Хороший вопрос«Хотелось отрезать „лишнее“»: Женщины о том, как спорт в детстве повлиял на их отношения с телом

Я попала в спорт середине 80-ых, когда училась в средних классах школы. Тренеры тогда заходили на уроки физкультуры, высматривая перспективных учеников. Один из них посчитал, что у меня есть талант к лёгкой атлетике, и предложил походить к нему. Я невероятно быстро увлеклась, даже бросила музыкальную школу ради спорта. На первом же городском соревновании на дистанции полтора километра я пришла к финишу четвёртой, сразу за опытными спортсменками. До сих пор помню это чувство эйфории. Скоро меня взяли в городскую сборную. Тренировки были жёсткими: для каждой спортсменки тренер составлял индивидуальный план, который она должна была выполнить. «Умирай, но пробеги», — такая была установка, которую мы принимали за норму. Не важно, как ты себя чувствуешь, какая погода на улице, удобная ли у тебя обувь, а в советское время качественной обуви, подходящей для профессионального спорта, не существовало вообще. Мы все бегали в кедах на сплошной подошве — это было настоящее убийство для стоп. Советский спорт — он вообще был не для здоровья, а ровно наоборот. Если тренер ставил задачу сделать тридцать отжиманий, я должна была их сделать, при этом было не важно, правильно ли я их делаю и какая у меня техника. Важно было только количество, километры и секунды на дистанции.

У большинства девушек в определенный момент взросления начала меняться фигура, прибавляться вес, и тренер увеличивал им нагрузку — заставлял худеть. Меня это, к счастью, не коснулось, я всегда оставалась в требуемой спортивной форме без особых усилий.

Распрощалась я со спортом так же просто, как в нём оказалась. Пришло время готовиться к вступительным экзаменам, я спонтанно вышла замуж, разваливался Советский Союз, и стало как-то не до лёгкой атлетики. Тренер долго уговаривал меня остаться, но тогда я твёрдо решила покинуть спорт. Мне совсем немного не хватило до КМС.

Теперь я понимаю, что те советские занятия спортом были выстроены абсолютно непрофессионально и наносили огромный вред мышцам, позвоночнику, суставам. Проблемы, заработанные на тренировках в подростковом возрасте, мотивировали меня развиваться в области здорового спорта. Сейчас у меня своя студия двигательной терапии и функционального тренинга. Те, кто попал в советскую систему спорта и провёл в ней годы, сейчас приходят ко мне на реабилитацию. К сожалению, она жива по сей день, а значит, у меня ещё не скоро закончатся клиенты.

В шесть лет родители решили отдать меня на танцы, чтобы я «стала более женственной». Я попала в танцевальную студию, которая считалась лучшей в городе, занятия там вели муж и жена, известные танцоры во времена СССР. В студии всех детей негласно разделяли по двум категориям. В первую попадали очень стройные, гибкие и миниатюрные девочки одинакового роста — именно они получали всё внимание преподавателей и участвовали во всех выступлениях. Во второй группе находились аутсайдеры, не прошедшие «кастинг» по внешним данным, в том числе я — в детстве я совсем не была тростинкой. Во время занятий зал делился на две половины: в первой — одобренные преподавателями девочки занимались у балетного станка под их чутким руководством, во второй — на полу сидели мы — «слишком высокие», «слишком полные», «слишком широкие» в плечах или в бёдрах. Мужчина преподаватель говорил нам почти прямым текстом: делайте что хотите, хотите — повторяйте движения, хотите — не повторяйте, а просто сидите и смотрите, для танцев вы «туловищем не вышли». Несколько часов в неделю мне приходилось терпеть это унижение и чувствовать, что я не такая, как надо. Именно тогда я начала ненавидеть своё тело, на каждом занятии получая порцию фэтшейминга. Я пыталась объяснить родителям, что происходит, но они упрямо верили профессионализму преподавателей, а не моим словам и слезам. Помню, однажды я легла на пороге квартиры и сказала, что больше туда не пойду ни за что на свете. Папа отнёс меня в машину на руках, и мой танцевальный кошмар продолжился.

Так прошло четыре года. За всё это время я по-настоящему не танцевала ни разу, только пару раз постояла у балетного станка. Преподавателям было абсолютно плевать на всех учеников, кроме избранных девочек. Не знаю, сколько бы ещё продолжалось это мучение, но всё закончилось благодаря счастливому случаю: у меня в раздевалке кто-то украл дорогие ботинки, родителей это взбесило, и они перестали водить меня в студию. Не успела я обрадоваться свободе, как родители сообщили мне, что отдают меня в новую студию, где «танцуют и выступают все». Это был маленький танцевальный кружок, занятия в котором вел преподаватель такой же советской школы. У него, действительно, танцевали все, только хрупким и стройным девочкам доставались сольные номера, ведущие партии, первые линии перед сценой и красивые костюмы. Меня же всегда ставили в задний ряд, где большую часть выступления я проводила за шторой. Моё тело продолжало меняться, всё больше удаляясь от танцевальных стандартов, и я всё сильнее испытывала стыд, приходя на занятия. В зале, где мы занимались, висели ужасно кривые зеркала, увеличивающие изображения вширь. Худые девочки в них казались в два раза толще, я же казалась в них толще раз в десять. Это была настоящая пытка — часами смотреть на себя в этом кривом зеркале. Помню, как ненавидела каждый сантиметр своего тела, хотелось прийти домой и отрезать ножницами «лишнее», делавшее из меня «недочеловека» по сравнению с другими девочками. Я никогда не испытывала радости ни от занятий танцами, ни от выступлений, отправляясь на каждое занятие, как на каторгу. В двенадцать лет танцы в моей жизни закончились — студия закрылась одновременно с разводом родителей. Продолжать меня больше не заставляли.

В этом же возрасте я села на свою первую диету, за год сбросив больше пятнадцати килограмм, а ещё через год — набрала двадцать обратно. Такие качели с диетами и набором веса продолжались до конца школы. Я могла влезть в шорты восьмилетней сестры, а через полгода прийти в магазин и не найти там юбку, которая сходилась бы на талии. Мне всегда казалось, что я недостаточно стройная, даже когда дохуделась до серьёзных проблем со здоровьем. В начале двухтысячных об анорексии не говорили так широко, как сейчас, а о булимии — тем более, поэтому лечили меня гастроэнтеролог и психиатр в обычной городской больнице. Я искренне считала, что могу быть любимой и добиться успеха в жизни, только если буду очень худой, а иначе я всегда по жизни буду в заднем ряду, как на тех самых танцах. К сожалению, окончательно избавиться от этой установки мне не помогли даже годы психотерапии. Я произвожу впечатление сильной, уверенной в себе женщины, но если я приду в магазин и не влезу в размер XXS, то буду ненавидеть себя, пока не сброшу пару килограммов. Иногда я захожу в отделы детской одежды, меряю что-нибудь там и будто бы становлюсь той девочкой, на которых я с завистью смотрела на занятиях танцами. И да, с того момента, как я в последний раз вышла из танцевальной студии, я ни разу не танцевала. Ни на школьных дискотеках, ни в клубах, ни на вечеринках с друзьями — от предложения выйти на танцпол меня будто бы бьёт током, и даже смотреть, как танцуют другие, для меня невыносимо. Спустя годы мама извинилась, что заставляла меня ходить на танцы, папа же до сих пор считает, что танцы сделали меня «настоящей девочкой», что бы это ни означало.

Когда мне было шесть, мама привела меня на художественную гимнастику. Поначалу я ходила на тренировки через слёзы: я уставала и испытывала страх перед тренером, который постоянно повышал голос. Было обидно, что после школы друзья шли гулять, а в моей жизни были только уроки и спорт. Но спустя время втянулась: особых спортивных амбиций у меня не было, просто мне нравилось, что я чем-то занята, а не бесцельно провожу время. К тому же, я замечала, что благодаря спорту у меня формируется рельефное тело. Нам часто приходилось взвешиваться на тренировках и сборах, и это был огромный стресс для всех девочек: дополнительные 100 грамм означали дополнительные десять кругов пробежки. Было очень неприятно, когда на сборах нам запрещали ужинать, контролировали, что мы едим и в каком количестве. Часто вместо ужина нас, голодных, отправляли плавать в бассейн. Нам нужно было следить не просто за килограммами, а за граммами. Если тренер говорил сидеть три дня на гречке, то приходилось сидеть.

В подростковом возрасте я бросила гимнастику — появились другие интересы. Спустя четыре года я вернулась в спорт, начала заниматься спортивной аэробикой и чирлидингом, а сейчас выступаю в группе поддержки баскетбольного клуба ЦСКА. Рада, что мне больше не приходится взвешиваться. Здесь уже нет жёсткого контроля, хотя всё равно приходиться следить за тем, чтобы оставаться в форме. Нахождение в спорте с раннего возраста повлияло на восприятие других людей. Бывает, ловлю себя на мысли, что осуждаю незнакомого человека с лишним, как мне кажется, весом, начинаю считать его ленивым. Это такая профессиональная деформация из-за многолетних занятий спортом, в котором, чтобы чего-то добиться, обязательно надо быть лучше, быстрее, стройнее других. Понимаю, что это плохо, но ничего не могу с собой поделать.

Мама отвела меня в зал, когда мне было четыре года. Первые два я упорно не хотела тренироваться. Всё дело было в тренере. В своё время она была известной гимнасткой, но хороший спортсмен — это далеко не всегда хороший тренер. Мне кажется, здесь необходим особый дар, этому невозможно научиться. Первое, что она сказала мне, шестилетней: хочешь заниматься гимнастикой — надо худеть. С тех пор мама ограничивала меня в сладком: булочки и пирожные были для меня под запретом. Когда меня перевели к другому тренеру, которая умела мотивировать иначе, занятия спортом стали мне нравиться. Я начала ставить перед собой цели, в первую очередь, на соревнованиях мне хотелось выступить красиво и без ошибок. К тому же, тренер видела во мне потенциал, и я чувствовала ответственность, стараясь усердно работать на тренировках. Они проходили в жёсткой атмосфере, но, мне кажется, это того стоило. В четырнадцать лет меня перевели в новую спортивную школу, где я впервые столкнулась с психологическими сложностями. На протяжении многих лет мне приходилось взвешиваться перед каждой тренировкой. Когда в подростковом возрасте моё тело начало меняться, я стала испытывать огромный страх и стресс, становясь на весы. Нервное напряжение было настолько сильным, что на протяжении года по утрам у меня была температура 34, а по вечерам — 38. Я весила всего сорок килограмм, но меня ругали за «лишний вес». Другим девочкам доставалось ещё сильнее. Как-то раз нас привезли на тренировку к очень заслуженному тренеру. После занятия одной из девочек случился нервный срыв. Она была по-спортивному крепкой, и этот именитый, уважаемый тренер перед всеми ей сказал: тебе надо купить три лифчика, как у свиньи из мультфильма «Ну, погоди!», надеть один на грудь, а ещё два — на складки на животе.

Психология спорта устроена так, что мнение тренера — очень важно, и поэтому любые замечания по поводу внешности бьют особенно больно. Сегодня тренер говорит тебе, что ты самая лучшая, ты королева, а завтра —называет тебя жирной коровой. Это стандартная ситуация, которая раскачивает эмоциональные качели и заставляет то любить, то ненавидеть себя. В какой-то момент из-за эмоционального напряжения я окончательно выдохлась и взяла перерыв в тренировках не две недели, а потом поняла, что не хочу возвращаться обратно. Я обсудила эту ситуацию с тренером, и она, очевидно понимая, что я выдохлась, вначале предложила мне приходить и заниматься тем, чем мне нравится, например, просто кидать предметы в своё удовольствие (речь идёт о спортивном инвентаре для художественной гимнастики, — Прим. ред.). Я попробовала заниматься просто для себя, но вдохновение продолжать тренировки по-прежнему не возвращалось. Было сложно решиться на окончательный разрыв со спортом, но я абсолютно выгорела в тот момент. Пару месяцев я не появлялась в спортивной школе, и как-то раз пришла туда не на занятие, а просто в гости. Тренер меня встретила очень грубо, сказав, что если я тут не появляюсь и не хочу тренироваться, то делать здесь мне нечего. В следующий раз я пришла в спортивную школу только спустя семь лет. Купила цветы и конфеты и решила сказать тренеру, что не обижаюсь.

Я не жалею, что ушла из гимнастики, как и не жалею о том, что отдала ей столько лет. Пережитые трудности закалили мой характер, научили не сдаваться в ситуациях, когда хочется опустить руки. Но мой опыт в спорте точно нельзя назвать приятным, он определенно повлиял на то, как я воспринимаю себя и своё тело. С того момента, как я перестала ходить на тренировки, я ни разу не взвешивалась — не могу преодолеть психологический барьер и страх перед цифрой на весах. То, что у многих гимнасток анорексия и булимия, — давно известный факт — характерная особенность этого спорта. Чем выше ты поднимаешься по спортивной лестнице, тем выше шанс попасть в группу риска. Сейчас известные спортсменки всё чаще говорят о проблеме публично, и это хорошо. Когда вы ведёте свою маленькую дочь на первую тренировку по художественной гимнастике, будьте готовы, что в будущем она, скорее всего, столкнется с расстройством пищевого поведения.

ФОТОГРАФИИ: Ilia — stock.adobe.com (1, 2, 3)