Интервью«Я не имею права решать за других женщин»: Интервью
с Натальей Поклонской

Наталья Поклонская

депутат государственной думы

Я считаю, что надо дать женщине возможность самостоятельно принимать решение, это её жизнь, и она ответит перед богом за всё

  Я слышала, что восемь лет назад на вас было совершено серьёзное покушение. Как вы его пережили — я не нашла никаких ваших свидетельств об этом в прессе.

 История о том, что меня кто-то избил в подъезде, — неправда. Это грубо, и ведь я прокурор. Современное общество шагнуло далеко вперёд в смысле покушений — есть масса способов, как избавиться от неугодного человека, конкурента — кого угодно. Покушение было такое: я выпила бутылку обычной воды в отеле, когда была в командировке в Одессе. В воде оказалось неустановленное вещество. Я об этом, если честно, никому особенно не рассказывала.

В тот момент я была гособвинителем по серьёзному делу — банды «Башмаки». Это огромная банда, все крымчане её знают, в 1990-е годы она представляла собой несколько группировок. У нас было выездное судебное заседание, очень много подстражных, выезжал весь состав суда. В отеле на тумбочке, как обычно, стояла вода. И я эту воду, приехав с заседания, выпила. Дело было ночью — тошнота, расстройство кишечника, желудка. Дикая головная боль, голова раскалывалась до такой степени, что хотелось умереть. Было единственное желание — сбежать в Крым, убраться из Одессы, город мне запомнился именно этой историей.

По дороге домой я звонила Насте, своей дочке, маме с папой. Дочке тогда было лет шесть, и я помню вот этот её голосок: «Мамочка, ты когда приедешь?» И ты представляешь, что в последний раз слышишь голос своего ребёнка, что он останется один без тебя, никто ему помогать не будет — ни твои шефы, ни твоя прокуратура, ни твоё государство. Она никому будет не нужна, кроме бабушки с дедом, которые живут на пенсию и которые никогда не работали на государственных должностях. Они были обычными людьми: папа шахтёром проработал тринадцать лет в Донецке и в Луганске, потом в колхозе электриком. Мама тоже в колхозе работала, а потом уборщицей в школе. И у них не было бы возможностей потом ребёнка поднять каким-то образом. Я уже была разведена, мы с мужем не жили с тех пор, как дочери исполнился годик. Я себе дала слово, что если выживу, доеду, то не буду больше этим делом заниматься.

Откачивали меня как при обычном отравлении — выводили вещество из организма. В ту же ночь какие-то люди позвонили Насте на мобильный телефон и спросили: «Ну как, мама жива?»

На следующий день я поехала в судмедэкспертизу нашу евпаторийскую, к знакомому, начальнику СМЭ (это морг, который вскрывает криминальные трупы), был там такой Виктор Борисович Полункин. Мы с ним часто на трупы выезжали вместе. Приехала я к нему за советом, что делать, как мне установить обстоятельства, как доказать. Он мне сказал: «Наташ, даже не пытайся. У нас лаборатория эта задрипанная совдеповская, допотопная, она не может ничего установить, нет ингредиентов, которые могут выявить современные препараты. Ты сдай кровь, пройди все анализы. Лечись и забудь». Я так и сделала. Всё нормально, слава богу.

  А вас собирались убить или напугать?

 Я не знаю. Наверное, как получится. Но в смысле устрашения в тот момент они добились своего. Потому что я приехала на работу к прокурору Автономной Республики Крым Степану Владимировичу Молицкому. Он с сочувствием спросил, что там произошло. Я говорю: «Степан Владимирович, вот мой рапорт, я не могу больше ходить в это дело». Он вызвал своих заместителей и стал ругаться: «Зачем девчонку направили в это дело? У вас что, мужиков не было?»

На что услышал от одного из замов: «Она самая толковая и шустрая, дело знает, менять её сейчас нет смысла, потому что дело огромное, уже к концу подошло фактически, никто не вникнет». Но Степан Владимирович меня всё-таки убрал — не только из этого дела, а из уголовного отдела вообще. Назначил симферопольским межрайонным природоохранным прокурором — на повышение отправил, на природу, но уже без бандитов. Вот тогда началась моя карьера вверх.

По моим «Башмакам» ходил уже мой коллега Олег Соколовский. Я ему всё писала, но выходило под его фамилией, чтобы не было моего участия, чтобы от меня немножко отстали. Когда я стала прокурором Республики Крым, уже после референдума, я всё-таки добила организаторов «Башмаков». Их всё-таки задержали — и Данильченко, и Кожухаря.

Один из авторитетов этой банды, Рувим Аронов, уже умер. И знаете, я не ожидала. Он был ещё жив после референдума, журналисты его нашли. И он меня охарактеризовал как порядочного прокурора. Я ему за это благодарна. Он мне столько нервов вымотал, я ему тоже, если честно. И вдруг такая характеристика — мне это действительно польстило.

  Появились у вас какие-то психологические трудности после этой истории?

 Меня этот факт просто озлобил. Я стала жёстче ко всему относиться. Трудные ситуации стимулируют, добавляют энергии.

  Вы редкий государственный политик, который использовал фразу «моё тело — моё дело» и вообще говорил о праве женщины на аборт. Я не буду скрывать, что слышать это от вас было очень неожиданно. Как вы пришли к этой теме?

 Почему кто-то решил, что может навязывать своё мнение другим людям? Причём этот кто-то никогда в жизни не забеременеет и не родит ребёнка, и не останется с этим ребёнком один на один в тех условиях, в которых женщина обычно остаётся. Я считаю, что надо дать женщине возможность самостоятельно принимать решение, это её жизнь, и она ответит перед богом за всё. Если говорить об этом в церковном смысле.

Я была на радио «Комсомольская правда», мне включили аудиозапись священника, который эмоционально рассказывал, как женщина пришла в церковь крестить ребёнка, которого она смогла родить посредством ЭКО, и он ей сказал: «Я не буду крестить ребёнка, ты — грешница». То есть это был долгожданный ребёнок, она пришла в церковь с большой радостью. И тут её так встречают. Это недопустимо, чтобы детей, которые родились по ЭКО, не признавали в церкви. Как это не признают? Они тоже родились по воле божьей. Ничего на земле не может быть без воли божьей. Это меня очень зацепило. И когда журналисты меня спросили «А вы тоже поддерживаете запрет абортов?», я сказала: «Я не имею права решать за других женщин, они сами пусть решают. Их тело — их дело».

  Сейчас в Думе рассматривается закон о домашнем насилии, вокруг него баталии, ваши коллеги по Думе и представители РПЦ обычно говорят, что «сор из избы не надо выносить», а закон «антисемейный». Ваша позиция не совсем типична для депутата.

 Сор из избы кто захочет, тому не запретишь вынести, а кто не хочет — того не заставишь. В любом случае защищать нужно жертву. Случается, что это мужчина — но в основном это женщины. И дети страдают, потому что когда ребёнок видит пьяного в стельку мужика, страшного разъярённого в квартире, который бьёт посуду, орёт на маму и начинает на неё накидываться, о каком «соре из избы» идёт речь?

Как женщина с ним разведётся, если у неё нет механизма, он же её потом убьёт просто при следующей пьянке, после того как она обратится в полицию — беззубую, беспомощную полицию, которая ничего не в состоянии сделать. И это только озлобит мужа. А новым законопроектом предусмотрены, например, охранные ордера, которые будут механизмом защиты женщины от такого супруга, чтобы женщина могла хотя бы пройти процедуру развода.

Ещё есть стокгольмский синдром, когда муж избивает женщину, а она вроде бы и хочет что-то изменить в своей жизни, вроде бы и сделала полшага, а потом делает десять шагов назад, потому что уже зависима от него и его состояния. И ей нужна помощь специалиста. И такому мужу, который каждый вечер устраивает такие концерты, он опасен для семьи, но сам добровольно никогда не пойдёт к психологу, — нужна. Говорить о том, что такой проблемы нет в наших российских семьях, — это не традиционные ценности, не надо путать. Традиционные ценности — это уважение, а не бить жену, когда нажрёшься в очередной раз.

  Одним из яростных противников закона, по иронии судьбы, оказался ваш бывший муж, он даже написал колонку о том, что это женщины применяют насилие, всё зло от них, а не от мужчин. Его мнение как-то отражалось на вашем браке?

 Я не из тех женщин, которые нападают на мужей, этого, конечно же, не было, но у него богатый опыт до меня — сколько-то там браков.

Главное, чтобы каждая женщина понимала и не заблуждалась. Если молоденькая девушка встречает опытного мужчину лет на двадцать старше и думает: вот теперь я буду как за каменной стеной — это не стопроцентная гарантия, что теперь она будет за каменной стеной, не обманывайте себя, женщины. И если женщина думает, что её избранник — доктор каких-то наук, учёный, профессор, интеллигентнейший человек — может быть абсолютно всякое, чего вы не ожидаете от доктора наук и тому подобное. Мы с мужем очень мало пробыли вместе, слава богу, меньше года. Желаю ему успехов на том поприще, которое он сейчас пытается для себя активно завоевать.

  Вы, кажется, писали книгу вместе, и там была глава в таком новаторском духе — друг о друге. Книжка выйдет?

  Она уже вышла, и я бы хотела, чтобы уже и ушла. Я книг больше писать не буду, я не тот человек, который должен писать книги. Мне интересно читать книги по психологии. Ещё я стараюсь сейчас читать книги про политику — ведь до 2014 года вся моя жизнь — это Украина, я не знала, что происходит в российской политике.

Вот, например, «Всю кремлёвскую рать» Михаила Зыгаря сейчас читаю. Интересная книга, версия. С чем-то я согласна, с чем-то не согласна. Мне очень нравится Алексей Пивоваров и Дудь, конечно же, Юрий Дудь — тоже смотрю все передачи. Да, смотрела про Беслан — это, конечно, очень тяжёлый фильм. Я считаю, что Юрий — молодец. Он показывает историю с другой стороны. А я считаю, что нужно слушать разных людей и показывать разные стороны, нужно знать разные версии событий. Это интересно.

  Вы работаете с депутатом Слуцким, которого обвиняли в харассменте, — это была самая громкая в России история на эту тему. Для депутата она ничем не кончилась, обвинения девушек повисли в воздухе. Вы зампред международного думского комитета, которым руководит Слуцкий. Как у вас это сочетается — женскую повестку вы считаете важной, но работаете с человеком, который стал её иллюстрацией?

 Слуцкий — один из лучших международников, между прочим. Я сейчас внутри вижу это по крымской повестке. Всех иностранцев, которые оказываются в Крыму, самых важных политиков привозит Слуцкий. Командировки, встречи, их приезды к нам сюда в Москву, когда крымская тематика поднимается, — опять Слуцкий. А что касается девушек, которые говорили, что он к ним приставал — рассказывали про «зайчуток» и всё остальное, — я с прокурорской точки зрения вам скажу. Я не видела ни заявлений в полицию, ни комментариев со стороны правоохранителей и следственников на тот счёт, что к ним обратились девушки с подобными заявлениями и дело пошло куда-то там.

  У нас не очень принято доверять правоохранительным органам — мы с вами только что это обсуждали.

 Это второй вопрос. Доверяй — не доверяй, но если есть факт — пиши заявление, а там уже второй вопрос будет, как это заявление будет рассмотрено. Как мне говорили: нет тела — нет дела. Ехидно говорили. Но на самом деле это горькая правда, многие могут обвинить теперь этих девушек, что они занимаются каким-то пиаром либо политические цели преследуют.

  Так и случилось. Комиссия по этике закрыла тему, обвинила девушек в том, что они ведут себя неприлично — носят короткие юбки.

 Я помню, да, было заявление в Думе о том, что, действительно, одеваться нужно попроще, поскромнее. Я не знаю, я как-то внимания не обращаю на то, как девчонки или ребята из прессы одеваются в Думе. Но, конечно же, если бы мы работали в прокуратуре и как у меня подчинённые иногда были: красные ботфорты, форма — и в суд идёт. Я её вызывала и говорила: так, прекращай, никаких красных ботфортов, есть устав. В Думе устава нет, поэтому спросить не с чего.

  В «няш-мяш», которое к вам приклеилось, кстати, тоже довольно много снисходительного.

 Да, вначале я считала, что это плохо: аниме, няш-мяш, песня эта. Я расстраивалась ужасно, мне было трудно. Няш-мяш пришла, и вся прокуратура подчинилась. Это не так. Сколько было жизни вложено и души, и нервов в работу, в задачу, которую я выполняла, — чтобы работал закон, чтобы был правопорядок, чтобы всё функционировало, чтобы крымчане смогли прийти на избирательные участки и проголосовать так, как они проголосовали (Генеральная Ассамблея ООН выпустила резолюцию о том, что референдум не имеет законной силы: он проводился вопреки украинскому законодательству, с фальсификациями и при поддержке российских войск. Прежде Россия наложила вето на соответствующую резолюцию Совбеза ООН. — Прим. ред.). А тут «няш-мяш».

  Вас часто на работе воспринимали как «привлекательную девушку»?

 Да, и я пользовалась этим, честно скажу. Но вспомнила сейчас совещание, я работала в Красногвардейской прокуратуре, на котором прокурор распределял уголовные дела. Одно дело было с мерой наказания в виде пожизненного лишения свободы. И наш старший помощник по уголовному судопроизводству, по удержанию обвинения сказал: «Вы дайте эту надзорку Наталье нашей, я так хочу посмотреть, как она со своей внешностью встанет и скажет: „Пожизненное лишение свободы“».

Моим детям — дочке и племяннику, Насте с Никитой, «няш-мяш» нравилось. У них год разницы, они вместе росли, дружат — брат и сестра. Я им говорила, что мне не нравится прозвище, но однажды захожу в комнату, в детской свет выключен, включён клип «няш-мяш», и они в темноте прыгают и поют. «Тётя Наташа, — говорит мне Никита, — прости, но нам так нравится». И мы все стали смеяться. После этого какой-то слом произошёл, и теперь для меня это нормально.

  Три года назад вы рассказывали в интервью, что практически не были за границей, только в Арабских Эмиратах. Сейчас вы зампред международного комитета. Вам удалось исправить ситуацию или санкции помешали?

 Да, санкции играют свою роль, но при этом я несколько раз ездила в Сирию, забирала раненых детей, потом из Донбасса забирала детей, в Турцию ездила, познакомилась с Эрдоганом, в Сербию езжу, пыталась поехать в Японию, но визу не дали, побоялись, что я – человек публичный, и это все равно в прессе раздулось бы. Несмотря на аниме... Я в Италию хочу – в Рим съездить и в Ватикан попасть.

  Недавно вы вступились за «буржуазный» Хеллоуин и даже упомянули, что вы против «изоляции». Что вами руководило?

 Меня Виталий Милонов, депутат, своим постом немножко раздосадовал. Мне почувствовалась нотка неуважения к Украине, он высказался по поводу украинских тыкв. И я ему ответила: «Чем вам украинские тыквы-то не нравятся?» Я росла в Украине. Я украинка, родилась в Луганске, мои родные родились там. И это часть моей личности, мои корни, и я этим горжусь — тем, что я получила в детстве эту культуру, эти традиции, эти обычаи. Как мы говорили на суржике своём донбасском. Я люблю украинский язык — выучила его в Киеве и всё, что связано с этой страной. Хеллоуин — это весёлый карнавал, маскарад. Моя Настя, к примеру, красится, какие-то рисунки на лице делает, одевается определённым образом. Я не вижу ничего злого в этом. Мы раньше рисовали тыквам глазки. Это нормально.

  У вас было несколько заявлений о московских протестах — вы сочувствовали митингующим и говорили, что дубинка не самый убедительный инструмент в политике. Уже шутят, что вы превратились из прокурора в адвоката.

 В либералку. Но я не могу себя приписать ни к консерваторам, ни к либералам, ни к правым, ни к левым, ни к центристским движениям. Я говорю то, что думаю. Да, мне, честно говоря, пришлось переориентироваться и переформатировать себя из прокурорского мышления, теперь я совершенно другой человек.

  А в чём разница?

 Я по-другому стала думать, ведь я работала в этой должности больше пятнадцати лет и всегда рассуждала с позиций обвинения: обвиняемый — потерпевший — закон, и никуда в сторону.

С тех пор я пересмотрела своё отношение к политической работе, своё поведение. Например, в историю с «Матильдой» больше не попаду. Тогда я ещё очень мало проработала в политике, не понимала всей этой кухни. Не понимала, что моё субъективное, сакральное отношение к вере, к нашим святым — это моё личное, которое я должна беречь от других и не выносить наружу.

  Патриотические блоги писали, что у вас новый духовник — и это едва ли не он виноват в ваших новых взглядах.

 Духовник? Здесь так остро стоит вопрос о духовниках, я раньше и знать не знала, что у человека должен быть духовник. Моя вера остаётся во мне, глубоко в душе. И я повторю, что больше не буду о ней говорить, раскрываться, выставлять её публично. В этом была моя ошибка. Нет такого обязательства — иметь духовника, в законе это не прописано. Слава богу, это ещё не регламентировано. Я надеюсь, до этого не дойдёт, по крайней мере, голосовать буду против.

  А как вы воцерковились?

 У меня вообще все бабушки были воцерковленными. Везде у них иконы огромные висели, как в нормальной украинской семье, рушники, часы с маятником. Когда мы переехали в Крым, в нашей деревне возле школы была маленькая церковь — я стала туда ходить. Однажды я пришла к батюшке и сказала, что хочу поучаствовать в причастии и исповеди. И батюшка, отец Вячеслав, говорит мне: «Ну, рассказывай». Я не знала, что рассказывать, и он мне помог. Потом он меня причастил — не отверг, как по канонам: иди читай правила три дня, молись, не ешь ничего и тому подобное. Не испугал меня, а, наоборот, принял этот батюшка, благодаря его такому простому человеческому отношению мне легко стало. Вот тогда я и пришла к церкви.

  А вы считаете, что оскорбление чувств должно быть наказуемо?

 Оно должно регулироваться как-то более понятно. Чувства — категория неосязаемая, у каждого свои чувства, любой эксперт принимает решения и пишет заключения субъективно, доказать ничего не возможно. Как правильно относиться к чувствам и защите чувств, в том числе религиозных, это вопрос, наверное, философский.

  А экстремизм?

 Экстремизм, сепаратизм — это вообще новые понятия, которые были введены в современной истории.

  То есть вы согласны с тем, что это политически мотивированная оценка. Хочешь — называешь человека экстремистом, например, если он просто тебе не нравится. Такая же история с оскорблением чувств. Можно ли, по-вашему, сажать людей за оскорбление чувств и политический экстремизм, за все эти размытые вещи?

 Вы знаете, можно оскорбить чувства совершенно любого человека. И это не говорит о том, что тот, кто это совершил, является преступником и его надо сажать в тюрьму. Нет, я так не думаю. С экстремизмом другая ситуация. Экстремизм может повлечь за собой человеческие жертвы или сопряжён с терроризмом. Их тоже путать нельзя, должна быть чёткая грань: что такое терроризм, что такое экстремизм. Призывы кого-то убить, кого-то поджечь, что-то разрушить, тоже могут быть преступлением. Если есть призыв детей чьих-то ловить или что-то подобное, то, конечно, нужно какие-то меры принимать. Но если это просто высказывание, которое ни к чему бы не привело, то высказываться люди должны иметь право. Я помню в Украине, когда наших сотрудников «Беркута» в списки выставляли и предлагали оказывать воздействие на семьи, адреса вывешивали, ребята реально переживали, потому что семьи ни в чём не виноваты (по делу о расстреле «Евромайдана» обвиняемыми стали сотрудники спецназа МВД Украины «Беркут», генпрокуратура потребовала для двух бойцов пожизненного заключения, украинское руководство в разное время настаивало на том, что в «деле снайперов» есть русский след. — Прим. ред.). Но если это несогласие по политическим вопросам, то это не должно признаваться экстремизмом.

  Те же Патриотические СМИ о ваших новых взглядах политических пишут как о перевоплощении. Вы даже позволяете себе критику церкви.

 Моё мнение, позиция моя, конечно, может меняться. Человек развивается. По поводу критики Церкви — я не имею права её критиковать, я уважаю Церковь, РПЦ, патриарха — он мудрейший человек. Я ни в коем случае не посягаю на каноны — я их не знаю, я не специалист в этом вопросе. Но как светский политик я высказываю именно такое отношение к некоторым вопросам — по светским нормативам.

  В какой-то момент из-за истории с «Матильдой» вы, кажется, остались в политическом одиночестве. С одной стороны, вас критиковала и вышучивала общественность — взять хотя бы ваше новогоднее поздравление на коне. С другой стороны, вас бросили, по сути осекли люди, ради которых вы старались, государство, чьи традиционные ценности вы отстаивали. Правильно ли я понимаю, что вам просто не хотелось и дальше быть изгоем.

 Нет-нет, я не чувствовала себя изгоем. Я, наоборот, чувствовала, что у меня своя позиция, своё мнение есть, свою работа я выполняла. Но с сегодняшней позиции, оборачиваясь назад, я понимаю, как много сделала ошибок. И снова в эту историю не попаду.

  О вас ходила слава, что вы не берёте денег. В смысле, вы не коррумпированный человек.

 Да, у меня Настя до сих пор смеётся: «Мама, почему ты не такой депутат, как все остальные? Почему мы в этой квартире, где отваливаются плинтуса?»

  А когда вы приехали в Москву, как почувствовали себя среди депутатов, тут некоторые как цари живут.

 Это те депутаты, которые имели раньше свой бизнес, обеспеченные люди. Я пришла в Думу, будучи прокурором, и у меня априори не могло быть таких дворцов и всего остального. Мне показалось, что работать депутатом — это вообще прекрасно, потому что зарплата в десять раз больше, чем у прокурора республики всего полуострова, когда ты каждый день принимаешь ответственность за судьбы людей: кого посадить, кого-то там продлить, кого освободить, у кого какие проблемы. В Крыму у меня стажа работы в российской прокуратуре не было, как у российских прокуроров «материковых», так что и заработная плата была самая маленькая, какая вообще могла бы быть.

  То есть изменился ваш уровень жизни.

 Я сейчас строю дом в Крыму, в Симферопольском районе. Не на берегу моря, а возле леса, потому что хочу, чтобы возле леса это всё было у меня, возможность куда-то выйти, и не было людей.

  Спикер Вячеслав Володин вас приветствовал, когда вы пришли в парламент, и сказал, что вы будете совестью Думы — что имелось в виду, борьба с коррупцией?

 Имелось в виду, что я должна была стать председателем комиссии по конфликту интересов, ответственно относиться к этой задаче, и тогда бы депутаты-мужчины, ну, и женщины, с учётом того, что я прокурор и девушка, относились бы ко мне с большим уважением. Не стали бы мне грубить, перечить. Но, если честно, этого не произошло, потому что хоть он мужчина, хоть джентльмен, но если дело касается состояния, то он забывает вмиг, что ты женщина, и, как положено, начинает защищаться.

  Вы говорили, что это не ваша инициатива была, вам давали информацию из спецслужб, силовых структур.

 Да, мне направляли материалы, разные материалы. Но в последние месяцы моей работы, когда у меня были важные материалы, мне срывали заседание комиссии, члены комиссии не приходили на заседание, чтобы оно было отложено. Потом было принято решение объединить комиссии по конфликту интересов и этике — и возглавил новую комиссию опытный человек, бывший сотрудник ФСБ Отари Аршба. Я ему желаю только успехов.

  Я слышала при этом, что вы работали на разных позициях с таким рвением, что вас приходилось потом с этих постов эвакуировать. То есть вы стали заложницей собственной активности. В какой-то момент в Крыму даже поссорились с Аксёновым, стали что-то не то расследовать. Потом рьяно расследовали депутатов.

 Наверное, тут опять-таки включается моё прокурорское, я везде проявляю любопытство и профессиональный интерес. Но в любом случае нигде никаких нареканий со стороны Вячеслава Викторовича (Володина. — Прим. ред.) не было абсолютно, он меня поддерживал. То есть все расследования были с его визой, и он никогда мне не запрещал заниматься тем или иным вопросом.

Ну а с Аксёновым мы прошли вместе такой путь, что что бы ни произошло, какие бы ни были точки зрения разные, мы друг для друга стали настоящими боевыми товарищами. Он мне дорог, и я знаю, что я ему тоже дорога. Я это ценю.

  Я читала в ваших воспоминаниях, что после референдума в Крыму, когда участки были уже закрыты, вы спросили у Аксёнова: «А если что не так?» А он говорит: «Наталья, что не так — берём автоматы, идём на границу защищать свой Крым». Сколько в этом разговоре было шутки?

 На тот момент это не было шуткой. Это было ночью уже. Знаете, после того как я написала рапорт об уходе из Генпрокуратуры Украины — а для меня служба в прокуратуре была всей моей жизнью — и приехала в Крым, у меня было искреннее желание и ненависть к людям, которые разбили всё в Украине, что было создано. У меня такое протестное настроение было, несогласие, что я реально могла бы взять автоматы и защищать Крым, чтобы не произошло того же самого в Крыму, чтобы никто не приехал, как нас пугали.

  У меня сложилось впечатление, что вы считаете Януковича предателем — за то, что он вас бросил, и за то, что он не отдал приказ подавлять Майдан силой. Вы до сих пор считаете, что применение силы к людям, которые вышли выразить своё несогласие с действующим президентом, не аморально, не преступление?

 Выйти и высказывать свое мнение — это нормально. Если бы это были реально мирные студенты, которые потом и попали под раздачу. Это совершенно две разные истории. Провокация. Провокация и спектакль. Хорошо срежиссированный спектакль. Все, что произошло на Майдане, — это большая иллюзия.

Я воспринимаю это как развал страны, гражданскую войну. Я хорошо помню 30 ноября 2013 года — мы отмечали день украинской прокуратуры, у нас коллектив очень дружный, нас поздравил Виктор Федорович Янукович. И в эту же ночь случился первый разгон мирных студентов. Но среди этих мирных студентов были провокаторы. Силовики, получившие уже заранее незаконный приказ бить людей. То есть не простые силовики, а силовики, которым был отдан незаконный приказ — его отдал кто-то из команды МВД.

И разогнали реально мирных ребят, студентов. Они попали в эту кашу, в эту мясорубку. У киевлян вызвали протест, люди были возмущены. Что же это такое – наших детей бьют! Что же это за власть такая кровожадная? Это специально было сделано, чтобы у людей вызвать отвращение к той системе, к тому режиму (речь идёт о силовом разгоне студентов, протестовавших против отказа от евроинтеграции, сотрудниками «Беркута» 30 ноября 2013 года — это событие Киев считает стартом «Революции достоинства». — Прим. ред.).

  Предположим, вы не любите украинскую власть, которая победила на Майдане, или даже считали, что она как-то не так, неуважительно относится к Востоку или Крыму. Но можете ли вы, «молодая гражданка России», отрицать, что российская власть принимала в процессе на востоке Украины активнейшее участие. Что она послала на восток своих людей — от политтехнологов до людей в форме?

Я не обладаю достоверной информацией — я вопросом Донбасса и какого-то участия России в вопросах Донбасса официально не занималась, мне никто не поручал этим вопросом заниматься. У меня на Донбассе живёт бабушка. У меня там могилы моих родных. Я туда ездила три или четыре раза. И мне очень больно было смотреть на то, что происходит. Я знаю, что гибнут люди как со стороны Украины («материковой», ну, остальной части Украины), так и со стороны Донбасса. Зарабатывают на этой войне только жулики, паразиты на ней зарабатывают. Давным-давно нужно было прекратить эту войну, для этого все механизмы есть. Есть избранный президент Украины Зеленский, он нормальный, делает шаги к конструктивному диалогу. Я считаю, что сегодня властям Донбасса нужно договариваться и общаться с новым президентом Украины. А российской стороне не надо показывать неуважение, пренебрежительное отношение к Украине. Все эти ток-шоу на центральном телевидении, высмеивание Украины — это неправильно, это противно. Я даже телевизор отставила, дома у нас телевизора нет.

  Одной из ваших главных заслуг перед «русской весной» в Крыму стала борьба с татарским Меджлисом. Было открыто множество дел об экстремизме, которые воспринимались как политические дела. При этом татары всего лишь не хотели входить в Россию: вы хотели, а они — нет.

 Это не так. Крымский референдум показал: 94 или 96 % населения поддержали возвращение Крыма в состав Российской Федерации. Не было, кроме политически ангажированных представителей Меджлиса Чубарова, Чийгоза, Джемилева, лиц, которые бы высказывали иную точку зрения. Крымские татары проживают сегодня в Крыму. В Конституции Крыма официально закреплены три государственных языка. Три. До этого в Украине такого не было. Это русский, украинский, крымско-татарский. Есть школы крымско-татарские, есть школы украинские, есть школы русские (Татарский меджлис оказался единственной политической силой в Крыму, которая противостояла «крымскому референдуму», руководство Меджлиса не признало правительство Сергея Аксёнова, назвав его «оккупационной властью», а действия России — «актом агрессии» и «аннексией». В результате татарские активисты подверглись преследованиям и репрессиям — правозащитники говорили об арестах, пытках и исчезновениях активистов. Деятельность Меджлиса на территории Крыма была признана экстремистской и запрещена, а его руководителю Рефату Чубарову и его предшественнику Мустафе Джемилеву запретили въезд «на территорию России». — Прим. ред.).

  Как ваше крымское прошлое, борьба с экстремизмом, сочетается с вашими репликами о плюрализме. вы не считаете борьбу татар за своё право не входить в состав России их правом на отстаивание собственной идентичности?

  Я активизировалась, когда была прокурором, по уголовным делам в отношении Меджлиса после того, как товарищи, входившие в состав руководства Меджлиса, устроили диверсию крымчанам. Подорвали электроопоры и оставили полуостров вообще без электричества в 20-х числах ноября. Осенне-зимний период, холодно, электричества нет ни в больницах, ни в школах, генераторов не хватает нигде. То есть полностью обесточили. Они подорвали электроопоры. В соглашении с террористической организацией «Серые волки», это в Турции которые были расположены, Ислямов всё это технически сделал. И всё (бизнесмена Ленура Ислямова назвали идеологом энергоблокады Крыма — управление ФСБ по Крыму завело против него уголовное дело о «диверсии», наложив арест на его имущество. Руководство Меджлиса указывало, что организация не имеет отношения к блокаде, а требования блокады стали ответом на аресты и репрессии в адрес татарских активистов и их союзников. — Прим. ред.).

Пусть они борются, если кто-то так думает, у каждого своё мнение. Но не надо совершать преступления в отношении всех крымчан. Сегодня крымские татары полноценно живут в Крыму и всё нормально (на место Меджлиса пришли крымско-татарские организации, в частности, межрегиональное общественное движение крымско-татарского народа «Къырым» («Крым»), лояльные Кремлю. — Прим. ред.).

  Вас не позвали на съезд «Единой России». А ещё раньше — в «Народный Фронт», хотя обсуждалось, что вы можете занять там какую-то серьёзную позицию. Вас до сих пор наказывают за голосование по пенсионной реформе? За то, что вы проигнорировали рекомендацию не зарабатывать себе статус врага?

 Я не знаю, почему не все депутаты были приглашены на съезд «Единой России», почему Крым не был представлен в полном составе. На этот вопрос, наверное, могут ответить в ЦИКе. Мне никто не говорил: «Наташа, это твоё наказание за то, что ты проголосовала так-то и так-то».

Пенсионная реформа очень чувствительная. По всей видимости, какие-то последствия предполагались. Знаете, каждый человек, если он зрелый политик, принимает на себя ответственность, в том числе и нести наказание, за принятое решение. Я приняла на себя эту ответственность.

  То есть вы понимали, что наказание будет серьёзным?

 Я понимала, даже больше того, я очень-очень волновалась. Я видела взгляды, когда я нажала кнопку «против». Там сразу по системе всё видно по фамилиям. И одна единичка была — Поклонская. Вы не представляете, это, конечно, сложно. Но после того, как я приняла решение уволиться из прокуратуры Украины, а потом занять должность прокурора Крыма, голосованиями меня не удивишь.

  И всё-таки с тех пор вы свою ошибку не повторяете и уже за «иностранных агентов», например, вы голосовали партийно. Я правильно понимаю?

 «Иностранные агенты» — это такой закон, не жизненно важный для большинства населения нашей страны. Я приоритеты прикинула для себя, все за и все против, и приняла решение, что тут я рисковать не буду. В любом случае настанет то время, когда все эти принятые законы будут отменять.

  У нас совсем скоро думские выборы. И, кажется, вы на них собираетесь идти.

 Я не знаю.

  Если вас не выставит «Единая Россия», вы пойдёте сами или от какой-то другой партии?

 Я не являюсь членом партии «Единая Россия», я член фракции. Кроме того, я ещё и действующий сотрудник прокуратуры Российской Федерации. Поэтому я сейчас как бы прикомандирована к Думе. По истечении срока меня могут вернуть в прокуратуру. Но опять-таки играют роль моё желание и отношение моих избирателей, где бы они хотели меня видеть, где я им полезнее. Я хочу просто добиться того, чтобы каждый человек, неважно, каких он взглядов, традиционных, нетрадиционных, знал, что у него есть в Думе депутат — Поклонская, к которой он может обратиться, и обязательно его обращение будет услышано и будет попытка помочь этому человеку.

  Вы называете украинскую власть, которая пришла к руководству страной и от которой вы уехали в Крым, фашистской. Это кажется вам нормальным, адекватным?

 Когда новая власть (и.о. президента Турчинов и генпрокурора Махницкий), после Майдана пришла в прокуратуру, на трибуну вышел молодой мальчишка, какой-то даже юрист второго класса, я его раньше в прокуратуре генеральной вообще не видела. И говорит: «Я хочу прочитать стихотворение». И стал читать стихи про «Небесную сотню», специально заготовленные, про Майдан, про то, что это прекрасное будущее, в которое мы стремились, и люди положили свои жизни на алтарь этого прекрасного будущего. А потом говорит: «Слава Украине! Героям слава!». Все сказали и поднялись. Мне было очень неуютно и страшно смотреть на то, что происходит. Это невозможно — вмиг в воздухе переобуться. Вчера мы против них возбуждали уголовные дела, сегодня встаем и отвечаем приветствием.

Но я сейчас хочу, чтобы было чёткое разграничение между людьми идейными, которые на Майдане стояли и пытались побороть коррупционную власть, и людьми проплаченными, провокаторами, которые создавали комнаты под названием «Гестапо» и воровали наших сотрудников из 7-го отдела (это наружка) и других сотрудников спецподразделений «Беркута». Которые ходили по гражданке, их вычисляли, воровали, в это «Гестапо», по пяткам били, потом мешок на голову надевали. И это было. Это делали специальные товарищи, которые за это получали много денег. И причём даже тырили у себя же, крысятничали. Даже местные националисты потом устроили на них охоту (активисту «Евромайдана» Александру Костенко присудили четыре года и два месяца тюремного заключения — его обвинили в том, что в ходе «массовых беспорядков» в Киеве он причинил телесные повреждения сотруднику крымского спецподразделения «Беркут». Костенко обвинения отрицает, его дело сторонники «Евромайдана» называли политически мотивированным. — Прим. ред.).

  Есть очень много обратных свидетельств — о пытках на территории ЛНР и ДНР.

 Тоже было много фактов. Я занималась конкретно Киевом. У меня есть информация, мне рассказывали жители ДНР, те, которые жили возле аэропорта, которые вынужденно переехали потом в Крым, которые потеряли свои дома, рассказывали, что творилось с обеих сторон. С обеих сторон что вытворяли — и одни, и другие. Люди в этом не виноваты.

  Вы хорошо относитесь к Зеленскому. Вы с ним знакомы?

 Была у него на представлениях, когда работала в Генеральной прокуратуре. Нам часто давали на День прокуратуры и в другие праздники возможность сходить на концерты Владимира Александровича. И мне он действительно нравится как артист, его «Слуга народа» великолепен, его фильм «Сваты» — наш самый любимый фильм с дочерью. Я под него засыпала во время Майдана.

  Есть мнение, что президент России, несмотря на то что вы бываете непредсказуемы, относится к вам с симпатией. И в Кремле будто бы знают, что он считает вас искренней и идейной. У вас были с ним какие-то личные беседы? Вы как-то контактировали?

 Только на официальных мероприятиях контактировала, когда он приезжал в Крым, в Севастополе все силовики собирались, руководители. И он просил каждого представиться, рассказать о проблематике. Я очень переживала. Тогда мы познакомились лично. Потом мы в Москве встречались в Кремле перед выборами в Государственную думу, когда я ещё была прокурором. Под выборы в Госдуму 2016 года пригласили кандидатов от «Единой России», меня позвали, чтобы поднять рейтинг партии. Соцопросы показывали, что ко мне люди очень хорошо относятся. И тогда я встретилась с Владимиром Владимировичем, я ему передала благодарность от крымчан — что он услышал, сделал такой шаг, поддержал тогда наше желание вернуться в состав Российской Федерации. После этого я с ним не встречалась. Я очень уважаю Владимира Владимировича, он действительно политик с большой буквы, ориентируюсь на него. Но личных встреч у нас не было.

Макияж: Виктория Вакулюк

РЕДАКЦИЯ БЛАГОДАРИТ фотостудию QWEEX.CAMPUS за помощь в организации съемки