Хороший вопрос«Я всех люблю издалека»: Взрослые люди
о разводе родителей

Родители развелись, когда мне было шесть. Отчётливо помню день, когда папа мне об этом сообщил, но не помню, какие он подобрал слова, как объяснил почему. Эта новость стала концом света — поразило именно крушение самого надёжного. Потом ещё много лет я загадывала одно и то же желание: чтобы папа и мама снова были вместе.

После развода мы с мамой переехали к её родителям, и это было даже весело — правда, только мне, а не маме. Она была холодна и неохотно отпускала меня на встречи с папой, но не настраивала против и не запрещала с ним видеться. Он же (как я сейчас понимаю) заглаживал вину подарками и развлечениями, с ним было весело, и никакой обиды за разрушенную семью я не испытывала. Я беззаветно его любила и защищала от нередких бабушкиных упрёков. 
В то время у меня был полный комплект бабушек и дедушек, которые стали соревноваться в любви ко мне, ревновать, бороться за внимание, выходные — так что в каком-то смысле развод умножил любовь вокруг меня на два. Но и научил дипломатии: было тяжело не разорваться между родными, всем уделить время, никого не обидеть и каждому доказать, что он, несмотря ни на что, самый любимый.

Вскоре мама встретила второго мужа, мы переехали в другой город, много путешествовали, жили в достатке и гармонии. Отчим многое мне дал: показал мир, привил любовь к чтению, воспитал нужные качества, мотивировал и помогал. Поэтому мамин развод с ним я переживала, возможно, даже тяжелее развода с папой. Я уже училась в институте и воспринимала эту историю по-взрослому, со всей палитрой сложных чувств. Пожалуй, именно этот развод помог мне многое понять о семье, об отношениях мужчины и женщины, о себе.

Каждый раз было страшно и больно, но всегда всё оборачивалось к лучшему. Ответ — банальное «время лечит». Отчаяние и апатия сменялись концентрацией воли и рывком, новым этапом в жизни, самостоятельностью и бесстрашием. И я рада, что никто из родителей не терпел друг друга «ради» — от этого было бы только хуже. Сейчас я прекрасно общаюсь с родителями, вторым маминым мужем и всеми папиными последующими жёнами — такая вот сложная большая семья. У меня две маленькие сестры от папиного третьего брака, которые до сих пор не понимают, как это возможно, что я тоже папина дочка. Папа с мамой при этом по-прежнему общаются исключительно подколами и формальными поздравлениями с праздниками.

Точно вспомнить момент, когда развелись мои родители, не получится, но по ощущениям мне было около двух лет. Естественно, я ничего не помню. Всё моё детство меня окружала большая семья, я по праву считаю себя «сыном полка». Уже в осознанном возрасте понял, что папы у меня нет, и воспринял это спокойно: у кого-то нет тёти или дяди, а у меня нет отца — такое бывает. Пока я был в детском саду и начальной школе, мы виделись с ним раз в полгода в парках развлечений и игровых центрах, но всё это время я воспринимал его как друга семьи. В последний раз мы встречались, когда мне было лет десять или около того, — почему после этого встречи прекратились, я не знаю, родители окончательно перестали общаться.

С тех пор я долгие годы был совершенно не в курсе, что происходит в жизни отца, с родственниками с отцовской стороны тоже никогда не общался. Раньше мне снилось, что мы с отцом случайно встречаемся и он очень подробно расспрашивает о моей жизни. В реальности всё получилось немного иначе. Не так давно совершенно внезапно меня нашла в соцсетях дальняя родственница и спросила, хочу ли я пообщаться с отцом. Я не захотел.

Что я об этом всём думаю? Никакие обстоятельства ни за что не заставили бы меня перестать общаться со своим ребёнком. Но жалко мне здесь не себя, а маму: семья помогала, но многие вопросы моего взросления, в том числе финансовые, ей пришлось взять полностью на себя. Себя в этой истории пострадавшим не чувствую. Более того, довольно часто шучу на эту тему: надеюсь, что хоть «Папа Джонс» меня не бросит.

Мои родители развелись, когда мне было тринадцать лет. Я вернулась из лагеря в Германии, и мама увела меня в квартиру к бабушке — ещё пару дней я не совсем понимала, что происходит. Город был маленький, менять школу и класс мне было не нужно. Но жить я стала с папой вдвоём, начала готовить, убирать квартиру. Папе тоже было одиноко, мы с ним ходили вдвоём в караоке: он пел «Крейсер „Аврора“», а я — «Рейкьявик».

Моя лучшая подруга посчитала, что я живу теперь слишком далеко (минут пятнадцать пешком), и медленно перестала со мной общаться. Вечерами я плакала, считала, что виновата моя мама. Я охладела к родителям. Пару лет спустя, когда на год уезжала из страны, то очень радовалась и ни по кому не скучала. Наладить действительно тёплые отношения с мамой у меня получилось, когда я уже отправилась учиться в Москву и стала старше.

Сейчас я общаюсь и с мамой, и с папой, они между собой — только изредка, когда это действительно необходимо. Помимо меня у них ещё общий ребёнок — мой брат — и ещё по дочке от нового брака. Мне кажется, наши родители были молодыми и глупыми и начали ответственно относиться к чувствам детей только с появлением третьего ребёнка, после сорока. До этого они постоянно решали свои проблемы за наш с братом счёт. Самое неприятное — общались через нас, переносили отношение друг к другу на нас (описать это можно фразой «Скажи своему папаше…»). Конечно, они нас любили, зарабатывали на все наши занятия и поездки, но параллельно всегда выясняли отношения. Сейчас я очень рада, что у их новых детей дома всё совсем по-другому. Маленькие девочки растут с пониманием того, что у нас с братом другие папа и мама. Мой брат живёт то с одним, то с другим родителем. Я всех люблю издалека.

Родители развелись, когда мне было восемнадцать лет. Помню, я была на свидании, мне позвонила мама, она не плакала, но голос был странный — попросила как можно быстрее приехать домой. Вопросов я не задала, сразу как-то поняла: мама наконец узнала, что у отца другая женщина. Дело в том, что уже не один год я была в курсе двойной жизни папы. Не замечать, казалось, было невозможно: отец сильно пил, уезжал в странные командировки, а когда бывал дома, запирался в комнате и долго с кем-то тихо разговаривал по телефону. Но мама ни о чём не догадывалась. Так защищается психика: люди упорно не замечают неприятной правды, хотя для окружающих она очевидна. До момента, когда всё открылось, ситуация в семье уже несколько лет была угнетающей. Мама с головой ушла в работу, отец скорее отсутствовал, я страдала от невозможности раскрыть маме не свой секрет, брат тяжело переживал переходный возраст, и я не получала никакой поддержки. Семьи у нас давно не было.

В тот вечер мы вчетвером собрались дома и впервые за три года поговорили. Оказалось, любовница папы забеременела, и он был вынужден наконец разрешить ситуацию — не в пользу нас. До сих пор считаю тот разговор самым сложным в моей жизни. Родители развелись быстро и с тех пор за десять лет ни разу не разговаривали. Папа уехал в новую семью, а мы с братом остались дома с мамой, которая долго и трудно переживала предательство. Я, как взрослая дочь, стала как будто маминой мамой: утешала, подбадривала, вместе с ней ненавидела и презирала отца.

Я долго отрицала, что родительская ситуация как-либо на меня повлияла, ведь на момент развода я была взрослым человеком. Однако мне потребовалось много лет, чтобы осознать последствия той травмы. «Баги» начали вылезать в моих попытках построить отношения с мужчинами: как ни парадоксально, я выбирала исключительно недоступных, чаще всего женатых. Я провела у психотерапевта долгое время, прежде чем смогла наконец сломать этот сценарий. Тем не менее я всё ещё не могу простить папе даже не того, что он нас бросил, а того, что он не нашёл в себе сил гораздо раньше прекратить семейный ад неизвестности и недосказанности, в котором мы все жили. С папой общаюсь редко, близких отношений у нас нет. С его женой и детьми от нового брака я тоже не пересекаюсь. У мамы всё сложилось удачно — она снова вышла замуж.

Родители развелись двадцать восемь лет назад, когда мне было где-то пять, а брат был на два с половиной года младше. Но об их разводе мы узнали гораздо позже, так как они решили сохранять видимость семьи ради детей. Обсуждая с матерью ту катавасию, мы все прекрасно понимаем, это полная ерунда, поскольку от созданной видимости «всё хорошо, мы семья» в первую очередь страдают дети. У обоих родителей начинается своя, другая личная жизнь. Дети так или иначе видят всяких дядь и тёть, которые как бы друзья папы или мамы. Но в шесть-семь-восемь лет мы всё-таки понимали, что если дядя остаётся в доме, пока папа в командировке, это странно. Если как только мама уезжает в командировку, папа тащит детей к какой-то тёте и просит их погулять — это тоже странно. Дети делают вид, что так и должно быть, но сомнения закрадываются. Папа с мамой живут в разных комнатах, объясняя, что папа храпит, а маме надо высыпаться, так как она очень много работает.

Держать видимость семьи у родителей не очень получалось: они ссорились на наших глазах. Брат долго заикался. Я тихо ненавидела отца. Но в один прекрасный день (мне уже было восемь) мама с нами всё-таки поговорила и объяснила, что они с папой не могут больше жить вместе. Мы долго ревели, так как обе в тот момент думали, что делали как лучше: мама сохраняла семью, а я молчала, боясь, что ей будет плохо.

Когда спектакль закончился, стало легче — ссоры прекратились. Но одноклассники прознали об этом — были разные ситуации. Бывало, что доброжелатели вслед кричали: «Безотцовщина!» Одна я ещё могла это стерпеть, но если мы с братом были вместе, у меня темнело в глазах, и я дралась, не важно, мальчики это крикнули или девочки. Брат сильнее переживал эту ситуацию, заикание не проходило, и мне было за него жутко обидно.

Знаю, что были договорённости, чтобы отец мог с нами общаться, мама никогда не ставила палки в колёса, но он появился только один раз. В начале весны приехал поздравить брата с днём рождения и маму с Восьмым марта, а про меня просто забыл. Мама передала мне конфеты, которые он ей подарил, но мы прекрасно знали, что они предназначались не мне.

Отношения между родителями прекратились полностью, с роднёй по папиной линии мы тоже не общаемся: после развода те бабушки и дедушки просто вычеркнули нас из жизни. Где он, что с ним сейчас, никто не знает — только периодически долетают какие-то слухи. Знаю, что у нас есть сестра и зовут её Ксюша. Однажды я видела отца на улице: мне было лет пятнадцать, я ехала к бабушке, увидела мужчину с коляской и поняла, что это отец — но он отвёл глаза и сделал вид, что не заметил, да и я прошла мимо. По телу пробежала дрожь, меня бросило в жар — как же можно было отвернуться от меня? У нас на тот момент уже появился человек, который стал нам настоящим отцом: мы прошли процесс усыновления, но на судебное заседание биологический отец не явился, хотя был официально приглашён.

Мы с братом держались друг друга всё детство и переживали всё вместе — а сейчас мы просто не разлей вода. Конечно, игра родителей отразилась на нашем будущем, взрослении, манере общения, поведении с противоположным полом и на том, как мы строим собственные семьи. Брат создал идеальную семью. Он души не чает детях, и я уверена, что он не позволит, чтобы они окунулись в наше детство. У меня семейная жизнь сложилась иначе, но это другая история. Но главное: мы с детьми говорим откровенно и доверительно, чтобы не получалось так, что каждый член семьи пытается сделать, как ему кажется, лучше, утаивая и скрывая что-то друг от друга — а в итоге страдают все.

Мои родители развелись в 1994 году, мне было четыре года. Я вообще не помню их вместе. Когда я выросла, я спросила родителей, почему они развелись — и наслушалась разных историй. Помню рассказы мамы о том, как ей было трудно: она всё время сама мной занималась, отец был постоянно на работе, потом начал пить. В общем, ей было очень тяжело, и в какой-то момент они подали на развод с формулировкой «не сошлись характерами».

При разводе родители договорились, что я остаюсь с отцом и бабушкой, а мама будет со мной видеться на выходных. Это условие ей поставил отец: она должна была обязательно общаться с ребёнком. Как происходил сам процесс, я не помню — я всё время жила дома, с отцом и с бабушкой, а на выходные приезжала к маме, она всегда жила не очень далеко. Конечно, мне в детстве очень хотелось, чтобы у меня была мама не только по выходным.

Сейчас я общаюсь с обоими родителями. Так получилось, что с отцом я жила до семнадцати лет — до окончания школы. Когда мне было пятнадцать, бабушка умерла, и мы стали жить с ним вдвоём. Быт у нас был «весёлый»: кастрюля салата, кастрюля супа на неделю — никто из нас особо не любит и не умеет готовить. Мама хозяйственная — у меня, конечно, был пример перед глазами, но я не могу сказать, что я похожа на неё. Когда ты не видишь этого ежедневно, тебе сложнее: приходится учиться всему самой. Когда мне исполнилось семнадцать и я поступила в институт, я переехала к маме и отчиму (она во второй раз вышла замуж). Когда я была на четвёртом курсе, она развелась, и мы переехали уже в её квартиру. Спустя какое-то время, когда мне было двадцать три, я стала жить отдельно.

Родители всегда общались, без каких-то безобразных ссор и конфликтов. Они отзывались друг о друге скептически, но спокойно. Но вот бабушка по отцу категорически не любила мать и всячески настраивала меня против неё.

До определённого момента я думала, что мой ребёнок никогда не будет расти в неполной семье, а я буду рожать, только если буду на сто процентов уверена, что отец ребёнка меня не бросит. Потом я повзрослела и поняла, что так не будет: нельзя быть железобетонно уверенной в человеке. Сейчас он любит, а потом что-то случится, он разлюбит и захочет уйти — и что, ты будешь его удерживать? Сейчас я думаю, что буду рожать ребёнка, только если буду уверена, что смогу сама на сто процентов его обеспечить. Это будет честно: я не вижу смысла рассчитывать на кого-то кроме себя.

Я смотрю на семьи, которые живут вместе ради детей, — они редко счастливы, чаще дело в привычке, общей квартире, в том, что они не могут разъехаться. Кажется, что разойтись и сохранить человеческие отношения — это не самый плохой вариант. Можно быть родителем — и не обязательно для этого жить всем вместе. Другое дело, что детей лучше действительно заводить осознанно, любить этого человека — потому что только любовь может победить быт. Мне кажется, у мамы с папой была такая же история: они не очень сильно друг друга любили, поэтому быт стал препятствием. Ну, и у отца тогда было очень много работы: он писал кандидатскую и ему это, наверное, было важнее.

Мои родители развелись, когда мне было шесть, сейчас мне двадцать пять. Развод на меня, конечно, повлиял отрицательно. Моя мама как будто старалась быть и мамой, и папой одновременно. Я переняла её модель поведения — суперсильной женщины, которая не умеет и не позволяет себе быть слабой, что сильно мешает в отношениях с мужчинами. Плюс я жила в постоянном страхе за свои собственные отношения и искала в мужчинах прообраз папы, так как его в период детства и отрочества не хватало. Получается такое внутреннее противоречие: с одной стороны, ты маленькая девочка, которая хочет, чтобы её опекали, с другой стороны, не можешь себе этого позволить. И, конечно, появилось чувство вины, потому что я считала себя виновной в разводе. 

Родители после развода никогда не общались. Я давно живу отдельно от мамы, наше общение нейтрально-дипломатическое. Папу видела редко, а при встречах он вёл себя как старый друг, а не как отец. Развод как будто пробил внутри меня дыру, и она не зарастает. Постоянные угрызения совести и одиночество — вот к чему приводит неполная семья.

Четыре года назад у отца в новой семье родилась дочь — у нас с ней разница в двадцать один год. Он относится к ней именно так, как мне не хватало: ответственно, мужественно — и в то же время балует. Иногда задаёшься вопросом: а чем я хуже? Почему разводятся родители, а страдают дети? И почему даже спустя двадцать с лишним лет боль от этого не уходит?

Фотографии: alisseja – stock.adobe.com (1, 2)