Хороший вопрос«Ты постоянно ешь»: Люди о комплексах, которые они получили из-за родителей

Мне кажется, что очень много комплексов мне подарил мой отец, и сейчас я с ними разбираюсь. Я активная, социализированная, успешная девушка, в принципе симпатичная, но у меня проблемы с принятием себя, своей женственности и своего тела. Я немного пухленькая, но вот моё отношение к этому — проблема, которая в моей голове страшнее, чем в действительности. Это не даёт мне жить полноценно, заводить отношения.

В детстве в моей картине мира отец должен говорить дочери, что она самая лучшая и самая красивая. У меня вышло немного не так: только недавно я поняла, что мой отец не очень умел любить, ведь он оставил неприятный след в моей биографии. Он очень часто попрекал меня тем, как я выгляжу, высмеивал моё желание наряжаться, моё желание крутиться возле зеркала. Называл меня мартышкой, «Клавой», «Люсей» — он даже не мог назвать меня моим именем. Он делал это с обидным сарказмом.

Когда начался переходный возраст, я начала полнеть. Он мог ущипнуть меня за живот и потрясти им, оставить неприятные комментарии, высказаться по поводу того, как я выгляжу. Многие отцы во время переходного возраста начинают стесняться своего ребёнка — так было и в моём случае. Ещё в это время были проблемы в семье. Отец изменял матери — он был холоден и отстранён. И всё время меня попрекал: «Ты постоянно ешь», «Ты пришла из школы и спишь». В старшей школе я приходила уставшая, у меня была большая нагрузка, и сейчас я понимаю, что это было нормально — прийти и прилечь ненадолго. Но тогда, если я слышала, что открывается дверь в квартиру, вставала и заправляла кровать.

Когда мама слышала подобные комментарии в мой адрес, она начинала кричать на отца, но дать ему отпор в резкой форме она не могла — он отвешивал неприятные шутки и в её адрес. Только спустя годы, когда мама уже рассталась с отцом и у неё начались новые отношения, она смогла оценить брак по достоинству и пришла к выводу, что мы долгое время были в заложниках у настроения отца.

Сейчас я отчасти по-прежнему ощущаю себя фриком, несмотря на то что конвенционально я привлекательна: ухаживаю за собой, у меня классная одежда и дорогая косметика, но самоощущение, что я какая-то не такая, не уходит.

Мне уже почти тридцать лет, но меня очень триггерит, когда отцы говорят своим дочерям «моя принцесса», «моя красавица», у меня ещё не до конца отболела эта тема. С отцом я решила перестать общаться окончательно год назад. Я просто взорвалась: мы много лет не живём вместе, он приехал ко мне в гости и сделал очередной очень неприятный комментарий по поводу моего веса. В тот момент из классной женщины я превратилась в маленькую девочку, заревела, а он не мог меня ни поддержать, ни успокоить. Он стал говорить, что пошутил, но я решила ответить за все эти годы и сказала, что мы больше не будем общаться. Отец до сих пор пытается выйти со мной на связь, но эта ситуация меня не отпустила. Иногда я думаю, как он там, может быть, мне стоит его простить, но пока ещё не готова.

У меня были отношения с человеком, который один в один был похож на моего отца, я заново прожила всё это. И из этих отношений вышла с сильным психологическим ущербом. Любви отца я так и не видела. То, что я получала от него, называю любовью на экспорт. Он мог хвастаться моими достижениями при своих друзьях, когда выпивал, а наедине со мной от него исходил только негатив.

Сейчас я прорабатываю эту тему с терапевтом. Заниматься с ним мне, вероятно, нужно было раньше, но тогда для этого не было возможности и понимания. Окончательно я созрела решать свои проблемы с помощью терапии только год назад. Прогресс есть, но мне ещё нужно работать.

Всё детство меня упрекали в том, что я ем мало или совсем не ем и из-за этого такая «сухонькая». Я всегда была ниже всех ростом и в детском саду, и в школе. Есть насильно меня не заставляли, но воспитатели в детском саду жаловались маме.

К двенадцати-тринадцати годам я незаметно для себя превратилась из «сухонькой» девочки в упитанного подростка. Виной тому были гормональная перестройка организма и неправильное питание. Помню, почти всё лето у меня на обед была дешёвая лапша быстрого приготовления (иногда и на ужин тоже), родители работали и занимались ремонтом дома — им было некогда готовить, а сама я ещё не умела. Лапша хорошо шла вприкуску с белым хлебом, это я запивала чаем с конфетами или вареньем.

И вот в конце лета, перед началом нового учебного года, мама пришла с работы и почти с порога начала меня отчитывать за то, что я, оказывается, «толстая». Она встретила девочку из моей школы, которая была старше меня на пару лет, и сравнила её стройную фигуру с моей. «Посмотри на себя в зеркало, на кого ты похожа! Вокруг все худенькие, будешь толще всех в классе! Когда ты так располнела?» Много ещё обидных фраз и сравнений было не в мою пользу, но я их не слышала. Я ушла в свою комнату и плакала, пытаясь понять, почему я за один день стала толстой и почему этим разозлила маму. А самое главное — я не понимала, как быстро похудеть, ведь до школы оставалось две-три недели. Тем вечером я не ужинала. Мама не пыталась со мной поговорить, но папе на мою внезапную полноту пожаловалась. Папа несколько раз звал меня ужинать, но я отвечала, что не голодна. Этот день я запомнила очень хорошо, потому что с тех пор в моей голове звучит: «Ты толстая! Надо худеть!»

К счастью, мама не обсуждала это с родственниками или подругами. Но мне от этого было не легче, потому что я периодически слышала: «Не ешь хлеб! Не увлекайся орехами, они калорийные! Ешь поменьше!» Однако стройнее я не становилась: на столе всегда были картошка, белый хлеб, сладкое. О куриной грудке с брокколи тогда никто не слышал — я росла в посёлке в Сибири, интернета у нас не было, как и подобных продуктов. На фотографиях тех лет я выгляжу как обычная девушка-подросток. Я занималась народными танцами несколько раз в неделю и ходила на физкультуру. Иногда даже в соревнованиях участвовала: лёгкая атлетика и баскетбол. Кажется, физическая нагрузка у меня была неплохая. Свой вес тогда я не знала: дома не было весов.

Сейчас мне тридцать и у меня оптимальный ИМТ, но в голове постоянно звучит мамино «Ты толстая!». Я обсуждала это с мужем и даже рассказала, с чего всё началось. Он был шокирован моими историями из детства. С психотерапевтом я начала заниматься несколько недель назад, но не по этой проблеме, хотя, думаю, скоро и об этом расскажу. Несколько лет назад я спросила маму, помнит ли она тот день, когда пристыдила меня за полноту. Она ответила: «Нет», — и вышла из комнаты. Больше я не пыталась поговорить с ней об этом. Она всегда отрицает все свои негативные высказывания и действия в мой адрес.

Ещё до школы я довольно много занималась в «развивающем» садике, а с мамой мы всё время читали дома. Когда я поступила в первый класс, я читала лучше всех. У меня всё получалось без проблем. Мама всегда говорила мне: «Не зазнавайся. У тебя так хорошо получается, потому что у тебя есть фора: мы много занимались с тобой. Когда перейдёшь в среднюю школу, будет тяжелее». Присказка «не зазнавайся» всегда меня преследовала. Когда я поступала в университет, родители мне тоже говорили: «Мы столько тебя водили к репетиторам и так тебя поддерживали, поэтому всё и получается». Во мне это вырастило синдром самозванца, потому что каждый раз, когда у меня что-то хорошо получается, я думаю: я же не совсем сама это сделала, просто мне повезло, мне помогли. До сих пор у меня есть ощущение, что сама я очень мало на что способна.

Я родилась пятым ребёнком в семье. Довольно поздним и по всем признакам нежеланным. Моя семья была очень религиозной. С убеждением, что аборт — это грех. Видимо, родители решили меня родить, чтобы не терять гарантированное место в раю. Устроив мне ад. Я очень старалась заслужить их любовь и всеми силами старалась помогать, но всё было тщетно. В ответ я получала критику, оскорбления и унижения.

Я не могла признаться, что у меня болит горло или в том, что плохо себя чувствую, боялась наказания. Когда я заболела ветрянкой, отец мазал меня зелёнкой и с отвращением говорил: «Паскуда, откуда ты это принесла». Кстати, так чаще всего меня и называли, не моим именем. Видимо, это побочный эффект христианской любви. Я не знала, куда мне провалиться от стыда, — тогда у меня и появилось чувство непринятия себя и отвращения к себе.

Мне очень нравилось ходить в школу — там меня хоть кто-то любил. Перед началом учебного года на уроке пения нас попросили принести общую тетрадь, которую родители по какой-то причине мне не покупали. Я, уж не помню как, купила тетрадь сама. А потом прятала эту тетрадь, так как боялась наказания, но мои братья нашли её и отнесли родителям. Я до сих пор не понимаю, в чём я провинилась, но наказание последовало жестокое. Папа взял ремень, рядом сидели два брата и мама, которые обвиняли меня в том, что я купила тетрадь без их ведома. Помню как я умоляла папу не бить меня. Под дикий смех братьев и полное равнодушие мамы папа щедро осыпал меня ударами ремня. Я помню, как моё тело жгло меня несколько дней. Потом родители сказали, что ради любви к детям надо непременно их наказывать. Тогда у меня родился протест: я сама себе сказала, будучи восьмилетним ребёнком, что я не буду такой, как моя семья.

Такое отношение, крик и избиения были не самым страшным. Страшнее всего были постоянные претензии. Я росла закрытой, в постоянном стрессе и страхе, эти чувства сопровождали меня всегда и везде. Я ненавидела себя, а чувство вины не давало мне покоя. Родители постоянно внушали мне, что все в семье нормальные, а я ни на что не способна. Мои братья поддерживали их в этом: били и унижали меня. Наверное, это одно из моих первых детских воспоминаний: родители оставили меня с братьями, ушли в церковь, а братья убрали с пола ковёр, расставили кнопки остриём вверх и положили меня на них.

Мне было ужасно стыдно, что я позорю такую идеальную семью. Я несколько раз пыталась покончить с собой. Всё время мечтала чтобы они сослали меня в детский дом. Помимо шрамов на руках остался шрам на лбу — это мои братья разбили мне в детстве голову. Есть ещё один — на запястье: брат накалил чайную ложку и приложил её к руке до легкого скворчания. Я плакала и от боли, неожиданности и от спокойствия братьев.

Сегодня мои братья успешные люди. Второй ад я прошла, работая у них, при этом готовила, стирала и убирала. То есть бытовые обязанности я выполняла помимо работы. Я вообще считала, что не заслуживаю денег. Оказалось, что родителям они говорили, что я сижу у них на шее и ничего не делаю. К тому времени я была разрушена как личность, как девушка. Думала, что я тупая и никчёмная, что я никому не нужна. Избегала ухаживаний.

Рассказать кому-то об этом я боялась, но однажды открылась подруге. С тех пор начался мой путь исцеления. Что-то я уже проработала, например нашла в себе несколько талантов, начала их развивать, делаю украшения для детских комнат, стала нравиться себе в зеркале. Позади неудачный брак, я воспитываю дочку одна, занимаюсь бизнесом. Но сферу отношений ещё только предстоит проработать.

Мне кажется, важно говорить о таких вещах. Я хочу не выплеснуть обиду на родителей и братьев, а вдохновить многих на исцеление после воспитания в токсичной среде. В семье, где я родилась и росла, не пили алкоголь и даже не курили. С виду это была идеальная примерная семья, но религиозный фанатизм очень опасен и способен поработить сознание и человечность.

«Столбы». Именно это слово как-то раз произнесла мама по поводу моих ног. Я думаю, не надо говорить, что это приговор для девочки-подростка, которая на две головы выше всех парней в классе, которую называют дылдой, у которой уже в седьмом классе сороковой размер ноги. Я очень стыдилась своих ног, потому что они занимали семьдесят процентов моего тела. Я занималась плаванием и всю тренировку могла простоять в душевой кабине, потому что мне было страшно выйти, я казалась себе динозавром. Представляла, как все испугаются, вылезут из воды и будут смотреть на мои гигантские ноги-столбы, на которых я передвигаюсь.

Сейчас это может показаться смешным: у меня по-прежнему длинные ноги, но я вижу, что с ними всё нормально. Когда мне говорят: «Даша, у тебя бесконечные ноги». Я думаю «fuck yeah» и вспоминаю о маме. Сейчас я пересматриваю её фотографии в молодости и понимаю, что это переложенный на меня комплекс. У нас одинаковое телосложение: узкий торс, широкие бёдра.

Естественно, что я не носила юбки под страхом смертной казни. Летом, даже в жару, не могла надеть шорты. Не помню, сколько лет мне было, когда я впервые себе это позволила. Вероятно, я впервые надела юбку после того, как сняла трусы перед парнем и услышала, что у меня очень красивые ноги.

В детстве у меня была подруга, с которой мы были вместе чуть ли не с первых дней жизни: мы были соседками, у нас дружили родители и до четырнадцати лет мы были неразлучны. Мы были совершенно разными людьми, и это тот случай, когда дружба возникает не из-за того, что ты самостоятельно выбрал этого человека. Моя подруга была отличницей, которая во всём слушается маму, а я разбивала коленки, грубила учителям, получала двойки и вообще была не самым примерным ребёнком. Моя мама бесконечно сравнивала меня с подругой не в мою пользу. Меня очень это раздражало, ведь это моя близкая подруга и не хотелось отвечать на такие сравнения негативом. Поэтому я всегда сводила на нет этот разговор.

Потом тот же приём мама стала применять, ставя в пример мою одноклассницу, которая, как и моя подруга, была отличницей и всеобщей любимицей. В этих сравнениях я всегда проигрывала. Тут всё было ещё хуже: мы делили одного мальчика в школе и для меня это был удар ниже пояса. Не знаю, как теперь сложилась их судьба.

Иногда я отвечала маме очень жёстко. Притом что я очень люблю и уважаю маму, эти сравнения были очень странными. По мере моего взросления эти сравнения перемещались на другие области жизни: меня сравнивали со знакомыми, которые зарабатывают больше в то время, когда я не могу найти работу. Наши мамы лучше всех знают наши триггеры, и когда они по ним попадают — это очень больно. Из-за этого я никогда особенно не делилась с ней личными переживаниями. У нас скорее были союзнические отношения, а не дружеские. Сейчас, когда я чувствую, что разговор с мамой заходит не в то русло, прошу её остановиться. По мере нашего взросления мы научились избегать таких ссор. Нашим отношениям очень пошло на пользу то, что мы сейчас живём в разных городах.

Я не хожу к терапевту, мне кажется, это не мой вариант. Возможно, если бы я это делала, мне бы рассказали, что это оттого, что моя мама меня сравнивала с кем-то в детстве. Большую часть своей жизни я работаю в журналистике — это конкурентная среда, а я не тот человек, который любит конкуренцию: я уверена, что каждый хорош по-своему. Мне очень тяжело даётся осознание того, что я не могу писать тексты как столпы кинокритики, которые ездят по всем фестивалям и давно этим занимаются. Эта установка мамы («Кто-то другой сделал, а ты не можешь») очень триггерила меня всегда: когда я была маленькой, я намеренно общалась с теми, кто старше, а в журналистике начала работать с четырнадцати. Я всегда старалась опередить время, но не могла прыгнуть выше своей головы. Кажется, мамины комментарии в итоге привели меня к конкуренции с самой собой.

Редакция благодарит за помощь в подготовке материала проект «Токсичные родители» — группы поддержки для тех, кто испытывал физическое, психологическое и сексуальное насилие в семье.

ФОТОГРАФИИ: Kidly (1, 2)