Хороший вопрос«Внутреннюю свободу отнять невозможно»: Выпускницы российских журфаков о карьере и перспективах

С началом так называемой «спецоперации» журналистика фактически стала «запрещённой профессией» в России. Роскомнадзор блокирует независимые издания, против сотрудников медиа возбуждаются уголовные дела, а закон о «фейках» парализовал работу редакций на территории страны — теперь многие из них вынуждены эмигрировать. Тем не менее в стране остаются люди, которые связывают своё будущее с журналистикой. Наши героини, окончившие факультет журналистики в этом году, рассказали о том, как изменилась их учёба с 24 февраля и как они сейчас воспринимают свои профессиональные перспективы.

 Я поступила в Вышку в 2018 году. Я выбрала именно этот факультет журналистики с учётом преподавателей и отсутствия сообщений о давлении на студентов. Я достаточно свободолюбивый человек, поэтому не хотела учиться в университете, который с неоправданной строгостью относится к своим студентам.

Но потом наступил 2019 год, случился кейс Егора Жукова. Начались увольнения профессоров, которые были несогласны с политикой вуза. Происходящее не обошло меня стороной — моя личная история связана с университетским ток-шоу «В точку! Персона». Так, в Вышке студенты должны закрывать проектные кредиты, для чего необходимо участвовать в разных студенческих проектах. Для «В точку! Персона» я писала сценарии, дважды была шеф-редакторкой эфира, сделав его от начала до конца. Первый из них был с актёром Дмитрием Назаровым, второй — с исследовательницей коррупции в России Еленой Панфиловой, которая тогда была главой Transparency International. Когда мы её позвали и начали делать эфир, нас собрал Сергей Корзун с «Эха Москвы» (руководитель образовательной программы «Журналистика» НИУ ВШЭ. — Прим. ред.) и сказал, что выпуск надо отменить, — в итоге передача не состоялась. После был разбор полётов, на котором нам рассказали, что «цензура иногда бывает вынужденной, иногда это нормально, иногда это нужно делать». Я поняла, что что-то изменилось, и ушла из шоу — к слову, потом «В точку! Персона» окончательно закрыли за день до эфира с юристкой Любовью Соболь.

При этом тогда неприятные инциденты были скорее исключением, нежели системой. На третьем курсе у меня вёл пары Сергей Смирнов (Минюст считает его иноагентом. — Прим. ред.) из «Медиазоны» (Минюст считает «Медиазону» иноагентом. — Прим. ред.) — на его курсе «Гражданские медиа и права человека» мы обсуждали работу «Медиазоны», делали разнообразные тексты и не чувствовали никаких ограничений. Сейчас этого курса больше нет.

В принципе, из тех преподавателей, что у меня были, ушли немногие, но так или иначе за время моего обучения — от поступления в 2018 году до выпуска летом 2022-го — коллектив преподавателей сильно изменился. На место практикующих журналистов или философов вроде Кирилла Мартынова пришли люди с Russia Today и ВГТРК. Когда я выпускалась, наш департамент уже возглавлял Эрнест Мацкявичюс. Мы собирали подписи против его назначения, однако в рамках факультета их вышло не так много.

Мы пытались объяснить студентам, что происходит, но большинство нас не слушало, отвечая в духе «ну человек он хороший, курсы у него хорошие, поэтому не видим смысла протестов сейчас — будем протестовать, когда он сделает что-то не то». Вдобавок было очевидно, что появление Мацкявичюса не рабочая перестановка, а назначение по политическим мотивам. Многие из выпускников НИУ ВШЭ шли работать в независимые медиа — я думаю, это раздражало российские власти, так что они решили сменить руководителя. Одним словом, не очень понятно, что теперь будет с журом Вышки, но сейчас это точно не тот факультет, на котором я училась. И уж точно не тот, на который я поступала.

После 24 февраля у меня началось выгорание, было непонятно, что будет дальше. Я пришла в «Новую газету» в начале февраля — после нескольких месяцев фриланса я наконец попала в штат. Первое время после «спецоперации» я работала в режиме аврала, как и все, помогала новостникам по мере своих возможностей. Я всё ещё надеялась развиваться и сделать крутое портфолию, но уже в марте «Новую» фактически закрыли — на месте работы осталась пустота. Я начала ощущать, что у меня начинается депрессивный эпизод — было ощущение, что всё сломалось и у меня нет будущего. Со временем начала делать на фрилансе тексты, писать под псевдонимом для других медиа. Работа, которая частично вернулась в мою жизнь, помогла выбраться: я читала новости и не могла безучастно смотреть на происходящее. Работа правда очень поддерживает.

Сейчас я занимаюсь фичерами и новостными текстами — мне всего 22 года, я не планирую уходить из профессии. Мне интересна моя работа, также я хочу развиваться в сторону расследовательской журналистики. Мне всегда нравилось добывать информацию и залезать туда, куда до меня никто не залезал. Несмотря на то, что я недавно окончила вуз, я всё равно продолжаю учиться, ходить в лаборатории и отправлять заявки в летние школы. Я не верю в существование «окна возможностей» в нынешних условиях, но у меня есть силы работать и развиваться.

Мне кажется очень важной учёба на журфаке, несмотря на то, что многие журналисты считают её бессмысленной. Обучение в Вышке дало мне вектор развития, так что без него я вряд ли оказалась бы там, где я есть сейчас. При этом всем студентам и абитуриентам журфака я бы посоветовала не ограничиваться рамками факультета. Я заметила, что многие студенты ждут, что после поступления всё сложится само собой, но это не так. Важно пытаться найти работу, общаться с журналистским комьюнити, расширять круг контактов и выходить на профессиональный уровень. А ещё, как ни банально, лучше не переусердствовать и не гнаться за всем сразу — можно начинать с маленьких локальных проектов, чтобы удавалось совмещать работу с учёбой, потому что это очень тяжело.

 Я шучу, что пришла на журфак случайно, потому что я хотела стать психологом, но ошиблась дверью — факультет психологии МГУ находится как раз рядом. Если серьёзно, для обучения на психолога надо было сдавать профильную математику и биологию, а в своих знаниях этих предметов я не была уверена — между тем я могла спокойно сдать экзамены по немецкому и литературе. Вдобавок меня привлекало, что журналистика обеспечивает широкий спектр знаний.

На мой взгляд, во время обучения некоторые предметы давались достаточно поверхностно, но на факультете было довольно много свободы. Например, на втором курсе мы делали учебную газету, в которой освещали «московское дело», — заметку без проблем выпустили. На третьем курсе я выбрала политический модуль, где тоже не сталкивалась с препятствиями: у нас была возможность касаться злободневных тем и подробно их разбирать. По крайней мере мне повезло с преподавательницами. Мы много писали, разбирали жанры и материалы различных медиа — искали темы в повседневной жизни и обсуждали политическую ситуацию на примере новостных заметок и фичеров. Нас никогда не ограничивали и не говорили, что «вот об этом нельзя написать, а вот об этом — нужно».

После 24 февраля одним из ключевых событий на факультете стало объединение политического модуля с социальным. По рассказам однокурсников, там ребята обсуждают проблемы социальной сферы и разбирают проекты с благотворительными организациями. Бывали и негативные ситуации — однажды преподавательница в ходе лекции на тему семьи категорично выступала за «традиционные» ценности. Одним словом, поскольку в социальном модуле много разных преподавателей, за счёт объединения новая программа станет очень нейтральной и временами неоднозначной.

С началом военных действий поменялось настроение на факультете: студенты задавали более острые вопросы, а у преподавателей не было на них ответа. К тому же лично для меня появилось ещё большее расхождение теории с реальностью, которую я и так всё время чувствовала. У многих ребят появлялись опасения, что, если они пройдут практику независимых изданиях или СМИ — «иноагентах», у них могут возникнуть проблемы при выпуске, — но вроде всё было в порядке. Помимо этого, стало больше конфликтных ситуаций с одногруппниками — обстановка была напряжённой. Лично у меня были стычки с некоторыми одногруппницами, которые публиковали, на мой взгляд, очень неуместные и некомпетентные посты.

С одной стороны, после 24 февраля у меня усилилось гражданское самосознание и восприятие себя как части общества, ответственного за происходящее. С другой — к выпуску у меня укрепилось ощущение, что журналистика — не моё. Мне сложно в огромном количестве перерабатывать информацию, я не готова постоянно ощущать на себе это давление. Я всё время думаю о том, что есть люди, которые в разы сильнее меня горят журналистикой и хотят писать, — мне же интереснее заниматься вопросами образования, и это совершенно нормально. Так что пока я не планирую развиваться в журналистике — по крайней мере, делать её своим основным занятием и способом зарабатывать деньги.

Всем, кто учится или собирается учиться на журфаке, я бы сказала, что внутреннюю свободу отнять невозможно при любых обстоятельствах. Самое важное — свобода, которая есть внутри каждого, и осознание её ценности. Тогда человек точно сможет найти в журналистике сферу или маленькую область, которой можно заниматься. Если есть силы и желание этой возможностью воспользоваться, отказываться от своей мечты не нужно даже в такой трудной ситуации. При этом если вы со временем почувствуете, что журналистика — не ваше, то не корите себя. Вполне возможно, что вы найдёте себя в другой сфере или вернётесь к журналистике в будущем. Всё-таки диплом журфака — это та вещь, которая от вас уже никуда не денется.

 В этом учебном году я оканчивала выпускной курс Вышки. 24 февраля было учебным днём, у нас в тот четверг были пары — преподаватели по-разному реагировали на произошедшее. Первая из пар была с преподом, который то ли работал, то ли до сих пор работает на Russia Today. В начале занятия он сказал, что «у нас у всех сегодня выдалось тяжёлое утро», и продолжил как ни в чём не бывало. Другая преподавательница нашла очень важные и добрые слова, чтобы поддержать нас. Через пару дней я организовала вместе со своим научным руководителем вебинар для всех желающих о медиагигиене и медиапсихологии, о том, как вести себя, когда твоя страна затеяла войну. Но так или иначе сохранялось ощущение, что вся наша предыдущая жизнь и в особенности учёба потеряли смысл. Мой научник нашёл подходящие к этой ситуации слова, и действительно их тогда нужно было услышать — на что-то хотелось опереться.

Потом началась липкая, грязная, беспросветная муть. На выпускном курсе у нас не так много пар — весной учёба и вовсе закончилась, поскольку нам оставляли полтора месяца для написания диплома. Я не особенно погружалась в дела факультета, но мне особенно запомнились споры в университетских чатах. У меня достаточно активный курс, готовый к протесту, — но прежде я никогда не видела, чтобы нашим активным студентам и студенткам угрожали уголовным преследованием их же одногруппники. А здесь это появилось. Так, в порыве спора кто-то мог сказать «вы там смотрите под статью не попадите» или написать сообщение в оправдание военной цензуры. Было ужасно.

В конце мая стало известно из каких-то неясных источников о назначении на пост руководителя департамента медиа Эрнеста Мацкявичуса. Группа студентов начала собирать подписи против, хотя я даже не знаю, можно ли это назвать акцией протеста — это нормальное волеизъявление студентов. Когда к нам приходит новый человек, мы имеем право как минимум обсудить ситуацию, а не по инсайдам добывать информацию. В итоге к ребятам, собиравшим подписи, вышла администрация и заявила: «Вы всё равно ничего не сможете изменить».

Тогда мы поняли, что нашего заявления в формате подписей маловато и нужно сделать что-то ещё — не просто отреагировать на приход «варяга». Мы решили, что за четыре года, которые мы учились, произошло и исчезло слишком много всего — например, какие-то выпускники и выпускницы нашей программы внезапно стали «иноагентами» и «иноагентками». Поэтому мы решили показать своё отношение к происходящему — именно так, пожалуй, родилась наша акция на вручении дипломов. Часть выпуска пришла в футболках в поддержку «иноагентов» и независимых СМИ. Свою футболку я закастомила сама — наклеила малярный скотч и написала на нём «запрещаю запрещать». Наши знакомые благодарили нас за акцию, однако есть информация, что администрация университета захотела выяснить наши имена и фамилии — возможно, чтобы помешать кому-нибудь поступать в магистратуру, но точно не знаю.

Пожалуй, я хочу подойти к папе, который отговаривал меня от поступления на журфак, и сказать, что он был неправ. Сейчас я работаю в SOTAvision — мне нравится моя работа. Я собираюсь всё так же бродить по судам, писать репортажи, выпускать большие тексты и делать подкасты. Я выражаю уважение Илье Яшину, Марии Пономаренко, Алексею Навальному, которые остались в стране, подозревая, что за ними точно придут. Но, думаю, если в мою сторону будет предупредительный выстрел и я пойму, что нахожусь в опасности, то, скорее всего, уеду. Не буду испытывать судьбу. Я не думаю, что профессия журналиста запрещена — пока есть возможности продолжать работать, то единственное, что можно делать, это продолжать работать. Ну и называть войну войной.

ФОТОГРАФИИ: dule964 — stock.adobe.com