Хороший вопросИконы, бандиты, ядерный взрыв: Чего мы боялись
в детстве

В детстве я всегда восхищалась родителями, моё обожание было даже немного болезненным. Папа работал журналистом, и я всегда слышала о том, какой он невероятный, талантливый и красивый. Про маму — она врач — то же самое. Поэтому, сколько я себя помню, мне всегда казалось, что я несоответствую им — не такая красивая и умная.

Сами родители никогда не давили на меня, поддерживали любой мой выбор, не ставили условий. Это болезненное ощущение появилось скорее из-за влияния родственников и знакомых семьи, которые говорили, как важно соответствовать своим родителям и не подвести их.

Как-то раз папа рассказал, что помнит себя с очень маленького возраста — чуть ли не с младенчества. Я стала напрягаться, чтобы тоже что-нибудь вспомнить. И тогда моя память создала ложное воспоминание — вот я лежу в роддоме, а потом врачи перекладывают меня в чью-то чужую кроватку. Я решила, что это воспоминание о «подмене» — я стала бояться, что я не родная дочь своих родителей и поэтому никогда не смогу стать такой же замечательной, как они. Меня удивляло, что они не догадываются о том, что меня подменили, и не пытаются найти этому доказательств.

Конечно, с возрастом я поняла, что я не приёмная. Но ощущение, будто бы я «недотягиваю», оставалось. В школе у меня был комплекс отличницы, я хотела во всём быть первой, чтобы доказать, что я тоже очень талантливая. На первом курсе института у меня случился нервный срыв, когда я не успела вовремя сдать работу. В конце концов я пошла к психоаналитику, и мы два года работали над тем, как я воспринимаю своё место в семье и своё ощущение долга по отношению к родителям. Сейчас я уже освободилась от этого давления, но иногда, если я чувствую, что не успеваю сделать все запланированное — например, закончить работу, сделать все дела и навестить семью — я могу вновь поймать себя на этом забытом ощущении — как будто я подвожу родителей.

Когда мне было семь лет, в школу и из школы меня провожала няня. Она интересовалась культурой, историей, много читала и часто рассказывала мне по дороге о том, что ей удалось узнать. В основном это были факты из жизни известных писателей, музыкантов и других людей искусства.

Однажды она рассказала мне историю о Гоголе — что он очень боялся уснуть летаргическим сном и быть похороненным заживо. Когда я слушала, у меня мороз пробегал по коже: оказалось, что под конец жизни он боялся ложиться спать. Ещё няня добавила: есть теория, будто бы с ним произошло именно то, чего он боялся. Мол, при перезахоронении тела гроб, где лежал Гоголь, вскрыли, и оказалось, что у него на груди порвана одежда — как если бы он пришёл в сознание и пытался вдохнуть.

Конечно, в том возрасте я не потребовала доказательств, не спросила, где именно няня прочитала эту историю, не стала выяснять, действительно ли гроб вскрывают при захоронении. Я поверила её рассказу, и он меня очень впечатлил. С тех пор несколько лет перед сном я думала, что же я буду делать, если вдруг очнусь, а вокруг меня деревянная коробка, обитая мягким материалом. Ещё страшно было ездить в металлических лифтах — я думала, если такой застрянет, то я тоже буду как бы похоронена в нём заживо.

Боялась я в одиночку. Тема смерти была для меня непростой, никто не разговаривал со мной о подобных вещах, а спрашивать что-то у взрослых я боялась. Похороны вызывали у меня тревогу, а мама говорила, что смотреть, как кого-то хоронят, — плохая примета. Но я не могла не смотреть — вдруг человек просто спит и я сумею это заметить?

Каждый раз, когда я видела лица покойников, становилось очевидно, что они действительно мертвы. Но страх быть погребённой заживо только обострялся. С возрастом, правда, он как-то сам по себе прошёл. Вместо этого я стала бояться внезапной смерти — но, думаю, такой страх есть у большинства людей. Правда, мужа я предупредила: если что, я предпочитаю кремацию. На всякий случай.

В детстве я боялась православных икон — мне казалось, будто они смотрят на меня осуждающе и ухмыляются. Возможно, это началось со страшного сна, в нём я была за шкафом в комнате родителей и видела часть иконы на их полке. Внезапно изображение оживало и страшно улыбалось. Потом этот кошмар стал сниться мне регулярно.

Трудно сказать, почему я стала видеть ужасы про иконы, может, церковь с детства вызывала у меня неприятные ассоциации. Меня часто туда водили — кто знает, может, я там чего-то испугалась. Меня крестили в два года, и я отчётливо помню, что у меня на лбу было масло и меня это злило. Возможно, неприятные ассоциации были с тех пор. Уже будучи взрослой, я говорила об этом страхе с психотерапевтом. Он предположил, что церковь может ассоциироваться у меня с трудным, печальным периодом в жизни. А ещё однажды соседская девочка рассказала мне страшилку, что на самом деле на иконах изображён дьявол.

Лет в девять я боялась икон и дома, и на даче. Моё воображение генерировало новые изображения, которых я никогда не видела, и показывало мне их во сне. Когда я оставалась дома одна, старалась не заходить в комнаты, где стояли иконы. Или, наоборот, принимать в пространстве такое положение, чтобы видеть все иконы в помещении одновременно. Тогда я могла следить за ними и контролировать, что происходит. Чаще всего я старалась находиться на кухне — это была единственная комната в квартире, где изображений не было.

У меня над кроватью тоже стояла икона, и засыпала я только лицом к ней — боялась, что иначе она будет смотреть мне в спину. В детстве я не решалась поговорить с родителями о своём страхе и попросить спрятать изображения. Папа — верующий человек, и я переживала, что он не поймёт меня. Только став постарше, после переезда я сама убрала икону из своей комнаты.

Даже сейчас иногда я просыпаюсь от кошмара, в котором икона начинает ухмыляться. Раньше мне снились самые разные воображаемые иконы, теперь я вижу только те три, которые на самом деле были у нас дома. По крайней мере, сейчас я знаю, что этот страх иррационален, и могу с ним справиться.

Я родился и вырос в деревне под Курском. Больше всего в детстве я боялся, что к нам в дом ночью ворвутся люди и вырежут всю семью. Чтобы понять корни этого страха, нужно вспомнить телевидение 1990-х. К тому, что показывают по федеральным каналам сегодня, можно относиться по-разному. Но нынешний школьник вряд ли в полдень увидит по телевизору видео с реальным убийством. А в 90-е я видел такое почти каждый день. Вспомнить хотя бы оригинальную заставку передачи «Криминальная Россия». До сих пор мурашки по коже. А ведь на НТВ её показывали в середине дня. Съёмки вели в квартирах, где среди разбросанных вещей всё ещё лежали окровавленные трупы.

Сейчас страшных и плохих новостей не стало меньше. Просто тогда они сопровождались картинкой и детальным описанием. Из-за этого у меня и появился страх перед ночными визитёрами, и этот страх был со мной годами. Если кто-то начинал стучать в калитку, собаки лаяли, и я думал, что пришли убивать мою семью. Почему-то я был уверен, что если нас захотят ограбить, то ещё и порежут — я видел очень много новостей про такое.

Сегодня, конечно, я тоже боюсь ночных визитов, только уже со стороны полиции. Но когда слышу новости об убийствах в регионах, никогда не смеюсь, хотя знаю, что многие пользователи интернета так делают.

Когда я был маленьким, нам дали комнату в коммуналке. Это был очень старый дом — кажется, чуть ли не тридцатых годов. Старое двухэтажное здание — восемь квартир, щели в полах, никаких удобств, даже ванны. В доме водились мыши и крысы. Летом они вели себя потише, но вот зимой сильно шумели. Когда мы ложились спать, под полом в углах начинался шорох. Мама, как и я, боялась мышей. Она вставала и начинала топать по полу ногой. Шорох ненадолго прекращался, но потом всё начиналось снова. Однажды ночью я пошёл на кухню попить воды, включил свет, и прямо на моих глазах на пол упало мусорное ведро. Из него выскочила огромная крыса. Я бегом помчался с кухни.

В какой-то момент я стал, как мама, топать по полу, чтобы мыши затихли. Однажды на кухне я услышал мышь и принялся топать. Тогда из другой комнаты вышел наш сосед по коммуналке — дядя Коля. Он спросил: «Что ты делаешь? Полы и так гнилые. Провалишься, и с концами». Я знал, что находится в квартире под нами — там были руины, давным-давно покинутые людьми. В детстве мы с друзьями думали, что там живут привидения. Так появился новый страх — провалиться в эту квартиру. Теперь, когда мимо меня бегали крысы и мыши, я боялся даже топать.

Классу к третьему я начал сам выносить мышеловки — вытаскивал мёртвых мышей и снова клал приманку. В то время я перестал их бояться. Но крысы в мышеловки не попадались, они были крупнее и страшнее, так что страх перед ними не исчезал.

В пятом классе нам наконец-то дали новую квартиру. Мы переехали и завели кошку Муську. Первое время, когда ночью она играла или шуршала какими-то предметами, я просыпался и думал, что это снова крысы. Сейчас этот страх остался в прошлом. Хотя, бывает, приснится какая-то ерунда, проснёшься и в первую секунду опять вспомнишь про крыс.

Когда я училась в начальной школе, на внутренней части двери в туалете у нас были фотообои. На них были изображены джунгли: озеро с крокодилом, туканы, выглядывающие из травы, ярко-зелёная лягушка, бабочки. А ещё там был леопард.

Картинки были яркими и правдоподобными. Как мне помнится, морды зверей не были злобными, но я всё-таки почему-то очень боялась леопарда, особенно когда оставалась одна дома. Я заходила в туалет, садилась, и он оказывался прямо на уровне моих глаз. Если родители оставляли меня дома одну, я старалась лишний раз не приближаться к этой двери.

Потом я стала «договариваться» с леопардом. Каждый раз, когда я шла в туалет, я заходила на кухню и брала там печенье или что-нибудь ещё вкусненькое. Подходила к двери и подносила к пасти каждого животного по очереди — угощала. Последний кусок — самый большой — всегда доставался леопарду. Остальных животных я не боялась, но всё равно «кормила», чтобы они не обиделись.

Страх прошёл сам собой к средней школе. Думаю, на самом деле он был связан с тем, что в те годы я начала учиться и чувствовала себя тревожно. Это был своеобразный ритуал, чтобы снизить чувство тревоги, связанное со школой.

В детстве у меня была толстая советская энциклопедия. На одном из разворотов была красочная фотография французских ядерных испытаний в Тихом океане. Это изображение вселяло в меня панический страх. На снимке был огромный «гриб», какой образуется при ядерном взрыве. Небо было почти чёрным — из-за яркого света, который излучал этот взрыв. Когда я листал энциклопедию, я пролистывал этот разворот — специально даже запомнил, на каких страницах он находится.

Через некоторое время после того, как я увидел это фото, мне стал часто сниться один и тот же сон. Я нахожусь дома, родителей нет. Из окна льётся странный голубоватый свет. Я подхожу к окну и вижу человека — он говорит на неизвестном мне языке, но почему-то я его понимаю. Он ведёт обратный отсчёт: «Пять, четыре, три, два…» Когда доходит до одного, раздаётся дикий грохот, всё кругом разлетается на куски, а я начинаю гореть.

Этот сон преследовал меня лет до тринадцати или четырнадцати. Из-за страха ядерного взрыва я стал интересоваться оружием массового поражения, начал разбираться в ядерном вооружении стран, узнал многое об истории создания ядерной бомбы. Позже страх прошёл. Я стал мыслить более рационально и понял, что мои шансы оказаться в эпицентре ядерного взрыва довольно малы. Что ж, зато теперь я неплохо понимаю в ядерной энергетике.

ФОТОГРАФИИ: james_pintar — stock.adobe.com, alexlmx — stock.adobe.com, butja