Хороший вопрос«Ребёнку сказали, что отправляемся
в путешествие»: Мамы о том, как дети переживают переезд

Решиться на переезд в короткие сроки непростая задача, но для родителей несовершеннолетних детей ставки ещё выше. С одной стороны, нужно выстраивать заново не только свою жизнь, но и жизнь ребёнка, а с другой — оставлять его в школе, где нельзя говорить правду, тоже не всем кажется возможным. Мы поговорили с мамами о том, как они объясняют детям происходящее, с какими сложностями сталкиваются в процессе эмиграции и как их дети реагируют на новые обстоятельства.

 Мы не уезжали из России, мы не вернулись. Были в отпуске в Мексике с середины февраля, в путешествии, о котором давно мечтали. У нас были разные маленькие и большие планы на жизнь в России: мы купили гамак в юкатанской деревне и торшер из макраме, планировали делать ремонт на балконе и там повесить эту красоту. Но в итоге мы оказались в чужой стране, почти без денег, нормальных документов, с заблокированными картами, но с гамаком и торшером. 24 февраля жизнь обнулилась. А 27-го мы поняли, что не можем вернуться домой.

Большое счастье, что мы оказались в этой ситуации втроём с дочкой, а не вдвоём с мужем. Нам бы пришлось возвращаться, и решение о переезде далось бы гораздо труднее. В определённом смысле обстоятельства помогли его принять: у нас отменили рейс. Была возможность купить билеты в Россию через Стамбул, но, пока мы пять часов дозванивались до «Аэрофлота» в попытках разобраться с ситуацией, мы много говорили друг с другом и поняли, что лучше не возвращаться.

24 февраля мы поехали на митинг к посольству России в Мехико. Пришлось объяснить дочке, как обстоят дела. Конечно, без запугиваний и на детском уровне. Когда мы принимали решение о невозвращении, она была рядом и тоже участвовала в разговоре. Ребёнок воспринимает идею пожить в другой стране как приключение, так что она была довольна. Нам было страшно, а она радовалась, что не нужно идти в школу.

Школа и для меня была единственной причиной для радости. Я чётко понимала, что не могу допустить, чтобы мой ребёнок ходил в школу, где чёрное называют белым, где нужно врать и подстраиваться. В сентябре она пошла в первый класс и довольно быстро начала жаловаться на скучные уроки, где «хвастаются» страной, у неё сразу появились вопросы. Шестилетний ребёнок без подсказок чувствовал лицемерие казённых речей. Для нас невыносимо скрывать наши ценности, и мы не готовы учить ребёнка двойной жизни. Кроме того, существовала реальная опасность лишиться свободы за наши взгляды, гражданскую позицию, которую мы не привыкли скрывать, за волонтёрскую деятельность в правозащитной организации.

Мы решили лететь в Израиль, так как у нас есть право на репатриацию. Не буду подробно рассказывать про сложности при въезде и попытки спасти накопления, многие с этим сталкивались. Нам очень помог друг, который в тот момент находился в Киеве. Мы переживали за него, а он за нас, несмотря на то, что был в несравнимо более чудовищной ситуации.

Сейчас мы живём у дальних родственников, переезжаем от одних к другим. Вчера нам помогли снять квартиру, но пока в ней нельзя жить, нужно приводить в порядок: отмывать, заделывать трещины в стенах, бороться с плесенью. Самое сложное сейчас — это ощущение бездомности, страх из-за возможной потери идентичности, переживания за близких, которые пока остались в России, туманное будущее. При этом мы родители и должны быть сильными, чтобы решать самые базовые проблемы: на что жить и как это организовать.

В Израиле очень сложно без знания иврита, в министерствах это единственный язык, документы оформляются долго и сложно. Сейчас мы без банковских карт, счёт в местном банке невозможно открыть без гражданства, а процедуры получения гражданства меняются каждый день. Без счёта в банке невозможно купить сим-карту, снять квартиру и нормально оплачивать проезд на общественном транспорте. Мы сильно ограничены в возможностях и пока не понимаем, какие возможности у нас будут завтра.

Конечно, это всё сказывается на ребёнке. Мы не можем обеспечивать ей привычный уровень жизни, потому что не знаем, когда у нас появится постоянный доход. Она лишилась возможности видеть своих любимых бабушек, дедушек и друзей, а они разлучены с ней. Но самое тяжёлое — мы почти не уделяем ей время. Сейчас много сил уходит на бюрократические дела и организацию новой жизни, мы пытаемся работать и искать работу. Пытаемся помогать родным и близким с переездом. Огромное количество времени проводим в очередях в министерствах. И это дела, которые невозможно отложить. У дочки случаются истерики из-за нехватки внимания, а я стараюсь держаться, несмотря на экстренную отмену антидепрессантов. Я уезжала в отпуск, а не в эмиграцию и не брала с собой таблетки на месяцы вперёд. Срочно попасть к психиатру без страховки тоже нет возможности.

Из хорошего — директор местной школы узнала, что приехала девочка из России, и позвала нашу дочь на экскурсию. Дочке очень понравилось, она не захотела уходить и осталась до конца учебного дня. Сейчас мы делаем всё, что от нас зависит, чтобы она пошла в эту школу учиться. Судя по всему, здесь с уважением и любовью относятся к детям, они растут гораздо более свободными и, становясь взрослыми, не боятся выражать своё мнение. Мне многое не нравится в этой стране, но за три недели я своими глазами увидела, как оперативно государство реагирует на материалы в прессе. Как быстро меняется к лучшему система, когда о ней плохо пишут журналисты.

Впереди много сложных этапов, порой они кажутся непреодолимыми. Но я стараюсь напоминать себе, что мы есть друг у друга, мы не бежали из-под бомб и можем обнять и поцеловать ребёнка в макушку в любой момент.

 Мой муж Степан Мянник — художник, мы оба работаем в сфере культуры и искусства. Познакомились в институте UAL во время учёбы в Лондоне, а затем переехали в Россию. Я основала фонд по поддержке современного искусства в Москве, сделала много проектов и выставок. У нас обоих была прекрасная карьера, мы продавали работы, участвовали с галереей в «Блазаре», Cosmoscow и других ярмарках России.

В начале года муж подписал контракт с немецкой галереей Haze, который давал возможность выставляться в Берлине. Мы поняли, что у нас достаточно опыта, чтобы думать о переезде в Европу как художественной единицы, но хотели ещё его поднакопить за год-два. Но потом произошло то, что произошло.

Нам пришлось уехать, так как мы понимали, что из-за нашего творчества у нас могут возникнуть проблемы. Особенно после обнародования видео про пытки в России и арестов художников, знакомых и друзей за их художественные высказывания. Иногда даже социальные, как в случае с проектом Вани Волкова в Петербурге.

Решение о переезде было стихийным, но мы одновременно поняли, что хотим уехать. Я даже не помню, как это случилось, — всё, что происходило в те дни, как в тумане. Я бы не сказала, что была в панике, скорее в каком-то шоковом состоянии. Но при этом мы оба были собранны, действовали быстро и слаженно. Конечно, было множество переживаний, ощущение бессилия и страх, сожаление о разбившихся надеждах. Большинство наших проблем носили скорее эмоциональный характер. Было грустно и страшно так резко уезжать, не имея чёткого плана и уверенности в завтрашнем дне. Было жутко оставлять работу, поспешно заканчивать дела и вывозить вещи из квартиры.

3 марта мы улетели в Ереван. Ребёнку сказали, что отправляемся в путешествие. Ему ещё нет пяти лет, поэтому он воспринял поездку как приключение. Мы быстро нашли хороший детский сад с русскоговорящей группой, и ребёнку очень нравится туда ходить. Иногда он скучает по друзьям, родственникам и игрушкам, которые мы не смогли взять с собой. Но мы и до этого часто путешествовали: ездили на дачу, к друзьям, три раза за последний год переезжали, — так что для него это не стало большой проблемой.

По будням сын в садике, а на выходных мы стараемся меньше времени уделять работе и больше проводить с ним. Я сделала арт-чатик в телеграме, и мы нашли тут множество новых друзей и единомышленников, с удовольствием привлекаем ребёнка к нашей арт-жизни.

Удивительно вышло, но в переезде с ребёнком были только плюсы. Во-первых, нас везде пропускали без очереди на паспортном контроле и на других проверках. В отличие от всех остальных, в аэропорту у нас не спросили, сколько денег мы с собой везём. Во-вторых, когда есть человек, о котором нужно заботиться, это тебя всё время держит в тонусе, собирает. Ты не можешь позволить себе впасть в уныние. В-третьих, он такой весёлый и милый, что, в каких бы условиях мы ни находились, нам с ним очень классно.

 Мне тридцать три года, и я из большой сибирской многодетной семьи. Мне сильно повезло не столкнуться с конфликтами относительно происходящего — мы единодушно не разделяем действия власти по отношению к Украине. У меня есть сын десяти лет, с его папой мы в разводе.

Когда проснулась 24 февраля и прочитала новость о введении российских войск в Украину, меня парализовало. Для меня и моей семьи тут не может быть какого-либо но. Стало понятно, что братьям нужно срочно покидать Россию, так как помимо морального вопроса пугала возможность мобилизации. О себе и своей безопасности я думала в меньшей степени. Но, проснувшись 2 марта и проводив сына в школу, я будто бы всё разложила по полочкам. Я поняла, что нам тоже нужно уехать.

Невероятное напряжение, сбитый сон, тревога, безысходность и тотальное нежелание мириться с происходящим стали отправной точкой. Позволить моему сыну расти в среде, где всё идёт к тому, что мир — это война, а свобода — это рабство? Для меня это равно самоубийству. Я покидала страну уж точно не ради благ цивилизации.

В тот же день я поговорила с отцом ребёнка, который, будучи благоразумным человеком, одобрил наше решение об отъезде. Вечером того же дня состоялся разговор с родителями, которые также активно поддержали и сказали, что им будет гораздо спокойнее, если их дети уедут из страны, в которой конвейер репрессий только набирает обороты.

Решили ехать в Грузию, так как часть семьи уже находилась там и мы успели попутешествовать по стране задолго до *****. Моему сыну десять, он достаточно взрослый и крайне любопытный, поэтому придумывать легенды об отпуске было бы просто неправильно и нанесло бы ещё большую травму. Мы сели и поговорили о событиях в мире, о том, с какими ещё событиями в истории это перекликается. Я объяснила, что такое пропаганда и как этот механизм работает. Аккуратно подвела его к вопросу о переезде, он отреагировал с большой радостью — за исключением, что собака остаётся в Москве с папой. Мы договорились, что у нас начинается приключение, в котором нам предстоит начать новую жизнь, преодолеть препятствия, выучить новый язык и многое другое.

Основная сложность в вынужденной эмиграции — психологическая. Заторможенность и неспособность концентрироваться сильно влияют на организацию жизни в другой стране. Что касается сложностей конкретно в Грузии, то в первую очередь это вмиг возросшие цены на жильё и высокий спрос на него. Нам удалось найти квартиру за приемлемые деньги, но в убитом состоянии. Также много сложностей с открытием счетов: большая часть грузинских банков отказывает гражданам России. Государственных школ с русским сектором очень мало, и они переполнены. Для тех, кто приезжает сюда без возможности работать удалённо, могут возникнуть трудности с трудоустройством: низкие зарплаты, не покрывающие аренду жилья. Также есть трудности с медицинской страховкой, которая стоит дорого, а желаемого обслуживания ты не получишь всё равно.

Сын достаточно взрослый и всё понимает. Мне повезло, так как он очень общительный и любознательный парень, переезд воспринимает как приключение. В Грузии много поддержки и со стороны грузин и русских. Время будто бы сжалось, и люди находят друг друга быстрее, чем в обычной жизни. Много эмигрантов с детьми, родители стараются знакомить детей друг с другом, чтобы им было веселее.

Мне нужно решать множество бытовых и организационных вопросов, так что мы вдвоём носимся с сыном по городу. Он наблюдает за происходящим и, как мне кажется, получает хорошую школу жизни. В очередях сын отвлекается книжкой или гаджетом, в промежутках мы встречаемся с друзьями или просто гуляем по городу, строя планы счастливой жизни. Пожалуй, самый большой плюс для ребёнка — это расширение границ в сознании, гибкость и наработка навыка трансформироваться под новую реальность.

 В нашей семье мама (я), папа и две дочки — девять и пятнадцать лет. Как только всё началось, мы стали обдумывать варианты, куда можно уехать. До этого я думала подать документы на ВНЖ в европейскую страну и даже запустила процесс, но стало понятно, что это будет как минимум дорого. Поэтому мы решили, что поедем в Армению.

Мы всегда много путешествовали, иногда оставались на несколько месяцев в разных странах, поэтому у нас, взрослых, нет проблем с организацией жизни за границей. Волнений и ступора по этому поводу мы не испытывали. Наверное, поэтому так быстро и решили уехать. Собрали чемоданы, документы у нас были уже переведены, и поехали.

Приехали с мыслью, что едем просто на праздники, но я понимала, что, скорее всего, останусь в Ереване, буду заниматься легализацией — так и получилось. Старшая дочь ужасно переживала резкий отъезд, всё время плакала. Я не знала, что делать. У меня был огромный и сложный проект, и я просто не могла переключиться на семью, поэтому все заботы свалились на папу. Младшая дочь не смогла учиться сама, всё время играла в айпаде, не соглашалась выходить гулять. Мы постоянно ругались из-за этого.

Пришлось ли объяснять детям, почему мы уехали? Старшая всё понимает сама, мы просто обсуждали, что очень страшно оставаться внутри страны, потому что может упасть железный занавес, а мы не успеем ничего сделать. А вот младшей пришлось рассказывать, но я не знаю, поняла ли она. Она просто нервничает, потому что мы нервничаем.

В конечном итоге мы подумали и решили, что детям лучше вернуться в Москву, так как надо закончить учебный год. Старшая сразу взбодрилась — у неё друзья в Москве, она по ним скучала. Муж и дети улетели в Москву, как только появились доступные билеты, а я осталась: у меня удалённая работа и я могу себе это позволить.

ФОТОГРАФИИ: Monika Jurczyk — stock.adobe.com (1, 2)