает Галина Ибрянова. — Мы начинаем работать, подаём заявление в полицию, выступаем в суде, а потом женщина вспоминает, что было что-то ещё, нюансы, подробности. Суд и следователи воспринимают это как противоречивые показания: почему она сказала об этом только сейчас? Значит, она это придумала. В расчёт не берётся свойство человеческой психики блокировать неприятные воспоминания».
Нередко женщины оказываются и жертвами некомпетентной защиты. Оксана Демиденко прожила с мужем больше двадцати лет. В декабре прошлого года вернулась домой с работы, у её мужа Владимира был выходной, который он провёл дома; старший сын уже несколько лет не жил с ними, а младший, Григорий, ушёл гулять. Женщина увидела, что муж пьёт самогон, и принялась его отчитывать — тот в ответ начал материться и ругать жену. Обычно в подобных ситуациях женщина уезжала к матери, но на этот раз та болела, так что Оксана осталась дома. Она позвонила сыну, чтобы тот вернулся домой, а когда тот приехал, предложила поскорее лечь спать. Оба легли на двухъярусную кровать и сделали вид, что уснули — но спустя некоторое время в комнату зашёл Владимир и стал тормошить сына. Чтобы отвлечь его, Оксана пошла в другую комнату. Там она взяла трёхлитровую бутыль вина и стала выливать его с балкона — она знала, что муж любит «догоняться» им после крепкого алкоголя. Увидев это, мужчина рассвирепел и стал выворачивать ей руки. Женщина убежала на кухню, Владимир побежал за ней и несколько раз сильно ударил. Оксана зажмурилась и попыталась отмахнуться — а когда открыла глаза, увидела, что Владимир лежит на полу, истекая кровью. Женщина сама вызвала скорую.
Женщину задерживают на месте преступления и обещают, что если она подпишет явку с повинной, её отпустят домой. И это, конечно же, неправда — как только она признается в совершении тяжкого преступления, появляются основания заключить её под стражу
Оксана Демиденко обратилась в контору, вывеску которой увидела по пути из морга. Адвокат предложил ей, чтобы несовершеннолетний сын взял вину на себя, обещая, что того ждёт максимум условный срок. Мальчика направили в СИЗО, где он провёл двадцать дней, пока суд апелляционной инстанции не отменил постановление об аресте. По словам Оксаны, адвокат много раз уговаривал её дать взятки разным инстанциям — после последней попытки она разорвала с ним отношения. Весной женщина принесла в полицию явку с повинной.
С похожими проблемами столкнулась и Юлия, пережившая изнасилование. Знакомая юристка предложила защищать её в суде за небольшие деньги. Юлия согласилась, но адвокат пришла только на первое судебное заседание, а после не появлялась. Она обещала вести дело и подать апелляцию, но когда суд вынес приговор — перестала брать трубку и отвечать на сообщения. На нового адвоката у Юлии денег не было.
Алексей Паршин объясняет, что ещё с советских времён сохранился обвинительный уклон правоприменения: «Часто следователям проще обвинить, чем прекратить дело. Тогда и к ним будет меньше вопросов. Опять же хорошая статистика, карьерный рост, премия. Судья часто покрывает следователей и закрывает глаза на процессуальные ошибки и допущенные нарушения. В итоге процент оправдательных приговоров очень мал. Судью тоже могут спросить за оправдательный приговор — для судьи это ЧП».
«У меня в адвокатуре стаж двадцать лет. Я наблюдаю ситуации, когда мама обращалась ко мне, ещё когда её ребёнок был маленьким — а теперь уже подрос её сын, вступил в отношения и сам стал агрессором. Сын видел, как бьют маму — а теперь за помощью обращается его жена, — говорит Елена Соловьёва. — Когда я начинала работать по делам о домашнем насилии, я думала, что буду защищать потерпевших — а сейчас работаю на стороне обвиняемых. Такого направления адвокатской помощи — защиты жертв домашнего насилия в статусе обвиняемых — я и предположить не могла».
Смягчающие обстоятельства
Ещё сложнее доказать, что поступок женщины стал результатом насилия, когда она действует не в сам момент нападения — как, например, сёстры Хачатурян. Но их адвокаты настаивают именно на самообороне, ссылаясь на постановление пленума Верховного суда Российской Федерации, которое вводит в трактовку статьи 37 УК РФ понятие «длящегося посягательства». Жертва такого преступления (например, истязаний), как объясняет защита сестёр, получает право обороняться в любой его момент, когда появляются возможности и силы — как в ситуации с захватом заложников или пытками.
«В отношении сестёр установлены факты насилия, и насилие было не единичным. Оно было систематическим, регулярным, продолжалось несколько лет — следовательно, есть все основания считать, что оно продолжалось бы и дальше, — говорит адвокат Ангелины Хачатурян Алексей Паршин. — Если действия направлены на предотвращение насилия, это и есть необходимая самооборона. Даже если в тот момент на них никто не нападал, всё равно для них было очевидно, что насилие, которое, по их мнению, угрожало их жизни, неизбежно продолжится. Верховный суд говорит, что человек может находиться в состоянии необходимой обороны, если идут истязания. Истязание подразумевает неоднократность, растянутость во времени». Впрочем, адвокаты признают, что норма о необходимой самообороне при истязаниях в России никогда не применялась. «Я думаю, если это произойдёт, будет прецедент», — напоминает Мари Давтян.
Но даже если защита и не ставит перед собой революционную задачу закрыть дело, доказав необходимую самооборону, переквалифицировать статью на менее тяжкую — убийство, совершённое в состоянии аффекта, — тоже непросто. В уголовном праве аффект описывают как «состояние внезапно возникшего сильного душевного волнения». Упрощая и говоря бытовым языком, это бурная и стремительная эмоциональная реакция на внешний раздражитель (считается, что в состоянии аффекта человек остаётся «вменяемым» — то есть в теории может «взять себя в руки»).
Психолого-психиатрическая экспертиза, которую назначают в таких случаях, воссоздаёт признаки аффекта по материалам дела: например, определяет, что состояние человека возникло внезапно и длилось недолго, человек действовал беспорядочно, он задрожал, побледнел или покраснел, у него расширились зрачки или изменился голос. В теории существует понятие кумулятивного аффекта, когда напряжение накапливается из-за тяжёлого эмоционального состояния и заканчивается аффективным всплеском. «Взрыв» может спровоцировать даже незначительное воздействие, которое станет «последней каплей». Такое состояние возникает у людей, «склонных выражать агрессию в социально допустимой форме».
По данным исследования «Медиазоны», «аффект» присутствовал в 62 % дел, связанных с домашним насилием, которые рассмотрела команда издания, но судили женщин без учёта смягчающего обстоятельства. Кумулятивный аффект в ситуациях самозащиты при домашнем насилии тоже принимают далеко не всегда: женщине, столкнувшейся с действиями агрессора, могут сказать, что «насилие носило для неё системный характер» и она должна была к нему привыкнуть. Елена Соловьёва вспоминает, что в случае Кристины Шидуковой были проведены две психологические экспертизы. Первая, по инициативе защитника, установила аффект и то, что женщина находилась в систематической стрессовой ситуации. В ответ следствие назначило свою экспертизу — и та аффект уже опровергла.
«Применяется узкий, формальный подход, — говорит Галина Ибрянова. —Считается, что в состоянии аффекта всё должно происходить внезапно, а если женщина, например, сбегала на кухню и схватила скалку, ситуацию уже расценивают по-другому. Думаю, давно пора менять подходы и стандарты, изучить состояние человека, длительное время находящегося в состоянии насилия».
Особое состояние
Именно с учётом этого состояния в нескольких европейских процессах вынесли вердикты в пользу женщин, подвергавшихся систематическому насилию. Французы Жаклин Саваж и Норберт Маро поженились очень рано — и прожили в браке 47 лет. По словам Жаклин, она много лет страдала от домашнего насилия. По рассказам детей, страдали от насилия и они: все три дочери пары заявили в суде, что подвергались физическому и сексуальному насилию со стороны Маро и что он бил их брата.
Сентябрьским вечером 2012 года Норберт ударом разбудил Жаклин и потребовал, чтобы она приготовила ему ужин. Саваж встала, достала из шкафа ружьё, пришла на террасу, где муж пил виски, и трижды выстрелила ему в спину. Её признали виновной в убийстве и приговорили к десяти годам тюрьмы. Ситуацию не стали расценивать как самооборону: по закону страны, она подразумевает немедленную реакцию на нападение, женщина же сама прибегла к насильственным действиям.
При этом из свидетельств по этому делу становилось понятно, что убийства можно было бы избежать, если бы правоохранительные органы и косвенные свидетели насилия среагировали вовремя. Жаклин Саваж в прошлом пыталась покончить с собой — но занимавшийся ею врач не спрашивал о причинах этого поступка. Одна из её дочерей обратилась в полицию, чтобы рассказать, что её изнасиловал собственный отец — но полицейский не воспринял её слова всерьёз и позвонил её отцу, и испугавшись, девушка забрала заявление. В 2016 году Жаклин Саваж оказалась на свободе — её амнистировал сам Франсуа Олланд.
Киранджит Алувалия приехала в Англию в 1979 году, когда ей было двадцать три, оставив родную Индию и учёбу на юридическом. Девушку принудительно выдали замуж — на протяжении следующих десяти лет она постоянно терпела физическое и сексуальное насилие, а муж относился к ней как к рабыне.
Однажды Киранджит подожгла простыни мужа, когда тот спал. Убивать его она не планировала, но спустя десять дней мужчина скончался — и женщину обвинили в убийстве. Защита настаивала на непреднамеренном убийстве из-за провокации со стороны погибшего, но суд с ней не согласился. По закону, для признания, что женщина не полностью отдавала себе отчёт в собственных действиях, требовалась немедленная импульсивная реакция на чужой поступок — в случае Киранджит же между последним нападением её мужа и поджогом прошло несколько часов.
Суд присяжных приговорил её к пожизненному заключению. У Киранджит не было адвоката и возможности подать апелляцию, но она обратилась в правозащитную организацию. В 1992 году с её помощью ей удалось добиться, чтобы дело переквалифицировали на «неумышленное убийство», а её саму признали «ограниченно вменяемой». Срок Киранджит сократили до трёх лет и четырёх месяцев, которые она уже провела в тюрьме, и её немедленно освободили. Британские правозащитники считают дело особенно важным, поскольку им удалось доказать, что состояние женщины, долгое время страдавшей от домашнего насилия, было особым. Это не резкая реакция на внезапные действия агрессора — наоборот, эмоции накапливались постепенно, после чего произошёл срыв.
