Хороший вопрос«Его же нельзя там оставить»: Матери
о кесаревом сечении

Ира

ребёнку год и семь месяцев

Мне кажется, что роды — это природный процесс; это таинство, которое я хотела пережить. Моё намерение родить самой было настолько сильным, что я даже теоретически не была готова к кесареву сечению. Думаю, что это моё упущение — операция для меня, можно сказать, стала ударом.

Во второй половине беременности у меня была тяжёлая форма гестоза (сейчас это осложнение беременности называют преэклампсией. — Прим. ред.): последние две-три недели сильно прыгало давление, и на тридцать восьмой неделе я легла в дородовое отделение. Там мне в первый день поставили капельницу, и у меня началась такая сильная головная боль, какой ещё никогда не случалось. К утру я была просто никакая — и на этом фоне опять подскочило давление. Пришла заведующая: «Экстренное кесарево». Я позвонила близкому человеку, она сказала: «Ира, не бойся, всё будет хорошо. Просто пришло время». После этого я согласилась — уже понимала, что ребёнок готов выходить, процесс пошёл.

Меня «прокесарили» в 11:35, а приходить в себя после общего наркоза я начала только в шесть часов вечера. Встать я смогла лишь на четвёртый день — лежала под капельницей. Психологически было тяжело: вроде бы родила, живота нет, а ребёнка не показывают (дочка родилась с весом 2350 граммов, её принесли только на четвёртый день). Это боль — когда ты «недомама», когда в роддоме без ребёнка, когда у тебя нет сил, плюс гормоны… У меня было лёгкое чувство вины, что не смогла родить так, как хотела, но подруги меня поддержали, говорили, что не надо себя корить. Носить ребёнка после операции было совсем не тяжело, я даже про это не думала. Живот долго ныл и был бесчувственным.

Я верующий человек и знаю, что бог меня бережёт и предлагает лучшее из возможного. Сейчас я спокойно говорю, что у меня было кесарево — но ещё год назад для меня этот вопрос был болезненным. Теперь рассуждаю так: если получится родить самой во второй раз — хорошо, нет — тоже хорошо.

Аня

ребёнку месяц

Операции я боялась, как, впрочем, и естественных родов. Но после просмотра лекций по правильному дыханию настроилась на естественные роды и не исключала эпидуральную анестезию. В кесареве меня пугало то, что ты слышишь щёлканье инструментов, что-то чувствуешь и умом понимаешь — тебя режут. Но я осознавала, что, какими бы ни были твои установки, всё может пойти совсем не так — мы не управляем своим организмом.

Естественные роды начались в сорок одну неделю и три дня. К этому моменту я уже лежала в дородовом отделении, была в напряжённом ожидании и одновременно ощущала разочарование: снова ничего — слабые схватки начинались каждый вечер и сходили на нет. В вечер родов они стали куда болезненнее, меня перевели в родильное отделение, приехала врач, с которой у меня был заключён договор. Посмотрела и сказала, что я ещё в самом начале процесса. Мне прокололи плодный пузырь (эту процедуру называют амниотомией; её делают строго по показаниям, обычно для стимуляции или ускорения родов. — Прим. ред.), сокращения матки усиливались.

Самое трудное было лежать с монитором КТГ: в перерывах я вставала и сидела — так было проще переносить боль. Всё это длилось часов шесть, потом меня ещё раз осмотрели и сказали, что раскрытие не прогрессирует — и предложили кесарево. Факторов было сразу несколько: крупный плод, узкий таз, обвитие пуповиной и, главное, слабая родовая деятельность. Кесарево снижало риски для ребёнка в первую очередь. Я тогда уже страшно мычала, корчилась и извивалась при каждой схватке: была в сознании, но помутнённом. Так что предложение, что мне сейчас сделают анестезию и через полчаса у меня родится здоровый ребёнок, восприняла как подарок свыше. Хотя ещё два дня назад в ответ на слова врача о том, что есть большая вероятность кесарева, я прослезилась. Как это было глупо!

Мне делали кесарево под спинальной анестезией (местной анестезией, при которой происходит обезболивание нижней половины тела. — Прим. ред.), минут через двадцать вытащили ребёнка — я почувствовала, будто с живота сняли тяжеленный груз. Сына показали сразу, дали поцеловать, а потом унесли мужу и маме, которые ждали в палате. После меня зашивали, пока я лежала измождённая и счастливая. Операция прошла около восьми утра, а уже в три часа дня мне помогли встать на ноги, принесли ребёнка. Дальше — как у самостоятельно родивших мам.

Поднимать ребёнка нужно было с первого дня: я находилась в палате одна, время для посещения родственников ограничено, медсёстры заходили только пару раз за день проверить, всё ли в порядке. Поднимать было трудно: сын весил четыре килограмма, было больновато на месте шва и, главное, страшно и непривычно. Но боль была приглушённой, потому что я принимала обезболивающее (примерно в течение десяти дней), как мне и сказали врачи. Шов сейчас делают косметический, его не надо снимать. Просто в первый день ходишь с наклейкой, на следующий день отклеиваешь её, и всё — можно, например, мыться в душе. Но, наверное, надо сказать, то, что у меня всё так легко прошло, — заслуга хирурга. Шов выглядит как тонкая линия и не будет виден, даже если я надену бикини. Моя врач сказала, что следующие роды лучше планировать не ранее чем через два года и сразу ориентироваться на кесарево — несмотря на мнение, что стоит пробовать рожать самой даже после первой операции. Так что я думаю, что если решимся на второго ребёнка, то буду планировать кесарево.

Раньше я слышала рассказы женщин, для которых необходимость экстренного кесарева стала ударом и повлекла за собой послеродовую депрессию. У меня не было ничего подобного. Боюсь представить, что было бы, если бы мне пришлось ещё двенадцать часов корчиться в схватках, да и о рисках для ребёнка думать не хочется. На мнение людей, которые считают, например, что дети, рождённые с помощью кесарева, чем-то хуже тех, кто родился при естественных родах, мне вообще наплевать. 

Лера

старшему ребёнку десять лет,
младшему два года

С первым ребёнком ничто не предвещало кесарева, и оно не обсуждалось — я за естественные роды. Дело было десять лет назад. Тогда на сроке семь с половиной месяцев в поликлинике меня отпустили в свободное плавание, и почти два месяца я просто ждала дня родов. Они у меня были платные, где-то за неделю до них врач попросила меня приехать на осмотр. На УЗИ выяснилась очень неприятная картина — у меня резко «постарела» плацента (имеется в виду состояние, при котором плацента преждевременно „исчерпала“ свой ресурс и не доставляет плоду достаточное количество кислорода и питательных веществ. — Прим. ред.). Врач сказала: «Лера, у тебя два дня. Ты приходишь либо завтра, либо послезавтра. Ждать, пока ты сама разродишься, мы не можем». И я пришла. Мне вскрыли пузырь, чтобы попробовала родить — и я ушла в стремительные роды: за сорок минут было раскрытие шейки матки шесть сантиметров. Но врач вдруг перестала слышать сердцебиение ребёнка: они взяли один аппарат, второй — сначала подумали, что не работает. В итоге забегало всё отделение.

Оказалось, что у меня отошла плацента. Моя врач сидела лицом ко мне, напротив висело большое зеркало, а у меня за спиной стоял другой врач. Я видела, как он показал рукой: «Кесарим?» Она: «Да». И мне: «Лера, у нас максимум пять минут. Ты должна просто подписать документы». Пока меня везли в операционную, я правой рукой чёркала какие-то палочки.

Мне сделали общий наркоз (сейчас при кесаревом сечении общий наркоз используют реже, в основном в экстренных ситуациях или если не действует другой вид анестезии. — Прим. ред.). Сначала мне поставили эпидуралку, но, как мне потом объяснили, так как пошла отслойка плаценты и была острая гипоксия плода, меня на пятнадцать минут ввели в наркоз — чтобы ребёнку поступал кислород. Первое, что я спросила, когда очнулась: «Что с ребёнком?» Мне ответили: «Не волнуйся, он родился плохенький, 5/7 по Апгар, но очень быстро приходит в себя». Его принесли только утром. Конечно, всё перевернулось с ног на голову: я не видела момента родов, не было прикосновений, ощущений — всё прошло мимо. Но никакого укола из-за того, что родила не сама, я не ощущала. Шрам у меня был под животом — тогда зашивали нитками; после я ходила на процедуры, на которых сушили шов — он у меня мок (такое возможно, если шов заживает недостаточно быстро или есть воспалительный процесс и требуется дополнительный уход. — Прим. ред.). Вставать было безумно тяжело, смеяться невозможно. Швы сняли на седьмой день.

Когда я забеременела во второй раз, то думала, что буду рожать с помощью кесарева — из-за сложностей в первых родах. Во время беременности мне поставили гестационный диабет (в итоге диагноз не подтвердился) и отправили в один из лучших московских перинатальных центров, где я попала в руки замечательных специалистов. Но они почему-то решили, что я буду рожать сама. И самое интересное было в том, что я согласилась.

Мне поставили катетер Фолея (используется для стимуляции родов. — Прим. ред.), на протяжении всей ночи у меня были схватки, но шейка матки не раскрывалась. Утром меня всё-таки доставили в родовое отделение, но шейка была тугая настолько, что врачи не представляли, как я справлюсь самостоятельно. Меня отправили обратно в отделение патологии и сказали, что если до конкретного числа не рожу, будут делать кесарево. Так и получилось.

Во второй раз операция прошла по-другому. Я была в замечательном настроении, всё наблюдала и видела, потому что мне сделали эпидуральную анестезию. Ребёнка достали, положили на грудь — несмотря на то, что у него было двойное обвитие пуповиной. Через шесть часов я уже сидела, а ребёнка принесли в палату в одиннадцать часов вечера (родила я его в два часа дня). Швы обрабатывали два раза — снимать их было не нужно, они рассосались сами.

Я не переживала, что родила не сама. Я сполна ощутила материнство — у меня родился ребёнок, его положили на грудь. Слышала как-то: «Зачем ты кесарилась?» Это не касалось лично меня, просто заходили разговоры с общими знакомыми, и я чувствовала негативное отношение. А если операцию проводят по показаниям и от этого зависит здоровье мамы и ребёнка? Естественно, я пойду на кесарево и даже думать не буду об этом. Когда есть показания — лучше перестраховаться. Кстати, я часто слышу, что после кесарева якобы нет молока. Так вот: первого сына я кормила шесть месяцев, второго — больше двух лет. 

Марина

старшему ребёнку семнадцать лет,
младшему восемь лет

Первого сына я должна была рожать сама, но к концу срока он перевернулся и «сел» на попу, так что из-за тазового предлежания мне назначили операцию. Рожала я платно. Помню, захожу в операционную, врач говорит: «Раздевайтесь». Я сняла халат. Врач спросил: «А что вы очки не сняли?» Я сказала: «Я не могу их снять, ничего не вижу». Рассмешила персонал. Наркоз был общим: меня кольнули, я стала считать до десяти, но последние числа уже не помнила. Отпечаталось только, что когда отходила от наркоза, то рассказывала стихи: «Мороз и солнце, день чудесный!» Ещё запомнила, как анестезиолог мне говорит: «Мамочка, вы меня слышите?» — «Да». — «У вас сын родился. Вы понимаете?» — «Нет». И этот диалог повторялся несколько раз. Сын родился в три часа дня, а принесли мне его в шесть утра на следующий день. Восстанавливалась я постепенно: было время для отдыха, потому что ребёнка принесли не сразу. Никакой сверхъестественной боли после операции не чувствовала, шрам зажил быстро.

Младшего сына я родила тоже с помощью кесарева — у меня до этого была операция, от которой остался большой шов на животе, поэтому вариантов не было. На вторых родах у меня был не общий наркоз, а эпидуральная анестезия, и мне показалось, что этот вариант лучше: сына сразу приложили к груди. Единственное, мне кажется, что от эпидуралки у меня потом чесалось тело —думаю, это было что-то аллергическое. Схватки начались раньше срока (я тогда лежала в дородовом отделении), и врач уговорил меня сделать эпидуральную анестезию. Мне попалась молодая команда, они всё делали с шуточками, смеялись: «Сегодня день нашего анестезиолога, так что вам сына надо Романом назвать». Сделали укол. Я говорю: «Мне больно, не делайте ничего». Хотя они ничего не делали — мне эта боль просто казалась, я боялась, что будут резать «по-живому». Через некоторое время врач спросил: «Ну что?» «Всё равно болит», — отвечаю. «Я уже ребёнка достаю». Кстати, звуков скальпеля и шприцов я в итоге не слышала. После вторых родов отходила примерно так же, как после первых: ребёнка старалась не носить, шов болел, но терпимо.

У меня есть знакомая, которая переживала из-за кесарева: она хотела родить сама, но у неё отошли воды, она рожала часов восемь, а потом ей сделали операцию. У меня же никогда не было чувства вины: ребёнок должен родиться, его же нельзя там оставить. Так какая разница, как это получилось?

Дарья

Ребёнку шесть лет

Где-то за пару месяцев до родов выяснилось, что у меня маловодие, двойное обвитие пуповины вокруг шеи плода и тазовое предлежание. Доктор сказала, что в этих условиях ребёнок уже не перевернётся вниз головой и точно придётся делать кесарево. Операция была плановой — насколько я помню, за неделю или две до сроков родов. Конечно, я очень волновалась: я боюсь даже сдавать кровь и делать прививки, а тут тем более. Но у меня была очень хорошая врач, заведующая отделением: мы общались с ней по телефону, я могла задать любой вопрос — а она успокаивала меня.

Операция прошла хорошо. Мне делали спинальную анестезию — врач сказала, что это лучше, чем эпидуральная. Честно говоря, я не совсем поняла почему, но вроде как считается, что это более современный метод. Я довольна тем, как всё прошло — во многом благодаря врачу: сработано было чисто, шов аккуратный. Анестезиолог тоже молодец — было не больно, как иногда рассказывают; единственное, меня очень сильно тошнило во время операции. Было такое ощущение, что я только наполовину в сознании: вроде бы здесь и вроде бы не здесь. Мне было так плохо, что анестезиолог минут через десять после начала операции предложила мне поспать. Я согласилась — увидела ребёнка, его унесли, и дальше я уже спала. Проснулась уже в реанимации.

Операция началась в час дня, а в палате я оказалась часов в одиннадцать вечера. Самый тяжёлый период — это первые несколько часов в реанимации, когда начинаешь приходить в себя после и чувствовать боль там, где был разрез. Ещё меня сильно колотило: как я потом узнала, это такой «отходняк» после спинальной анестезии.

На следующее утро, конечно, было очень тяжело. Помню, медсестра не очень вежливо со мной разговаривала — я вызвала её по личному вопросу, а она посчитала его неважным, просто развернулась и вышла. Потом, уже на вторую ночь, врач посоветовала спать на животе. Я сделала это и сразу почувствовала себя человеком, стало гораздо легче. С каждым часом мне становилось всё лучше, а через день у меня было уже столько энергии, что я не знала, куда её деть, и гуляла по коридорам. Меня держали в больнице в течение недели, хотя я считаю, что трёх дней было бы вполне достаточно.

Дальнейшее восстановление прошло гладко. Мне хорошо зашили разрез — врач была профессионалом; шов не очень сильно болел, поднимать ребёнка не было проблемой. Операция повлияла только на кормление, поскольку ребёнка сразу не приложили к груди; у «кесарят», как правило, в принципе проблемы с этим. Мне пришлось практически сразу давать ему смесь — с грудью не получилось.

По поводу дальнейших родов врач сказала: «Может, и попробуешь сама родить». Я подозреваю, что если впоследствии захочу ещё ребёнка и смогу с ней связаться, возможно, мне удастся сделать это естественным путём. Все остальные врачи в поликлиниках и в роддоме любят твердить, что после кесарева обязательно кесарево — и не раньше чем через три года. Я в принципе готова к тому, чтобы второй раз родить и через операцию.

Со стереотипами и предубеждениями по поводу кесарева сечения я сталкивалась. Говорили, что у детей, родившихся так, чаще бывают проблемы со здоровьем. Но это примерно такой же стереотип, как о кормлении грудью и искусственными смесями. Я просто махнула на это рукой — не хочется думать, что твой ребёнок чем-то хуже других. К тому же сейчас он гораздо реже болеет, чем многие другие дети его возраста. С иммунитетом у него всё в порядке.

ФОТОГРАФИИ: OlekStock — stock.adobe.com, arthour — stock.adobe.com