Мнение«Я не герой»:
Как живут дети
с ДЦП и их родители
в России и Европе

Мне каждый день пишут десятки людей из России, Украины, Германии. Рассказывают свои истории, просят о помощи. Я поделюсь двумя рассказами.

Германия

«Наш малыш родился раньше срока, и врачи сразу же сказали, что он тяжело болен, что нам придется лечить его долгие годы и, возможно, он никогда не будет здоров. Что необходима срочная операция, которая стабилизирует его состояние. Затем будет долгий восстановительный период в реанимации, и домой мы его сможем забрать не раньше чем через два месяца.

Мы с мужем сидели с ним в реанимации каждый день. Держали его на груди, опутанного проводами и трубками, качали, кормили, утешали, укладывали спать в инкубаторе, возили гулять. Врачи, сёстры, физические терапевты нас очень поддерживали, рассказывали нам о лечении и реабилитации детей с таким диагнозом, учили ухаживать за нашим сыном правильно и заниматься с ним. Врач-диетолог часами объясняла нам особенности его кормления. Финансово всё было довольно просто, государство принимает на себя все расходы по лечению, реабилитации и техническому оснащению таких детей.

С тех пор прошло десять лет. Наш малыш ездит на супермодной моторизованной коляске с джойстиком, учится в школе, у него множество друзей и уже есть любимые и нелюбимые учителя. Конечно, ему не осилить школьную программу, да и никакую не осилить, но он играет с другими детьми, исполняет роли в школьных спектаклях, гоняет по двору на специальном велике (велосипед, ходунки и всё другое необходимое ему оборудование покрывает государственная страховка, и меняют его, как только ребенок вырос из старого). Варит с друзьями на школьной кухне варенье. А еще он занимается с физическими терапевтами в школе каждый день и, конечно, ездит в путешествия и на экскурсии вместе со своим классом по всей Европе. Есть сам он так и не научился, но учителя его кормят и поят, меняют ему памперсы, переодевают, если он перепачкался на прогулке. Они всё успевают, ведь их четверо на десять детей.

Родители на детских площадках говорят своим детям: „Иди поиграй с мальчиком,
он не ходит“

Мой ребенок не будет здоров, но он счастлив. Мы так боялись, когда всё это случилось: что будет с нами и что будет с ним? Но он счастлив, и мы счастливы, ведь он улыбается и смеется, а нам помогает столько замечательных людей. Да, его лечение в больницах, его лекарства, его реабилитацию и технические средства оплачивает государство, но помогают-то нам люди. Они улыбаются нашему сыну на улицах — и помогают. Они наливают нам кофе в больнице, учат нас правильно одевать его или поднимать, утешают, когда нам страшно, — и помогают. Они учат нашего ребенка и берегут его в школе, они с восторгом рассказывают нам о его успехах — и помогают. Родители на детских площадках говорят своим детям: „Иди поиграй с мальчиком, он не ходит“, — и помогают. Мы не одни. Мы можем работать, пока он в школе с восьми утра до четырех вечера. Наша жизнь продолжается, а наш сын смеется и плачет. Она у него есть, эта жизнь. И спасибо огромное всем, кто принимает в ней участие! Я хочу сказать мамам и папам: не бойтесь! Вам все помогут, и ваш ребенок будет радовать вас каждый день».

Россия

«Он родился, и мне сразу сказали: он не жилец, откажись. Даже если выживет, всю жизнь будет уродом, будешь его тянуть, никаких денег не хватит. Давили все — и врачи, и сёстры, и соседки по палате, и наши с мужем родители. Ужас! Ну не могли мы бросить своего ребенка. Забрали его в реанимацию. Нас туда не пускали, мы сидели под дверью, и нам ничего не говорили, ничего нельзя было узнать. Только кричали и гоняли нас.

Потом, когда выписывали, врач не стала с нами разговаривать. Никаких специалистов не советовала, ничего не объяснила — ни как кормить, ни как выхаживать. Я принесла его домой, села и заплакала, так страшно было. Всю информацию искала сама, спасибо интернету и другим мамам таких детей. Оказалось, нужна специальная диета, специальные средства ухода, специальные занятия. Очень много наделали ошибок тогда по незнанию, например, делали массаж, а неврологическим детям массаж нельзя, и началась эпилепсия. И тоже — что делать во время приступа, всё узнавали сами. В первый раз вызвали скорую, его забрали в реанимацию, а там привязали и не кормили, и никто не подходил к нему. Больше я скорую не вызывала. В больницу мы ложились только раз, когда надо было инвалидность оформлять. Так там надо 150 справок собрать, чтобы лечь, а его везде с собой таскать. И в больнице взаперти сидеть тоже радости мало, он орет от духоты, сестры орут, потому что он орет. Мол, понарожают уродов, а мы выхаживай.

Инвалидность мы оформили быстро, всего три месяца по инстанциям мотались, повезло. Потом надо было ему коляску выбивать специальную. Это уж я месяцев пять ходила. Хотя чего ходила? Компенсация-то у нас в области — 18 000 рублей за уличную и 11 000 за домашнюю. А коляска стоит 150 000, если такую, чтоб он в ней сидеть смог, ему ж спину разгибает, там абы какой не обойдешься. А потом оказалось, что коляска не нужна, потому что, как только я с ним на улицу выхожу, на меня сразу соседи орать начинают: „Держи своего урода дома, нечего людей пугать“. И мальчишки камнями в него бросают, а их родители ржут. Один раз ему камень в висок попал, и больше я с ним не гуляла.

Мальчишки камнями в него бросают,
а их родители ржут. Один раз ему камень
в висок попал, больше я с ним не гуляла

Работать я, конечно, не могу, дома с ним сижу. Сама с ним занимаюсь, сама учу его ползать и сидеть, буквы, цифры, цвета — всё сама. В школу же его не возьмут. Я с одной училкой договорилась, так она за деньги будет к нам ходить, а потом надеюсь уговорить директора школы, чтоб нам экзамены разрешили сдавать. Он же у меня уже читает даже. Просто ходить не может. А комиссию эту, ПМПК, нам не пройти: там нужно заключение психиатра, а психиатр дает тесты, где надо руками вещи брать. А мой не может руками брать, у него пальцы не разгибаются, ну психиатр и поставил такой диагноз, с которым даже в школу восьмого типа нас не возьмут. Да и нету у нас этой школы восьмого типа. Никакой, кроме обычной, нету. А там лестницы. Кто его носить будет? Так что я уж сама.

И с лекарствами еще беда, видишь, запретили их ввозить. Что делать, ума не приложу. Где их теперь брать? Он ведь помрет без них. Но я так рада, что не отдала его, ты не представляешь! Это ж я всю жизнь бы мучилась, что своими руками ребенка на смерть отдала. Он же не выжил бы там, ты же знаешь, что там творится? А так я каждый день ему говорю „люблю, люблю“, и он смеется, и я с ним смеюсь».

У меня 254 пациента в общей сложности, 254 ребенка с ДЦП. И у каждого вот такая история. Нет ни одного родителя, которого бы не уговаривали отдать ребенка. Нет никого, кому бы не говорили про уродов и наказание за грехи. Нет никого, на кого бы не пялились на улицах и не тыкали пальцами. У меня самой такой ребенок, и я увезла ее в Германию. Там она ходит в школу, там ей все улыбаются. Там продаются ее лекарства, а в России они запрещены, как героин. Мы приезжаем в Россию на каникулы, и я вспоминаю, как это, когда кричат в спину, когда забирают детей с площадки, если мы приходим, когда администратор театра Образцова отвечает мне: «Уродов в цирке показывают, а у нас театр, тут дети, нечего их пугать».

Больной ребенок — всегда трагедия. Но в Германии трагедия только в этом, а все окружающие нам помогают, и у моего ребенка нормальное счастливое детство. В России даже коляску нам отказываются компенсировать раз в пять лет, и везде хамство, и везде миллион бумажек и инстанций, и приходите завтра, лекарств наших нет, помощи от врачей нет, школы нет и реабилитации тоже. Я выучилась в Германии на физического терапевта потому, что в России вообще не умеют заниматься с такими детьми. И сейчас, раз за разом ставя каждого следующего ребенка на ноги, я поражаюсь тому, сколько же из них могли бы жить уже давно здоровыми, если б только с ними занимались. Скольким сказали, что с эпилепсией реабилитация вообще невозможна. Что раньше года заниматься с ребенком нет смысла. Это безграмотность врачей. Ее компенсируют наши героические мамы и папы. Вот они как раз всё знают про методы реабилитации и охотятся за специалистами, которых в основном везут из-за границы. Помните историю про девочку, которую в Германии за три дня поставили на ноги? В одной из самых плохих клиник Германии, кстати.

Что мы можем сделать для того, чтобы помочь таким семьям? Перестать мешать. Улыбаться этим детям на улице (вы не представляете, как это важно!). Помогать в транспорте и на улице. Не создавать им препятствий специально — не запрещать ввоз лекарств и оборудования, не заставлять их бегать и месяцами собирать справки, не орать на них, не рассказывать им, что их ребенок никогда не поправится (особенно если образования не хватает это оценить), не бросаться в них камнями, не забирать их в милицию за то, что они посмели прийти в кафе. Мы можем не добавлять им мучений. Мы можем помогать формировать общественное мнение, чтобы стыдно было бросить своего ребенка. Чтобы стыдно было кричать: «Убери своего урода!» Сначала просто стыдно. А уж потом появится и новое отношение к ним. Не говорите мне: «А у нас такого нет, вот у нас мальчик с ДЦП гуляет, и его никто не трогает». Помогайте, пока не останется никого, кто скажет: «А у нас именно так». Вот и всё. Больше ничего не надо. Просто каждому про это помнить и передать дальше.

А пока…

Я не герой. Я не могу так жить. Я готова работать сутками ради того, чтобы мой ребенок ходил в школу и улыбался. И я работаю сутками. На жизнь в Германии.

Фотографии: 1, 2 via Shutterstock, The Village