Личный опытАдвокат Лейсан Маннапова — о том, как помогла сёстрам из Дагестана спастись от домашнего насилия

О сёстрах и столкновении с российскими пограничниками

Сёстры — мои подзащитные — обратились ко мне за день до запланированного выезда из страны. Девушки хотели, чтобы в случае форс-мажора на границе у них был доступ к быстрой помощи адвоката.

29 октября около двух часов дня мы вместе с несколькими туристами подъехали на маршрутке к пункту пропуска «Верхний Ларс» во Владикавказе. Сёстры первыми подошли к окну паспортного контроля. У них забрали паспорта и всех по очереди попросили отойти в сторону — пограничник, прокатав документы, что-то увидел на компьютере и начал кому-то звонить.

В то же время я и туристы, ехавшие с нами в маршрутке, без каких-либо вопросов прошли паспортный контроль. Нас всех, включая сестёр, попросили вернуться в маршрутку. Девушки начали сильно переживать — стало ясно, что на их паспортах, вероятно, стояли маячки. Спустя 40 минут к нам подошли сотрудники пограничной службы и попросили всех четырёх сестёр «для проверки» пройти с ними в здание. Их сразу же поместили в помещение для тех, кого временно не пускают через границу. Я сопровождала девушек. Когда силовики начали задавать сёстрам вопросы про их долги и про родственников, я обозначила, что присутствую там как их защитник, предъявила ордеры и удостоверение и попросила объяснить причину задержания.

Один из сотрудников пограничной службы, который, как и остальные пограничники, не представился нам, спросил девушек про «одобрение родственников на выезд». Как только они услышали это, сразу же стали сильно нервничать. На мой вопрос, почему у совершеннолетних граждан спрашивают про одобрение родственников, он ответил, что, помимо законов России, на Кавказе существует ещё и «моральный кодекс».

О причинах задержания

Тогда сёстры решили рассказать пограничникам про насилие, которое над ними совершали родители, что бегут из-за сильнейшего страха своей семьи. Они говорили: «Мы боимся, что нас убьют, и просто хотим для себя свободное будущее». Это был жест отчаяния — девушки просто хотели, чтобы пограничники не выдавали их родственникам.

Сотрудники КПП внимательно их слушали, но какого-то сочувствия не выражали, комментариев не оставляли. Повторяли, что девушки совершеннолетние и, если сами не сядут к ним в машину, никто их не заставит это делать. Судя по дальнейшим событиям, рассказу сестёр силовики не поверили — или посчитали всё перечисленное недостаточно вескими доводами, чтобы защитить их.

В тот момент мы очень боялись, что родственники девушек уже на пути к КПП — выехали из Махачкалы и через шесть часов будут у границы. Собственно, чего мы боялись, то и произошло.

Шли часы, сотрудники пограничной службы так и не давали нам внятных объяснений задержания. Они заявляли, что это не задержание, а «проверочные мероприятия». При этом у них менялись версии, почему именно сестёр остановили: от долгов (несуществующих) до фильтрационных мероприятий, якобы они хотели убедиться, что девушки не едут в Сирию. Никаких доказательств и конкретных оснований задержания они так в итоге и не назвали.

О приезде полицейских

Около семи часов вечера приехал наряд полиции одного из районов Владикавказа. Они сказали, что прибыли на вызов о попытке суицида. Я предполагаю, что кто-то из множества волонтёров, звонивших во все органы Северной Осетии, сообщил о возможном самоубийстве после обращения сестёр, которое репостнули различные телеграм-каналы и активисты. Девушки действительно всё это время повторяли, что это последний день их жизни, что, если их отдадут родственникам, живыми они к ним не пойдут.

Сотрудники полиции впервые озвучили версию, что сёстры по заявлениям родителей находятся в розыске как без вести пропавшие. Мне эта версия не кажется правдоподобной, потому что иначе пограничная служба сразу бы об этом сообщила, а она не могла назвать причину проверки в течение многих часов. Полицейские же были убеждены, что сёстры несовершеннолетние и за ними едут их законные представители. Пока мы сидели в одном помещении, силовики заверяли девушек, что с ними ничего не случится. Один из них говорил, что его тоже били родители и он вырос «нормальным».

В какой-то момент один из полицейских даже пригрозил мне административкой о мелком хулиганстве за разговор на повышенных тонах. Меня постоянно дёргали, когда я брала в руки телефон. Разные сотрудники резко подходили и запрещали снимать на режимном объекте. Сначала я терпеливо объясняла каждому, что моя обязанность — фиксировать, если я вижу нарушение прав моих подзащитных сотрудниками органов при исполнении, если при этом сами сёстры не могут это сделать. Я должна их защищать, поэтому и фиксирую нарушения. Пусть лучше не создают ситуаций, когда к совершеннолетним девушкам, пишущим заявление об угрозах убийства на своих родственников, пускают этих самых родственников. А если создали такую ситуацию, фиксация всех нарушений важнее условного режима в здании. К тому же там не было никаких сведений о гостайне — это просто стены со скамейками в маленьком помещении. А сотрудников при исполнении по закону можно снимать.

О родственниках

Около девяти часов вечера в помещение, где мы сидели, в сопровождении сотрудников погранслужбы вошли двое родственников сестёр Хизриевых — их мать и двоюродный брат. Полицейские, хоть и пропустили их в здание в тот самый момент, когда девушки писали на этих людей заявления, однако физически не давали им подойти ближе и встали рядом, держа автоматы.

Когда они вошли, я сразу попросила девушек отвернуться, чтобы избежать визуального контакта. Достаточно было уже того, что родственники постоянно кричали и угрожали им. Один из этих эпизодов попал на то самое видео, где я, понимая, что ни сотрудники погранслужбы, ни полиция меня не слышат, пыталась хотя бы просто голосом перекричать родственников сестёр, чтобы остановить их обращение к девушкам. Продлилось это примерно минут 15, после чего сотрудники погранслужбы сказали им: «Вы попробовали — теперь выходите».

Эти люди, родственники сестёр, ещё какое-то время провели внутри здания, в соседнем помещении, потом несколько часов стояли на улице. Всё это время девушек даже в туалет сопровождал полицейский, чтобы члены их семьи не пытались к ним подойти.

Около 9:30 приехал уполномоченный по правам человека по Республике Северная Осетия и местный депутат, какие-то люди с ними попытались впервые организовать еду. Всё это время у нас даже воды не было, только спустя четыре с половиной часа нам дали стаканчики, чтобы набирать воду из раковины в мужском туалете. К этому моменту ситуация уже получила большую огласку в СМИ и телеграм-каналах, было много звонков в прокуратуру, полицию, на КПП. У помещения, где мы находились, собралось много сотрудников погранслужбы.

Из-за непрекращающегося внимания, постоянно прибывающих людей сёстры только к полуночи закончили писать заявления в полицию, в которых просили провести проверку из-за угроз со стороны родственников, в том числе тех, что приехали на КПП. В помещении были видеокамеры, и девушки просили проверить всё происходившее. Полиция обещала забрать заявления, зарегистрировать их в отделе во Владикавказе и вернуться с талонами о принятии документов, но не успела этого сделать. Как только заявления были дописаны, подошёл сотрудник погранслужбы и сказал, чтобы мы собирались, так как сейчас поедем в Грузию.

О грузинском КПП

В итоге на российском КПП мы провели десять часов. Водитель, который довёз нас до границы, довольно быстро нашёл нам новую маршрутку. В здании КПП Грузии мы провели ещё около трёх часов, пока дожидались водителя и машину, в которой девушки были бы в безопасности. Сотрудники грузинской погранслужбы были очень вежливы, учтивы — огромный контраст с российскими силовиками.

На грузинском КПП мы быстро прошли паспортный контроль: сотрудник нас узнал, так как уже был в курсе истории. Это был красивый обаятельный грузин, он улыбался, по-русски сказал, что буквально час назад прочитал о случившемся, и поздравил сестёр. Он сразу пошёл в кафе, которое расположено в том же здании, и купил всем нам горячий фруктовый чай — обжигая руки, донёс все пять стаканов. Потом болтал с девушками, расспрашивал меня о работе адвоката.

Пограничники вели себя дружелюбно, постоянно подходили и спрашивали, чем могут помочь, угрожает ли кто-то сёстрам на территории Грузии. Они провели всех нас в свой кабинет, чтобы мы могли с комфортом расположиться на диване. Постепенно в такой обстановке девушки успокоились. Мы очень устали, но эйфория от того, что граница всё-таки пройдена, помогала держаться.

Атмосфера там была космической. Я чуть не прослезилась. Я часто работаю с полицией в Москве, и их отношение к людям всегда очень расстраивает — привыкаешь к грубости, циничности, отсутствию эмпатии. И на российском КПП было так. А тут такой контраст — полиция, которая заботится о людях.

Мы доехали в Тбилиси к утру и там попрощались с сёстрами, правозащитная организация, которая им помогает, увезла их в безопасное место. Больше я не могла быть с ними на связи ради их же безопасности.

О работе адвоката и взаимодействии с силовиками

Я в течение года работала на Северном Кавказе, к специфике сотрудников органов и к их стилю общения привыкла — тем более там оно даже мягче, чем в Москве. Но, к сожалению, люди в форме часто оперируют традициями, а не законом. С этой стеной непросто общаться и работать. Для меня весомым стрессом было состояние сестёр, их слова о том, что они не вернутся к родственникам живыми. Я старалась совсем не думать о сценарии, что их могут передать семьям.

После всего произошедшего я получила очень много сообщений от коллег, знакомых, даже от одноклассников и людей, которых видела 15 лет назад и всего раз в жизни. Я прямо купалась в поддержке и приятных словах, даже неловко было каждый раз читать, когда писали, что я героиня. В моменте это была моя работа, и я не чувствовала ничего героического в ней. Рисковали и находились в опасности именно девушки. Это они смелые и герои — рискнуть чуть ли не жизнью ради своего будущего и ради свободы.

ФОТОГРАФИИ: Кризисная группа СК SOS, скриншот программы «Осторожно: Собчак», личный архив героинь