Хороший вопрос«Зачарованные» и «суд над Майклом Джексоном»:
Во что мы играли в детстве

 Мне было почти семь, когда мама показала мне «Зачарованных» и сказала, что она — Фиби. Я решила: «Ну раз мама — Фиби, я буду Пайпер». И это было правильное решение, потом оказалось, что все девочки во время игры в «Зачарованных» хотят быть Фиби. Быть Пайпер было выгодно ещё по одной причине: она постоянно была беременна и все за неё переживали. Мне нравилось, что в игре за меня тоже все переживают. Как-то мы нашли на помойке «книгу таинств», где было много наклеек, заклинаний и кривой трилистник. Мы решили, что это тайный знак, посланный нам свыше. Всё изменилось, когда я попала в новую компанию девчонок и меня спросили: «А почему ты считаешь себя Пайпер? У тебя что, есть права на это?» Я удивилась: «Какие ещё права?» Тогда девочки показали мне почтовые открытки, где вместо марок были приклеены фотографии Фиби, Пайпер, Прю или Пейдж. На каждой открытке под фотографией была подпись: «Аня / Катя / Настя имеет право быть Фиби / Пайпер / Прю / Пейдж во всех играх». После этого я пошла на почту, накупила там открыток и приклеила на них фотографии, которые до этого коллекционировала и клеила в тетрадку. Так я и узаконила свою «Пайперность». 

 «Собирайся, народ, кто идёт играть…» — на этом месте по всем законам жанра должны быть вышибалы, «Зачарованные» или «Гарри Поттер». Ну а у меня были челюскинцы. Это был 2004 год, мне было восемь лет. Тогда на одном из федеральных каналов показывали документальный фильм о советском пароходе «Челюскин», и меня сильно впечатлила история о людях, которые два месяца выживали на льдине в условиях полярной зимы после того, как их пароход был раздавлен льдами. В то время я мечтала стать моряком, зачитывалась Жюлем Верном и проводила каждое лето на даче в окружении пыльных стопок советских книг и газет. В общем, в игре мы с ребятами разделились на две группы: потерпевшие крушение валялись в сугробе и звали на помощь, а лётчики-спасатели с рюкзаками прыгали к ним с веранды. У меня тогда был крутой болоньевый комбинезон. Естественно, я была среди лётчиков. До сих пор не понимаю, почему мои одноклассники всё-таки решили в это играть — вряд ли все знали, кто такие челюскинцы.

 Мы с ребятами из двора очень любили играть в «Ножички». Мы становились в круг, где у каждого участника был кусочек земли, на котором он стоял. В центр становился игрок, который начинал. Он брал перочинный нож, который зажимал между пальцев определённым образом, и бросал его в участок земли, на котором стояли другие игроки. Нужно было попасть ножом в участок так, чтобы он воткнулся в землю. Тогда тот, кто кидал ножичек, забирал себе кусок земли, проводя по нему черту. Если тот, кто кинул нож, не попадал, то нож переходил к следующему игроку. Человек выбывал из игры тогда, когда у него отнимали всю землю и он не мог устоять даже на одной ноге. Эти моменты были самые страшные. Когда я стояла на маленьком кусочке земли, а мне под ноги летел нож, мне было не по себе. Я всегда очень боялась, что нож воткнётся мне в ногу, но всё равно продолжала играть. Странная игра, но почему-то все её любили.

 Когда мне было восемь, мы с одноклассницей разыгрывали свидание между Барби и Бэтменом. Я приносил из дома Бэтмена, она — Барби, мы придумывали диалоги. Я обычно сочинял фразы вроде: «Прости, я устал после задания, давай увидимся завтра». В итоге Бэтмен всё-таки поцеловал Барби. Сейчас одноклассница замужем, у неё есть ребёнок, мы не общаемся. В школе она мне очень нравилась, я выводил её имя пальцем на запотевшем зеркале, но в отличие от Бэтмена и Барби, мы так и не поцеловались.

 Мне было семь, когда мы вдруг начали играть с подругами в суд над Майклом Джексоном. Тогда как раз по телевизору много говорили о том, что его обвиняют в приставаниях к детям и он за это предстанет перед судом. Вообще-то, как я сейчас вспоминаю и рассуждаю, это была наша детская попытка отрефлексировать совершенно непонятное событие: взрослый дядя-артист, какие-то дети, что-то там про секс, о котором мы как бы знали, но очень в общих чертах. Наверное, в игре мы пытались осмыслить происходящее и сам концепт сексуальности.

Наша игра начиналась, с того, что заранее выбранный из числа нескольких подруг MJ флиртовал с кем-то из мягких игрушек. Иногда дело доходило до поцелуев с медведями и зайчиками. Обычно дети с этой целью играют в доктора, а мы почему-то зацепились за новостную повестку, видимо, она нас всё-таки очень потрясла. В общем, все, кроме одного преступника, исполняли роли служителей порядка — ловили обвиняемого и привозили в суд, где судья стучала молотком по столу и выслушивала оправдания подсудимого. Я мало что знала о том, как судят людей, потому что представляла суд по каким-то фильмам и сериалам, а вот у моей на тот момент лучшей подруги мама была адвокатом, так что в «зале суда» был потомственный эксперт по вопросам организации судебных процессов.

Зато я очень хорошо разбиралась в следственных мероприятиях и обычно руководила сбором улик: с детства смотрела много детективных и полицейских шоу, в том числе обожаемую пятилетней мной «Криминальную Россию». Так что не только в командных играх, но и наедине с собой, дома, вечно устраивала расследования: у меня даже где-то сохранился блокнотик, в котором на каждой странице нарисованный от руки портрет, имя и modus operandi преступника. Я придумывала огромное количество злодеев и подробно описывала, как и что они натворили. Мне было около шести, когда открылось моё детективное агентство, но в блокнотике всё было довольно по-взрослому: не просто похитители конфет, а сбежавшие из тюрем убийцы, грабители банков и серийные садисты. Справедливости ради, это не я была такая оторва — просто в моём детстве и в моём городе не принято было обвинять телевизор во всех бедах, как сейчас иногда делают с видеоиграми, а стреляли и убивали тогда на каждом канале. Поэтому дети смотрели всё подряд и неизбежно попадали на криминальную хронику.

 Мы во дворе постоянно бились на палках. Игра была простой: мы придумывали вводную часть, которая описывала стороны и причину конфликта. Обычно мы делились на две команды, одна из которых отыгрывала роль обороняющихся, а другая — нападающих. Самый тривиальный заход — фашисты против советских солдат. Обороняющаяся сторона защищала крепость из картонок, досок и любого другого подручного материала. Палки, кстати, были исключительно оружием ближнего боя. На большее не хватало фантазии. Да и зачем фантазия, когда из напальчника и обрезанного горлышка бутылки можно было собрать убойную пушку, стреляющую рябиной. Сначала это была нормальная игра, где все были довольны происходящим, но с каждым ударом по пальцам жалость ослабевала. Победителями становились те, кто сильнее и ловчее. Под победителями я подразумеваю всех тех ребят, которые меньше всех подставлялись под удары и больше всех наносили, а проигравшими были те, кто уходил либо в слезах, либо не подавал виду, что ему больно от сыпавшихся на него ударов палкой. Иногда проигравшая сторона пыталась мстить довольно жестоко. Помню, что очень обиженный ребёнок нашёл у помойки стёкла и кидал другим под ноги. Стекло билось об асфальт, оставляя на нас микроскопические раны.

 Когда в детстве мои сверстники читали «Гарри Поттера», я зачитывалась рассказами про войну. Тёмным зимним вечером мы с мамой возвращались домой, чтобы на выходные поехать к бабушке и дедушке. Я почему-то решила поиграть в блокаду: я представляла, что сейчас война, что нас куда-то срочно перебрасывают. Это ощущение, которое я сама придумала сама, я очень хорошо помню. Его хорошо подпитывали всякие внешние атрибуты: рядом с домом у нас была полузаброшенная фабрика, где светились только два окна. В моей фантазии фабрика превращалась в таинственную часть блокадного города. 

ФОТОГРАФИИ: vvoe — stock.adobe.com, lego, hottopic