Хороший вопрос«Вы будете нас бить?»: Люди о насилии, которое они пережили на субботнем митинге

В субботу на митинге люди столпились в переулках Тверской улицы из-за того, что их не пускали дальше. Получилось, что митингов было несколько. Я оказалась в Брюсовом переулке, где нами сначала занимались сотрудники Росгвардии. С ними ещё пытались общаться митингующие: говорили, что плохо идти против своего же народа. Видно было по лицам, что это совсем молодые ребята, некоторые из них отвечали, что они нам не враги. Потом приехал наряд ОМОНа, который выстроился в шеренгу и начал нас теснить. Позже появились омоновцы с дубинками. Они уже были в масках, у них были совсем другие глаза. Я спросила: «Вы будете нас бить? За что?» Люди вокруг не предпринимали попыток провокации. Кто-то размахивал флажками, кто-то выкрикивал: «Собянина в отставку». Уже тогда стало понятно, что сила, которую к нам будут применять, не оправданна. Я вдруг буквально ощутила, что нахожусь не в свободной стране, а в месте, больше похожем на зону. Многие из тех, кто вышел на митинг в субботу, были там уже не из-за того, что поддерживали конкретных депутатов, — эта стадия, кажется, прошла. Люди вышли, потому что их избирательное право оказалось под угрозой. Я сама работаю муниципальным депутатом в районе Хамовники, и ни одна система в городе не работает нормально. У людей накопилось, но при этом с нашей стороны это был мирный протест.

Так вот, после того как я спросила «Вы будете нас бить?», мы молча стояли перед отрядом с дубинками ещё несколько минут, и вдруг от ОМОНа пошла очень сильная волна — они начали сдавливать толпу. Мне стало нехорошо от давки, а потом я почувствовала резкий удар по голове. Мне сложно восстановить цепь событий, я ненадолго потеряла сознание. Меня ударили по голове сзади, а за моей спиной были только омоновцы. На видео с митинга отлично видно, что омоновцы начали бить людей дубинками. Они били мирных людей, от которых не исходило никакой угрозы.

Когда я очнулась, я провела рукой по волосам, вся рука была в крови. Меня вывели омоновцы. Они, кажется, испугались и предложили мне вызвать скорую. Я отказалась куда-то с ними пойти, а в голове мелькнула мысль, что они будут на меня давить, чтобы я не писала заявление. Мне оказала первую помощь Инга Кудрачева, которая оказалась рядом. Оказывается, я отказывалась уходить с митинга. Говорила что-то вроде того, что не пойду никуда, раз людей вокруг бьют. Это был шок, после потери сознания я даже не могла понять, как выгляжу со стороны. Потом я увидела, что вся моя майка и бельё были пропитаны кровью. Меня отвезли в НИИ им. Склифосовского. Там врачи объяснили, что рассечена теменная поверхность. В больнице было много людей, которых привезли после митинга. Ко всем врачи относились очень по-человечески, за что им огромное спасибо. Ко мне в палату зашёл человек в штатском, представившийся сотрудником полиции, и спросил: «Вас же наверняка ударили бутылкой?» Я сказала, что не буду продолжать этот разговор.

Я никогда раньше не видела, чтобы на митингах так жестоко били протестующих. Как человеку мне всё это очень неприятно. Но я всё-таки ещё и муниципальный депутат. Поэтому, как пишут злые комментаторы, я понимала, куда иду. Я знала, что что-то подобное может случиться, и мне не было страшно. Это особенно должно насторожить власти — люди стали меньше бояться. Людям некуда идти, иначе у них заберут будущее. Да, я пострадала, но если этот митинг сможет что-то изменить, то моя кровь пролилась не зря.

Я была на Болотной, на митинге 26 марта 2017 года, на митинге в защиту Ивана Голунова. Там на моих глазах людей тоже задерживали, но тогда всё было намного спокойнее. В этот раз я вышла не ради конкретных депутатов, которых не пускают на выборы, а ради себя, ради перемен в системе управления. Я знала, что будет много задержаний, но не знала, сколько людей выйдет на митинг. Если бы пришло 30-40 тысяч человек, результат был бы совсем другим. Я была готова к тому, что меня задержат, поэтому взяла с собой только самое необходимое. Телефон «ОВД-Инфо» был на быстром наборе. Мне не было страшно, я чувствовала единение и силу, но когда увидела, сколько вокруг Росгвардии, стало не по себе: люди в форме, упакованные с ног до головы защитной амуницией. Казалось что это была подготовка к войне, не меньше.

Сначала я долго была зажата в переулках в районе Дмитровки. Когда удалось выйти, пошла в сторону Леонтьевского переулка. Но я не дошла — меня взяли под руки и посадили в автозак. Я даже не поняла, как это произошло. Кажется, росгвардеец просто схватил меня под локоть и провёл в автозак. Я была одна, без плакатов, не кричала лозунги, а просто шла по улице. В автозаке мы долго сидели вдвоем ещё с одним парнем, ничего не происходило. Я даже вышла и спросила у полицейских, долго ли сидеть и что происходит. Мне ответили: «Скоро поедем». Буквально через несколько минут автозак начал заполняться задержанными.

Самыми последними привели двух совсем юных ребят, которых зачем-то продолжали сильно избивать на полу автозака. Я и другие люди сначала словами пытались погасить ярость сотрудника, а потом, когда он в очередной раз сильно замахнулся, просто легла на парня. Сотрудник дважды ударил меня дубинкой. Мне сломали ребро. У парня тоже перелом рёбер и ушибы.

Я, естественно, не узнаю ни одного сотрудника из тех, что нас били. Они все, мягко говоря, одинаковые. И то, что сейчас создали петицию для того, чтобы у ОМОНа «появились лица», считаю большим шагом. Очень хочется, чтобы это реализовалось.

Пока мы были в автозаке, нам не давали воды, было очень душно. Я стала понимать что-то только ночью с субботы на воскресенье. Обезболивающие вкололи в скорой, но когда отступила физическая боль, стало просто невыносимо, хотя и иначе. Сейчас у меня ощущение пустоты, бессилия и злости на систему — кажется, что я никто и у меня нет прав. Полицейские и росгвардейцы много грубили. Говорили: «Заткнись», «Что вы ноете», «Сами виноваты». Я пойду на следующий митинг. Самое важное сейчас — не бояться и выходить. И, конечно, поддерживать «ОВД-Инфо» — они делают важное дело для всех нас.

Меня задержали на минуту в Камергерском, я попал в толпу, которая пробивала цепь ОМОНа. Цепь в итоге пробили, но меня и ещё несколько человек омоновцы прижали стене. Дальше те, кто задерживал, заставили всех встать лицом к стене и поднять руки за голову и так держали какое-то время. Потом подошли какие-то другие омоновцы, которые заломали нам руки и должны были вести в автозак, но вокруг опять началась каша, и сотрудник, который меня вёл, отпустил руку со словами: «Беги, братан». Потом уже я понял, что надо было издали крикнуть «Увольняйся, братан!», но было поздно.

Буквально рядом со мной кого-то били ногами на земле, меня просто впечатали в стену. Меня задерживали на бульварах, когда был «Оккупай Абай», тогда всё было гораздо мягче. На Болотной насилие было, пожалуй, такое же жёсткое, но там я задержан не был. Мне кажется, митинг сейчас отличается в первую очередь самоорганизацией: толпы людей умудрялись часами ходить по городу, не распыляясь и не теряя запал, — этого я раньше никогда не видел и был очень впечатлён. Мне кажется, от этого полиция так и бесилась. Ну то есть я видел такое, но не в среде «либералов», футбольные фанаты или анархисты всегда были очень хорошо организованны.

На следующие митинги я буду или не буду ходить в зависимости от того, по какому поводу они будут. Я хожу на митинги давно, но не очень часто. В субботу мне просто показалось, что нельзя не пойти — я всё-таки москвич.

Я выходила на все «болотные» митинги, на проспект Сахарова, против войны в Украине, на шествия в память о Немцове, по поводу дела «6 мая», даже против ареста Навального в июле 2013-го, хотя совсем не его сторонница. Я никогда прежде лично не сталкивалась с насилием со стороны полиции, и в этот раз, 27 июля, видела его вблизи, но не испытала на себе. Меня совершено ужасают видео избиений на Лубянке, я даже не с первого раза смогла их досмотреть.

Думаю, что мой опыт light, по сравнению с избитыми, с теми, кто провёл выходные в ОВД, но, честно говоря, смотреть хронику митинга было страшнее, чем находиться внутри него. Было невероятное чувство солидарности, было много молодых людей, в которых было много свободы, достоинства и бесстрашия, которые осаживали тех, кто начинал как-то агрессивно реагировать на происходящее. Ненавижу это придыхание по поводу «людей с хорошими лицами» — лица по обе стороны были очень разные, но вокруг меня участники протеста вели себя очень по-человечески, цивилизованно и подчёркнуто неагрессивно, поднимая руки и скандируя «Мы без оружия».

Я сама постоянно останавливала более старших дядек, которые начинали задирать и оскорблять оцепление, молодых ребят-призывников, судя по виду: «Они тупое стадо, фашисты, в хорошие вузы не поступили и подвизаются в мусорах». Вот зачем это?

Страшно было несколько раз — когда на Пушкинской полиция выдавливала людей с Тверской, что спровоцировало давку — я боялась, что люди станут падать в дыру перехода рядом с «Арменией». Второй раз, уже на Трубной, в начале митинга ОМОН внезапно побежал на толпу со спины, началась паника, и люди вокруг меня побежали, спотыкаясь о ладные собянинские бордюры — одна девушка разбила ногу до крови. Это длилось недолго, но было очень неприятно. А потом уже началось это вбегание ОМОНа тевтонской свиньёй на площадь: лица у них были закрыты и тканевыми масками, и щитками, броня по всему телу. Когда лиц не видно, никакого человеческого контакта, как с полицией утром, с которой многие пытались нормально говорить о коррупции, уже невозможно — появляется тупая, животная жестокость: они жёстко выкручивали руки, хватали людей за все конечности и несли лицом вниз, кого-то даже роняли — наблюдать это очень страшно — за других, но не за себя почему-то, хотя они рядом со мной забрали человек пять-шесть.

Не могу говорить за тех, кого избили или свинтили, но думаю, многих это ещё больше радикализирует и заставит выходить снова и снова, потому что это беззаконие и вопиющий произвол. Я собираюсь выходить на митинг и в следующую субботу, надеюсь, побоища устраивать не станут. Но больше полиции и даже ОМОНа меня ужаснули комментарии в фейсбуке и офлайн от тех, кто сетовал, что нам «мало наваляли», что «нужно было эту гниль зажравшуюся додавить» и прочее. Всё понимаю про психологические защиты и солидаризацию с агрессором, но пока не понимаю, как не впускать в себя эту ненависть, как справляться с яростью, эти чувства пугают даже больше потенциальных и реальных дубинок и автозаков.

Мне немного стыдно, потому что от омоновца, который хотел меня задержать, я убегал. Когда на Трубной всех оцепили, он погнался за мной и подставил мне подножку, а я улетел в кусты. Я ударился головой, у меня текла кровь. Потом омоновец выковыривал меня из земли со словами: «Пойдём, дорогой, в автозак, мы тебе сейчас помощь окажем». У них действительно были с собой аптечки, и до приезда скорой они намотали мне тюрбан из бинтов на голову. Что-то человеческое в них есть, но лучше бы они вели себя так, чтобы не приходилось потом первую помощь людям оказывать. Я очень хотел бы сказать, что был смелым, но то, что у меня пропали очки, я только в машине скорой помощи вспомнил. После этого меня увезли в НИИ им. Склифосовского. Получается, что я дезертировал с поля боя по медицинским показаниям.

Я хожу почти на все митинги. Полиция и раньше винтила всех подряд, но не так зверствовала. В этот раз людей задерживали так, как будто хотели нарочно сделать им плохо: заломить руки, провести по асфальту лицом.

Я дважды баллотировался в муниципальные депутаты. Сейчас я вижу, что избирком грубейшим образом нарушает законы. Я хочу, чтобы допустили всех, кто собрал подписи в соответствии с законом. Но пока это не произойдёт, я буду ходить на митинги.

Я хожу практически на все митинги с 2011 года. За это время у меня развилась интуиция, как не винтиться и быстро отходить в сторону, если что-то начинает происходить. В этот раз я решила не сбегать, а быть в центре событий прямо перед лицом вооружённого ОМОНа.

Мою подпись в поддержку Ильи Яшина графолог посчитал недействительной, затем меня не допустили на комиссию, на которой сказали, что мнение графолога важнее моего подтверждения подписи и меня, таким образом, не существует. Это нарушение моих гражданских прав, и вместе с другими последними политическими событиями это вызывает желание выражения своей позиции прямым действием.

Мне было страшно, но было и радостно, что я могу сделать хотя бы что-то и хотя бы где-то стать видимой. Мы переписывались с друзьями, встречались в толпе, и это чувство, что мы идём по своему городу и говорим вслух, что мы думаем, стоит всего того, что случилось потом.

В начале митинга было скучно, мы катались с другом по Тверской и смотрели на колонны ОМОНа и журналистов. Затем на Пушкинской я почувствовала себя в толпе интеллигенции (стала узнавать лица и общий настрой), где люди стояли как в классическом митинге. И вот уже потом началось движение. Это самое классное в последних протестах — ходить, рассыпаясь и собираясь по городу, объединяясь в решительные моменты и вовремя уходя. Около четырёх нашу группу окружили на перекрёстке Дмитровки и Столешникова, ОМОН выстроился в несколько рядов и пошёл на нас. В момент лобового столкновения я, признаюсь, запищала, но мы крепко сцепились локтями с другими людьми, и только пойдя прямой колонной, они смогли нас раздробить. Когда я увидела, как задерживают моего друга, у меня упало сердце, я кинулась к нему и сразу почувствовала, как меня тоже тянут сзади. В этот момент я ощутила такую ярость, что начала очень громко кричать. В этом крике были весь мой гнев и отчаяние политического настроения последних лет. Я кричала, потому что знала: когда тебя хватают на улице, надо не молчать, а привлекать внимание — и действительно, меня понесли почти как пушинку, только приговаривая «Вот е**нутая».

В автозаке я встретила своего друга и многих других прекрасных людей. Это очень важный опыт, потому что я теперь не так боюсь прямого политического столкновения и попадания за решётку. Я мирный человек, занимаюсь философией, а такие неправомерные действия меня только радикализуют. А ещё это помогает в феминистской практике, в осознании собственных границ и необходимости тренироваться в самообороне. Я буду ходить на следующие митинги, я не боюсь.

Мы оказались перед «Детским миром», когда ОМОН начал рассекать толпу. В какой-то момент человека, который шёл передо мной, схватил омоновец. Я рефлекторно потянул его за плечо. Мне прилетело в ухо дубинкой, и я начал заваливаться и падать вместе с ним. Дальше меня начали бить. Я рассчитывал, что мне помогут протестующие. Мне казалось, что меня бьют довольно долго. В какой-то момент подскочила моя девушка Инга, которая пыталась меня закрыть. Я пытался закрыть её тоже. Кажется, что это была плохая идея, потому что в тот момент полицейский начал прыгать у меня на спине. Всё это было снято на видео. Я посмотрел его сегодня — оказалось, всё было намного быстрее. Видимо, из-за выброса адреналина в кровь казалось, что время замедлилось. Я помню, что я пытался закрыться и кричал. Я никогда раньше не оказывался в такой ситуации. Потом меня отвезли в автозак, приложили головой об дверь ещё раз. Я попросил вызвать мне скорую. В ответ услышал: «Тебя никто не бил». Инга была рядом, мы с ней переписывались. Меня повезли в ОВД, я вызвал скорую туда. Меня забрали в Боткинскую больницу с подозрением на сотрясение мозга. В итоге только гематомы и ушибы. В понедельник меня выписали.

Когда я смотрел видео, думал ещё, что хотелось бы выглядеть более мужественным. Задета какая-то моя смешная мужская гордость. Я не считаю, что мог повести себя иначе, что мог бы не пытаться отбить того человека. Любое насилие нужно пытаться пресечь, и я очень благодарен Инге, что она меня защищала. У меня самая лучшая девушка, она очень смелая.

Год назад меня задержали на митинге 12 июня. Я тогда не стал разбираться. В этот раз мне уже предложила помощь «Зона права», буду встречаться с адвокатом. Я не очень высоко оцениваю вероятность своей победы в российском суде, но попробовать стоит. Я в любом случае буду ходить на митинги, пока они будут идти. Нужно добиваться справедливости.

Инга сейчас чувствует себя нормально, я тоже. Проблема в том, что кроме физического состояния есть кое-что ещё. Мне пока тяжело об этом говорить. Я когда рассказываю всё это, начинаю заново проживать эти события. Сегодня проснулся с утра, и мне очень хотелось плакать. Я уже давно хожу к психотерапевту. Доеду до него на следующей неделе и там поплачу. Думаю, что я с этим справлюсь.

Мне немного стыдно, но я понимаю, как устроено насилие: оно не может пройти бесследно, каким бы оно ни было. Хочется, конечно, казаться героем и говорить, что на меня никак это не повлияло, но всё это очень больно, обидно и пугающе.

ОБЛОЖКА: Валерий Шарифулин/ТАСС