Хороший вопрос«Гоняли по дому верёвкой»: Взрослые вспоминают,
как их наказывали родители

Мария

Внешне наша семья была очень хорошей: папа — профессор, мама — инженер. Но били нас с сестрой за всё. Как-то на прогулке в конце апреля я упала в пруд, выбралась и прибежала домой греться. В итоге меня раздели и папа гонял по дому верёвкой. На руках и ногах остались полосы — такие фиолетовые синяки от верёвки толщиной в один сантиметр. Тогда мне было десять лет.

Били по любому поводу: чего-то не сделала, кому-то помешала, мама или папа нервничают. Однажды на даче я забыла убрать корзину с овощами в погреб, и мне эту корзину (настоящую торфянку) надели на голову. Подзатыльники давали каждый день, наверное. В итоге сестра тоже начала меня бить, ведь в семье это было в порядке вещей — она старше меня на девять лет. При этом нельзя сказать, что я была проблемным ребёнком — особо не шалила. Когда папа ушёл из семьи, побои закончились — мне было тринадцать. Эпизодически мама пыталась делать это и дальше, но однажды я её скрутила, заперла в туалете и запретила поднимать на меня руку. Наверное, она поняла, что я сильнее.

Когда бьют — очень страшно. От мамы и папы ожидаешь другого. Папа до сих пор не понимает, что было не так. Мама просто говорит, что жизнь была тяжёлая, но сейчас она всё осознала. Не знаю, почему развалилась семья родителей, но и у нас нет близких отношений, только формальное общение. В моей нынешней семье насилия нет, и я постараюсь, чтобы его никогда не было. Никому не пожелаю такой опыт, но я смогла вырваться. 

Анна К.

Мне запомнился один эпизод из детства. Остальные случаи были довольно лайтовыми — иногда меня слегка шлёпали по попе, — а это было натуральное избиение, чуть ли не ногами, с ужасными криками. Я даже не помню, за что меня били, и мама тоже не помнит. Но самое ужасное, что после побоев она встала и обиженная ушла к соседям, сделав вид, что бросает меня. Всё время, пока мамы не было, у меня продолжалась истерика.

Когда мама вернулась, я в слезах валялась у неё в ногах, выпрашивала прощения и умоляла не уходить. Надо отдать ей должное: когда я в подростковом возрасте захотела эту тему обсудить, мама не вспомнила подробностей, но выслушала меня и попросила прощения. Потом сама пару раз вспоминала и очень раскаивалась. Наверное, поскольку мы проговорили этот случай, а мама признала свою вину и с определённого возраста смогла стать моим другом, я прошла через этот опыт без потерь.

Мне кажется, сейчас нам проще выбрать способ воспитания детей, чем нашим родителям. Много психологической литературы, написанной доступным языком, полно статей в интернете и вообще полезной информации. Мне как-то даже неловко говорить о вреде наказаний — очень хочется, чтобы это было очевидным для всех.

Андрей Колядин 

До школьного возраста я рос с бабушкой в казачьей станице, именно она научила меня любви и доброте. Потом меня забрали родители — сначала мама, позже присоединился отец, который учился в аспирантуре и вскоре её окончил. Отец был кандидатом педагогических наук, но в воспитании детей понимал крайне мало. Я не могу сказать, что он бил меня часто или был плохим человеком, но иногда давал подзатыльники так, что я летел кубарем по комнате. Это продолжалось до подросткового возраста — пока я не смог дать сдачи. 

Отец сделал для меня много хорошего и в целом был добрым человеком, но из-за поколачиваний я никогда его не любил. Он давно умер, но мне до сих пор сложно вспоминать о нём что-то хорошее. К человеку нельзя применять насилие, особенно если это ребёнок, который зависит от родителей и не может ни уйти, ни дать сдачи. Поэтому я решил никогда не поднимать руку на своих детей — у меня три дочки. Мы с женой сразу договорились, что если кто-то из нас будет ругать ребёнка, то второй должен встать на его сторону — даже если дочери делают что-то плохое, они должны чувствовать себя защищёнными.

Наталия

Системно меня не били, но периодически случалось. Запомнился случай, когда лет в пять я была с папой на горке и сильно ушибла палец. На следующий день не могла стоять и в сад, конечно, тоже идти не могла. Родителями это было расценено как симуляция, на меня наорали, избили меня ремнём и показательно поволокли в травмпункт, чтобы вывести на чистую воду. Рентген показал перелом пальца.

Ещё недавно я кормила свою маленькую дочь супом, она капризничала, и я испытывала сильное желание окунуть её лицом в этот суп. Конечно, удержалась, но желание было просто диким, будто под руку толкают. Через пару дней мама походя рассказала, как в три года макнула меня лицом в суп, чтобы я знала, как доводить её капризами.

Я считаю, что накатывающее иногда ощущение собственной никчёмности и непроизвольная вера в то, что более сильный имеет право меня задавить, — это из детства. Неумение отстоять свои границы, отсутствие уверенности в самом праве их отстаивать — тоже оттуда. Для меня почти невозможно отказать кому-то в просьбах. Мне дико сложно удержаться от насилия в отношении собственных детей, и это приходится прорабатывать с психологом. Я часто срываюсь и кричу на них, хотя осознаю, как это плохо, и мучаюсь из-за чувства вины, ведь я понимаю, что наказывать беззащитное существо просто подло. Кстати, в нашей семье в качестве наказания активно использовали игнор, то есть ребёнка просто не замечали, не реагировали на его обращения и просьбы, любые его потребности. Эта практика прорвалась в мои отношения с мужем. Я знаю, как это эффективно, и применяю этот приём часто, хотя знаю, как это ранит и обижает. Правда, пытаюсь с этим бороться.

Отец умер до того, как у меня сформировался осознанный подход к этой проблеме. А мама сначала либо обесценивала её, либо отрицала, но по прошествии времени начала признавать и даже извиняться. Думаю, я более-менее простила их за это.

Анна Синаревская 

У меня была нормальная, по всем меркам благополучная семья, в которой, однако, практиковались телесные наказания, а точнее — ремень. Сложно вспомнить, как часто меня лупили — это происходило не регулярно, но и не считаные разы. Пик побоев пришёлся на 9–13 лет.

Моим воспитанием занималась в основном мама, поэтому наказывала она. Ближе к десяти годам у меня появились подростковые симптомы: я врала, прогуливала школу, плохо училась, хамила, ленилась и так далее. Дома были регулярные скандалы, и последним аргументом становился ремень. Кажется, мне влетало достаточно сильно, даже оставались следы. Папа и бабушка не вмешивались, видимо, считали, что это не их территория. 

Это было унизительно и очень-очень обидно. Кажется, я даже сейчас могу заплакать, когда вспоминаю об этом. Трудно сказать, ощущаю ли я это как травму — мне вообще не нравится состояние обиженности и позиция жертвы. Но, возможно, если бы не это, я бы выросла более открытой и уверенной в себе. И у нас с мамой были бы более доверительные отношения. Сейчас они, кстати, хорошие — мы можем долго разговаривать, чем-то делиться, советоваться. При всём сказанном выше мама всегда умела быть и ласковой, и любящей. Но моя привычка закрываться от неё осталась ещё с тех времен.

Не могу сказать, что мы с мамой до конца проговорили эту тему, но о своей обиде я ей рассказывала. А она в каком-то разговоре призналась, что просто не знала, как на меня влиять. То есть её попытки воспитывать меня с помощью ремня — это от бессилия. Она была очень уставшей, утонувшей в бытовых проблемах женщиной, которая не справляется с дочерью-подростком, — это я теперь тоже понимаю.

И всё же самое плохое — в том, что у меня, как и у матери, нет внутреннего барьера перед физическим наказанием. Сейчас у меня маленькая дочка, которая, как и все дети, иногда доводит до белого каления. И я с огромным трудом побеждаю в себе желание отшлёпать её. Скажу честно, получается не всегда, но я очень стараюсь держать себя в руках. Конечно, ни о каком ремне речь не идёт — это, казалось бы, безобидные шлепки по попе (хотя, конечно, они не безобидные). Но я вынуждена постоянно вести борьбу с собой, чтобы потом рука не потянулась к ремню. Притом что моё отношение к телесным наказаниям резко отрицательное. Я очень не хочу ранить своего ребёнка и мечтаю, чтобы он был полностью открыт ко мне. 

Надя

Меня били ремнём в тех случаях, когда родители считали, что я это заслужила. Как правило, речь шла о вранье. Каждый раз мне говорили, что бьют именно за ложь, а не за проступки. Чтобы получить удары ремнём, мне предлагалось лечь. Я убегала, так что отцу приходилось за мной гоняться по дому. Закончилось это, когда я смогла дать папе сдачи — мне было лет четырнадцать.

Когда я переехала в Израиль, поняла, что тут мой отец за такое обращение с ребёнком сидел бы до сих пор. На Украине, конечно, всё было иначе, и никто из соседей не обращал внимания на мои крики. Периодически мы обсуждаем это с родителями — они считают, что это происходило не больше пяти раз. А я помню о 2–3 случаях в год. Сейчас мама и папа говорят, что в каком-то советском журнале было написано: детей с моим характером нельзя исправить разговорами, а можно только бить.

В девятом классе, прогуляв урок и получив замечание в дневник, я выпила все таблетки, которые нашла в доме. К счастью, их было немного: на тот момент все были здоровы и я отделалась тахикардией.  Родители об этом так и не узнали. 

Наталия

Мама била меня за любую провинность. Если ей не нравился мой ответ на её замечание, она могла ударить меня по лицу рукой. Однажды она обручальным кольцом разбила мне губу — пошла кровь, но она не извинилась. Иногда она готовилась к побоям. Если я опаздывала домой с прогулки, у неё уже был приготовлен шланг от стиральной машины. Однажды мама избила меня папиными подтяжками, на них были металлические зажимы, и вся задница и ноги у меня были в ссадинах. Время от времени она закрывала меня в квартире без ключей на целый день. Я жаловалась бабушке, дедушке, папе, маминой сестре, они считали это неприемлемым, не раз говорили ей об этом, но ситуация не менялась.

Всё закончилось, когда мне было около семнадцати лет. Однажды, когда мама хотела ударить меня по лицу, я схватила её за руку и выкрутила. После этого она сказала, что больше так не будет. С мамой у меня всю жизнь были напряжённые отношения. Я выполняю свой дочерний долг, забочусь о ней, но любви не чувствую. Эту историю не обсуждаю, потому что не хочу обострять отношения. К тому же она уже пожилая и слабая.

В итоге категорически не приемлю любое насилие, в том числе моральное и какое-либо ущемление моей личной свободы. Как мне кажется, я выросла очень свободолюбивым и независимым человеком и ни разу в жизни не ударила и не шлёпнула своих детей.

Если вы сталкивались с насилием и чувствуете симптомы посттравматического стрессового расстройства, не откладывайте поход к психотерапевту.

Общероссийский детский телефон доверия — 8-800-2000-122

ГБУ «Кризисный центр помощи женщинам и детям» — 8-499-977-17-05

Онлайн-служба для поддержки подростков «Твоя территория»

Фотографии: alisseja — stock.adobe.com (1, 2, 3)