Хороший вопрос«Мы живём против шерсти»: Журналистки «Дождя»
о признании телеканала «иноагентом»

[О включении «Дождя» в список иноагентов] я узнала в отпуске. Самое забавное, что ещё сегодня днём мы вдруг осознали, что пятница, и начали обновлять сайт Минюста, ведь такие новости приходят у нас по пятницам. Тогда список ещё не пополнился. Ну, мы, конечно, ожидали, что в том или ином виде к нам придут: снаряды падали всё ближе и ближе, вряд ли мы бы остались в стороне. Но к этому нельзя подготовиться.

Я не могу сказать, что я открыла эту новость и подумала: «Ну, ок». Это, конечно, шок, хоть ты и думаешь об этом каждый день последние месяцы. Почему признали? Ну, это уже банальная фраза, что у нас внесение в этот список — это знак качества и респект за хорошую работу. Мы российское СМИ, которое зарегистрировано в России, так что понятно, что это абсурд. Моя главная мысль после этой новости: очень хочется поскорее вернуться из отпуска и продолжить работать, работать и ещё раз работать.

Это было очень тревожное лето: «Дождь» выпустил такое огромное количество журналистов (простите за сравнение с университетом, но это именно так), что мы наблюдали, как многие из них, наши друзья, становятся иноагентами. «Пр**кт» признали нежелательной организацией, закрылся «МБХ медиа», одновременно с нами статус присвоили и Роме Анину с «Важными историями». Но, как всегда с плохими вещами, искренне казалось, что с нами это не случится.

Телеканал «Дождь» — это 200 человек. Две сотни человек. Почему-то думалось, что мы большие, нас не тронут, попытаются сохранить видимость свободы слова на выборы в Госдуму. Но нет.

Сложно говорить о чувствах, мы иноагенты всего часа два. Но все приехали на канал. Я отменила все дела и встречи. Важно быть рядом. Но очень хочется плакать, если честно. Что-то школьное, когда старшеклассник толкнул или тебе истоптали куртку. Просто потому что можно. Потому что насилие, сила, давление — это то, чем пронизан воздух. То, как в последнее время работает государство. Мне больно. Больно и страшно. И с этим совсем ничего нельзя поделать.

Почему сейчас? Некоторые связывают с годом отравления Навального, кто-то со встречей Меркель в Кремле, мол, сигнал Европе. Не знаю, потому что могут и хотят сейчас. Я давно перестала искать логику, сил на это совсем не осталось.

Это исключительно неприятная новость, и будет обманом, если я скажу, что была к этому готова. Естественно, мы обсуждали подобную перспективу — если учесть, что происходит с нашими коллегами. У нас были на эту тему какие-то встречи, мы обсуждали, как реагировать, если они там сверху решат назначить нас иноагентами. Но тогда мы ничего не решили. Мы чисты, вся наша финансовая отчётность есть на сайте. Мы не чувствуем за собой никакой вины, мы работаем абсолютно прозрачно — а если вспомнить всю биографию «Дождя», то, мне кажется, можно сделать вывод, что у «Дождя» вообще самая прозрачная из возможных медийных организаций.

Мы видим, какая зачистка идёт накануне выборов, каждую пятницу присваивают новый статус очередному медиа или его сотруднику. Но мы будем работать в этом новом качестве.

Причина этого решения — наша работа. Мы живём против шерсти, работаем не конформистски, а так, как считаем честным. Мы безупречно прозрачны не только финансово, но и, на мой взгляд, морально. Поэтому мы не идём ни на какие компромиссы со временем, а власть этого не терпит. При этом я считаю, что ничего не закончилось — наоборот, это новый виток нашей работы, челлендж. Это повод гордиться собой: значит, мы классно работаем. Если медиа никому не мешает и никого не раздражает, значит, оно неэффективно и никому не нужно.

Мне, честно говоря, неловко давать комментарий как пострадавшему в этой ситуации — потому что я прекрасно знаю, насколько тяжелее и унизительнее положение людей, моих друзей, в частности, оказавшихся физлицами — СМИ — иноагентами. И ещё я хорошо знаю, какой невыносимой будет жизнь тех людей, кого, не дай бог, признают физлицами-иноагентами (это разные вещи, физлицо — СМИ — иноагент и физлицо-иноагент). Вот это действительно огромный стресс и чудовищное, унизительное неудобство.

Мне проще (пока). Надо признать, что в каком-то изуверском смысле я даже испытываю облегчение, что «Дождь» не был признан нежелательной организацией. Это заложническая и неприятная мне логика. И ещё есть облегчение от того, что «это» уже случилось, потому что всё последнее время я этого ждала. Записывая на этой неделе программу с Галиной Араповой (директора Центра по защите прав СМИ, Минюст считает его «иноагентом». — Прим. ред.), я начала разговор с того, что не знаю, что будет с «Дождём» к моменту эфира.

У «Дождя» есть сильное свойство стойко переживать трудности — и не однажды я радовалась тому, что в самые напряжённые моменты могу оказаться на работе. Я не одна, я с ребятами — вот эти командность и совместность делают ситуацию проще, несмотря на несправедливость, противозаконность, унизительность происходящего. Я совершенно не знаю, что будет дальше. Никаких громких слов про «мы выстоим» я не скажу. Но пока дадут, работать мы будем — и кажется, пока нам всем хочется работать в удвоенных объёмах.

 Я узнала о включении «Дождя» в реестр иноагентов в самом русском месте на земле — в «Пятёрочке» города Бологое. Эта новость перебила мою мысль: макароны брать бабочками (фарфалле) или завитушками (фузилли)? Первое сообщение я получила от Алексея Пономарёва, который раньше работал в «Медузе» (признана Минюстом «иноагентом». — Прим. ред.). Оно было следующее — «бл* дождь». Я отложила телефон и переключилась на макароны. Это цунами, которое должно было дойти до нас. И если я ещё могу выбирать макароны — спасибо и за это. Я буду выбирать макароны.

Мой бывший коллега Ваня Сафронов в СИЗО, моё прежнее место работы разрушено («Ведомости»), мои бывшие коллеги основали СМИ, его признали иноагентом (VTimes), мои бывшие коллеги — иноагенты (Оля Чуракова и Маша Железнова), самый любимый мой текст написан для СМИ, которое недавно тоже признали иноагентом («Медуза»). И это не всё, продолжать ещё можно. Поэтому я долгое время чувствовала «министерство пало, министр магии убит, они уже близко».

Переживаю ли я за «Дождь»? Очень. Я мечтала здесь работать примерно с 2012 года, когда впервые посмотрела. Это настоящее СМИ. Прекрасная команда — да у нас даже потрясающий охранник (Олег, привет!!!). Включение в реестр — просто абсурд. У нас есть отчётность, никто и никогда не скрывал источники финансирования. Не хочу терять ещё что-то в своей жизни из-за слепоты властей. «Дождь» — он, конечно же, про Россию и за неё.

Я надеюсь на одно — что мы сможем просто продолжать делать то, что делали. И огромное спасибо Тихону Дзядко, что взял меня на работу ❤️

 Сегодня я совершенно случайно осталась в редакции после еженедельного планирования и выпуска новостей, на котором работала. То есть новость застала меня прям в рабочем кабинете. Стало очень больно и жалко нашего главного редактора Тихона Дзядко, который сначала побелел, потом потерял дар речи. Мы не успели обсудить это с ним, так как его телефон разрывался от звонков и просьб дать комментарий.

Мы с коллегами пока не понимаем, что вообще значит статус иноагента. Окей, надо добавлять плашку перед каждым сообщением. Но значит ли это, что мы больше не сможем выходить в эфир в YouTube? Освещать какие-то конкретные события?

Последние два-три месяца мы регулярно рассказывали о коллегах, которых признавали иностранными агентами. Вставали волосы дыбом. Особенно когда в списке оказывались физические лица, наши друзья. Но никто не знал, что это так близко. Помню, на моём утреннем эфире была в гостях Наталья Синдеева, мы сидели в студии йоги на матах, и я спросила её: «Что с нами будет, если „Дождь“ признают иноагентом?» Она сказала, что даже думать не хочет.

Если честно, «иноагент» звучит как клеймо. Сегодня мама, которая находится в деревне, поймала интернет около берёзы и написала мне кучу панических сообщений: «Ты будешь искать другую работу? Что вы будете делать? Вам сократят зарплату? Вас уволят? На каком основании?» А я даже не знаю, что будет через неделю. Все так реагируют, потому что звучит «иноагент» страшно, а что это за статус — никто не понимает. Чувствую растерянность, страх и горечь. Высшей степени несправедливость.

Я пришла на «Дождь» два года назад, потому что очень хотела здесь работать. Смотрела за ведущими, корреспондентами, удивлялась, что сижу с ними рядом, болтаю и вообще могу вместе что-то делать, очень этому радовалась. И не верила, что сюда попала. «Дождь» — моё первое официальное место работы, здесь я росла как журналистка и без «Дождя» не сделала бы столько шагов в своей профессии.

Я, конечно, всегда чувствовала: жить в России с нашей позицией и нашим чувством справедливости опасно, сложно и в целом не приветствуется. Но это казалось возможным тогда, два года назад, казалось возможным всё-таки работать и что-то делать. Теперь нам это запретили. Нам всем, сегодня конкретно «Дождю».

Я не хочу испытывать злость или страх по этому поводу, хотя испытываю. Наверное, этого от нас и ждут. Поэтому буду учиться не испытывать таких чувств, а работать (хоть так), сколько это будет возможно. теперь ведь мотивации ещё больше и ответственности больше. Иноагент — не знак качества и не клеймо, а глупость невозможная, которой нас не запугать. У нас много времени впереди.