Хороший вопрос«Сравнивала меня с болотным чудом»: Девушки о том, как в школе им запрещали быть собой

 Я из Сургута — это небольшой, относительно развитый город в Сибири. Я училась в обычной провинциальной школе, мой район не славился благополучием. У нас постоянно происходили стычки между подростками: «забивали стрелки», «спрашивали за шмот», «ставили на счётчик» — и прочие пережитки тюремной российской культуры.

Родители всегда поощряли любое моё желание изменить внешность (кроме пирсинга и тату). Например, когда я была во втором классе, у нас жили кролики, которые «состригли» мои роскошные длинные волосы зубами, пока я спала. Получился смелый пикси. Мама, не растерявшись, покрасила всё это в блонд. Я не расстроилась, напротив — просекла фишку, что необычный внешний вид привлекает внимание. Ну и понеслось.

Спустя год я закрепила волосы большим количеством ярких цветных крабиков — это был первый раз, когда учительница пристыдила меня при всех. Я зашла в класс с небольшим опозданием, и классная руководительница стала высмеивать мою причёску, сравнивая меня с «болотным чудом». Мне хотелось провалиться сквозь землю, спрятаться или умереть. Когда я пришла домой, сильно расплакалась и обвинила родителей в том, что они не остановили меня. Они объяснили, что если человек старше, то это совершенно не значит, что он прав. А проявлять свою индивидуальность важно, если есть такое желание. Я им поверила и следующие девять лет отстаивала право на самовыражение.

Мне совершенно не нравилось учиться в школе, казалось, что из нас штампуют одинаковых «удобных» людей. Я сильно отличалась от сверстников: смотрела другое кино, слушала другую музыку и мечтала уехать. Мои родители слушали рок и металл, папа покупал мне ремни с черепами, готические украшения и всё в таком духе. Я красила волосы в рыжие, красные оттенки, а ногти — в разные цвета, включая чёрный. Совершенно не хотела носить классику, мне казалось, что это вообще не мой стиль, что мне не идёт. Если чёрные брюки, то зауженные. Если рубашка, то клетчатая, а лучше свитшот.

Я одевалась не по школьным правилам, потому что мне важно быть честной перед собой. Мне нравится выглядеть так. Мне так комфортно. Учителя связывали одежду с внутренней дисциплиной, но я до сих пор не понимаю, какую пользу несёт белый верх и чёрный низ. Родители тоже не считали, что я выгляжу слишком ярко. Они сами оппозиционных взглядов и поддерживали мои протестные настроения. Оба не считали школьные правила важными: не ходили на собрания, не делали со мной домашку, часто игнорировали замечания учителей.

Я спокойный человек, но у меня обострённое чувство справедливости. Я могла вступать в открытую конфронтацию с учительницей, если её действия казались мне неправильными. Также я всегда была достаточно энергичной, часто вертелась за партой, на уроке мне становилось скучно (подозреваю, что это СДВГ), поэтому у меня был отдельный дневник поведения, где каждый учитель ставил оценку за дисциплину, а классная руководительница писала комментарии про внешний вид. Часто происходила такая ситуация: я прихожу в школу в обычных зауженных брюках и кофте на замочке, а завуч отправляет домой переодеваться, взяв в заложники портфель. Я уходила без учебников и тетрадей и оставалась дома. Нередко требовали перекрасить волосы, а в классе при всех заставляли стирать лак с ногтей и макияж с лица без специальных средств.

В начальной школе я переносила подобные вещи со страшным стыдом. Дети могли подхватить риторику преподавателей и начать давить, подшучивать. Но с взрослением ощущение того, что я права, возрастало. Я потеряла какое-либо доверие к системе и образованию в России. Уже тогда я не понимала многих вещей: почему мы должны дежурить в столовой, почему завуча заботит моя кофта, зачем столько домашних заданий, которые мы решаем до часу ночи. Всё это затронуло и учёбу: я уже не верила словам учителей о том, что экзамены — самая важная точка в жизни. Я перестала приходить на первый урок, делать домашки, слушать замечания про одежду, но плотно занялась творчеством: танцами, актёрской игрой и журналистикой.

Хоть у меня и много троек в аттестате, универ я всё-таки окончила. Правда, диплом так ни разу и не пригодился, потому что вся моя работа была творческой и не требовала строгих регламентов. Сейчас я делаю себе макияж из неоновых теней, страз и переводных тату. Периодически крашу волосы в розовый и сочетаю разные стили в одежде. Я выросла очень сильной, уверенной в себе и смелой. Возможно, если бы меня так часто не критиковали, я бы более постепенно меняла внешний вид, не требовала бы от себя перманентной борьбы с системой, не тратила бы столько ресурсов на проработку глубинного чувства стыда с психоаналитиком. И не сожгла бы волосы лютой краской в шестнадцать лет.

 Я училась в двух лицеях с физико-математическим уклоном в городе Уфе. В первой — до восьмого класса, а потом меня выгнали. Во второй я окончила девятый класс, сдала экзамены и переехала в Петербург.

Когда мне было шесть лет, мне поставили пограничное расстройство личности, но не простое, а импульсивное. Это значит, что большую часть времени я обычный человек, но бывают депрессивные периоды. Конфликты с преподавателями начались в пятом классе, когда из общеобразовательного класса меня перевели в физмат. В лицее работали сильные учителя, поэтому для меня перевод одновременно был и п*****ом, и огромным комплиментом. Там же я встретилась с преподавательницей по химии, которая регулярно доводила меня до панических атак. Учителя в принципе сильно повлияли на моё психоэмоциональное состояние. Проблемы из-за внешнего вида начались с самого начала, так как я была полным ребёнком и преподаватели не стеснялись это комментировать. Неудивительно, что в пятом классе у меня началась анорексия.

«Ты анорексичка! Не пущу в класс, пока не съешь что-то в столовой!», «У тебя татуировки, ты не сможешь стать донором!», «Ты в курсе, что из-за худобы ты никогда не будешь матерью?», «Катайся на скейте аккуратнее, а то ещё больше себе мозг повредишь, хотя куда уж больше» — это далеко не весь список ужасных слов, которые я слышала в свой адрес с начальной школы. Штука в том, что преподаватели понятия не имеют, что ты за человек и где у тебя болит. Им в принципе всё равно. Я не виню только учителей в своих ментальных расстройствах, но они точно способствовали тому, что панические атаки сопровождают меня всю жизнь.

Мне хотелось чувствовать себя снаружи так же комфортно, как и внутри. Моя болезнь не всегда позволяла это сделать, но мне было важно слышать себя, не гнобить и не винить за внешний вид. И плевать, что говорят другие. Я всего лишь один раз покрасила волосы в синий и быстро вернула натуральный, у меня не было яркого макияжа, коротких юбок и каблуков. Я ходила в брюках, лонгсливе или рубашке, обожала чёрно-белые цвета в одежде. Единственное что было со мной «не так», — татуировки с раннего возраста и болезненная худоба.

Учительница по химии испортила мне аттестат и чуть не добилась моего исключения, но внезапно я поняла, что учитель по биологии — тоже химик. Я начала ходить к ней на занятия как к репетитору, за две недели выучила всю программу и годовую контрольную сдала с отличием. С каждым годом татуировок становилось больше, я начала кататься на скейте и часто приходила с покоцанным лицом и разбитыми коленями. Это тоже не ушло от внимания химички: она гнобила меня за каждую царапину, а в восьмом классе добилась того, чтобы меня исключили. Директор предлагала маме заплатить восемьдесят тысяч, чтобы я осталась в школе, но я была против.

В этой же школе физрук заставлял девочек заниматься в красных коротких шортах и пялился на них. Меня это не касалось, так как у меня было освобождение от физры, но мою фигуру он всё равно комментировал: мол, я худая, чего мне стесняться. Мой отец часто появлялся в школе из-за химички и один раз услышал, что этот мужик говорит одноклассницам. Папа раскопал информацию о том, что физрук сидел в тюрьме, его уволили и заставили публично извиниться перед каждой девочкой.

Я не знаю, чем руководствуется человек, который позволяет себе доводить ребёнка до таких состояний, какие были у меня. Но я вижу в этом некоторую закономерность: разведённая географичка говорила, что я никому такая не нужна и что я буду бесплодной, химичка была крупной женщиной и делала акцент на анорексии, к тому же она сама была крайне вспыльчивой, но называла меня «сумасшедшей», когда мне вызывали скорую из-за приступов тахикардии. Физрук попал в тюрьму, потому что издевался над женой, которая была намного младше его, и искал утешение в маленьких девочках в шортах. Все эти люди мне омерзительны.

Родители всегда смотрели на ситуацию трезво, как мне кажется. Когда я специально пришла в платье на школьный праздник, чтобы позлить всех, мама сказала: «Ты, конечно, красивая, но не зли этих крыс, им и так есть до чего докопаться. Будь умнее». Постоянная критика учителей сильно повлияла на моё ментальное и физическое здоровье, но в каком-то смысле я рада, что это случилось. Иначе я бы не сбежала из Уфы, не поступила бы в университет в Питере, а затем не переехала бы в Москву. Мои отношения с родителями стали крепче: я никогда не врала им и они мне тоже. Мы поддерживали друг друга, проблемы с учителями сближали разведённых родителей. Если раньше они ненавидели друг друга, то после каждого совместного прихода в школу они начинали нормально общаться и общаются до сих пор, хотя живут с другими людьми. Сейчас мне двадцать один год, у меня примерно 35–40 татуировок, я работаю на трёх работах, каждая из которых делает меня счастливой.

 После седьмого класса моя мама решила, что мне нужно изучать китайский, и заставила меня поступить в лингвистический лицей. Там были только старшие классы — с восьмого по одиннадцатый, — и туда нужно было сдавать экзамены как в университет. Учиться там было очень сложно, все бывшие отличники стали троечниками, а люди со средней успеваемостью стали получать двойки. К тому же школа была довольно тоталитарной, к правилам относились очень строго. Каждое утро мы проходили фейсконтроль перед завучем и одним из дежурных учеников, где нужно было показать полностью заполненный дневник, иначе тебя не пустят. В дневнике ставили отметки о том, что ты пришёл не в форме или опоздал. На уроке истории, например, запрещалось задавать вопросы, мы просто писали конспект, как на лекции в универе, и сдавали тесты. При этом программа действительно была очень сильной и углублённой, многое из неё я проходила, когда уже училась на филфаке МГУ. Однажды я пришла в школу, немного опоздав (я жила далеко), учительница с вахты меня пустила, но бросила вслед: «Ты специально в такой короткой юбке пришла, чтобы перед мальчиками по лестнице крутиться?» Меня это ужасно смутило, мне было тринадцать лет, и я в принципе не думала ни о каких отношениях с мальчиками. В целом атмосфера в школе была довольно напряжённой, ко мне постоянно придирались, и я не понимала почему, думала, что просто им не нравлюсь.

Чем больше мне не нравилось где-то учиться, тем меньше я старалась туда ходить, и в какой-то момент я прогуляла месяц школы. Завуч и по совместительству учительница по химии вызвала маму в школу и довольно прямо ей сообщила, что я «мажорка» и «малолетняя ш***а», а моя мама «наворовала», так как я езжу в школу с водителем. Мама сразу решила забрать меня из лицея, но завуч стала говорить, что они меня не отпустят, и угрожать детским кабинетом полиции. В четверти по английскому у меня стояла тройка — по какой-то негласной договорённости было нормой демонстрировать плохое отношение ко мне, но, как потом оказалось, завуч хотела отправить меня на олимпиаду, чтобы я выиграла для школы приз.

Я снова вернулась в частную школу, где училась до этого. За время моего отсутствия там тоже ввели школьную форму и правила стали строже. У меня постоянно случались конфликты с учителями, даже не столько из-за одежды, сколько из-за волос. Из-за меня даже ввели новое правило. Однажды я покрасила волосы в синий цвет, и, когда я пришла с ними школу, меня сразу повели к завучу и сказали, что я должна это смыть, иначе меня не будут пускать. А потом прямо прописали в школьном уставе, что никакие оттенки волос, кроме натуральных, не допускаются. В итоге я смыла синий, потому что мне не хотелось, чтобы маму лишний раз дёргали из школы — у неё и так было достаточно своих забот . В момент окрашивания я прекрасно понимала, что меня отругают, но это был период протеста. Я и так чувствовала себя некомфортно, и мне хотелось сделать назло. В школе нам постоянно говорили завязывать волосы, выглядеть скромно, и мне казалось, что это нужно, только чтобы унизить нас. Я до сих пор считаю странным, что одни люди могут указывать другим, как им выглядеть до мелочей. Возможно, если бы у меня не было подобного опыта, я бы не чувствовала, что за самовыражение нужно агрессивно бороться. Я бы одевалась и выглядела так же, но не ради протеста, а просто потому, что мне это нравится.

ФОТОГРАФИИ: Tarzhanova — stock.adobe.com, Skazka Grez — stock.adobe.com, afxhome — stock.adobe.com