Личный опыт«Бронежилету в Харькове все будут счастливы»: Жители городов Украины о том, что
с ними происходит

Сегодня пошёл шестой день военных действий в Украине. Мы поговорили с жителями украинских городов о том, как изменилась их повседневная жизнь, что они чувствуют и что думают о происходящем. Минобороны России, напомним, утверждает, что военная операция не касается гражданского населения Украины и называет обратную информацию «фейками».

Александр

Мариуполь

 Я родился в Мариуполе и все тридцать шесть лет прожил здесь. Давно хотел путешествовать — возможно, теперь придётся посмотреть западную часть Украины. Знакомые готовы вписать в Ивано-Франковске, если здесь станет совсем тяжело. От Донецка до Мариуполя сто тринадцать километров, мы одни из первых увидели *****. 

В прошлый четверг жена отвела нашего сына в школу, я ещё спал. Вдруг звонит учитель, говорит срочно возвращать ребёнка домой — повсюду обстрелы. Я сначала ничего не понял — в нас и так часто стреляли со стороны ДНР последнее время. А потом вышел на улицу, там всё было слышно, как в 2014 году.

Я режиссёр, но последнее время был в кризисе, работал в аквариумном магазине. Позвонил начальнику: «Артём, что делать?» Узнал, что работа, естественно, останавливается. Без работы остались почти все. А цены в магазинах взлетели — мы остались, можно сказать, в оцеплении, к тому же люди всё скупают в больших количествах. Сахар был по 35 гривен стал 45, сейчас вообще нет. Гречка была 40 стала по 80. Хлеб был 20, подскочил до ста, спустился до 30, теперь выровняли до 20 по указу мэра.

Для чая и кофе мы всегда покупали бутилированную воду, своя здесь всегда была не очень, сейчас из-за военных действий нас переключили на местную воду — из Старокрымского водохранилища. Мы налили её для пробы в кастрюлю — все стенки под утро покрылись налётом. В «Шансе» рядом с домом воды на днях вообще не было, стоит бутылка «Боржоми» в стекле, дешевле купить кока-колу, а ведь деньги постепенно закончатся. Вчера не смогли купить анальгин и нафтизин в аптеке, пришлось взять спрей от насморка за восемьдесят гривен. Всё выглядит, как будто грядёт гуманитарная катастрофа.

У меня не получается спать больше четырёх часов в день, волей-неволей нахожусь в новостном потоке и тревожусь от этого. Мы с семьёй пока не спускались в бомбоубежища. У нас двухэтажный дом, построенный пленными немцами, не уверен, что в подвале безопасно — если завалит, непонятно, как потом выходить. В соседнем доме, правда, была пристройка для выхода из подвала на улицу, но один житель сломал её, чтобы ничто не мешало проезду в гараж. В Мариуполе достаточно много людей смотрят российские новости, потом они говорят: нас идут освобождать? А от чего нас освобождать? По факту ведь получается от мирной жизни, от еды, от свободы, от работы, пенсии. Мы с женой оба потеряли работу, пособия на ребёнка сейчас тоже не будет. Мой сын учится в школе для глухих, там дети из семей разных политических взглядов — но так как в силу специфики они общаются немного иначе, то и конфликты проходят по-другому, спокойнее.

Много людей остаются в Мариуполе, ничего здесь не работает, обстановка стабильно небезопасная. Когда я выхожу в магазин, часто вижу какие-то хорошие кадры домов и природы, но снимать уже ничего не могу. С одной стороны, сейчас это привлечёт внимание как диверсионная работа, с другой — порыва фотографировать, как раньше, сейчас тоже нет из-за самого состояния катастрофы.

Лиза

Харьков

 Двадцать четвёртого февраля в пять мне позвонила мама из Житомирской области и сказала: «Ты знаешь, что Харьков бомбят?» Я такая: «Нет, не знаю». И тут же взрыв. (Минобороны РФ утверждает, что гражданская инфраструктура в ходе спецоперации не затрагивалась. — Прим. ред.) Ну, здравствуйте, началось. Потом я провожала своего ближайшего друга к военкомату. Утро было одним из лучших в моей жизни, эстетически меня всё поразило: небо уникальной красоты, ярко светило солнце.

Многие как будто предчувствовали происходящее, мне всё время предлагали уехать то к маме, то во Львов, то попытаться эмигрировать. В итоге я осталась в Харькове. Из-за кота. У меня уличный дерзкий кот, его невозможно посадить в переноску и куда-то вывезти. Ещё где-то внутри мне хотелось посмотреть и почувствовать всё. Сейчас хочу сказать, что эту сессию можно уже и заканчивать, пошёл какой-то тяжёлый БДСМ, случается много парадоксов. Я работаю в тату-салоне Skin dreams, мы про себя называем его «Кожаные мечты», мой восемнадцатилетний коллега полгода назад вырвался из Луганска, радовался: «Ура, сбежал от оккупантов». В феврале махнул навестить родителей и застрял хуже всех нас. С другой стороны, многие как будто готовились к ***** — закупали крупу, питьевую воду, чай. Все промахнулись только с сигаретами и кошачьим кормом. В Харькове сильный дефицит кошачьего корма, зоомагазины не работают. Недавно, правда, один зоомагазин открылся — говорили, что пенсионерке в очереди оторвало ноги.

Я шучу иногда, что военные действия освободили меня от необходимости бить всем одинаковые надоевшие татуировки. Сейчас совершенно негде купить картриджи, да и в целом на это сейчас нет спроса; татуировщица — самая бесполезная профессия в военное время. В АТБ-маркетах дефицит всего — к полудню пустые полки. Остаются только вещи из отдела смешного хлама: блокнотики, игрушки, карандаши. Приходит много народу, и всё скупают. Уже двадцать четвёртого я не смогла купить кошачий корм — там была очередь размером с Чёрное море. Правда, кассирши работают сейчас очень быстро, никогда не видела, чтобы пробивали так хорошо. Перепада в ценах я вообще не заметила. В маленьких ларьках всё могут попытаться продать за миллиард, но в больших сетях цены держатся, просто хлеб не всегда легко достать.

Я хожу в основном только в убежище. На днях, правда, хотела сдать кровь, но у нас проблема с логистикой — ездит волонтёрский Blablacar, то есть волонтёры на машинах, которые развозят хлеб и могут отвезти на вокзал по необходимости. Это бесплатно, но хорошо что-то давать водителям, например еду или бронежилет. Бронежилету в Харькове все будут счастливы. Я подумала, что неуместно просить доставлять в центр сбора крови. В домашний подвал-бомбоубежище я ни разу не спускалась — живу рядом с метро и хожу туда. Там собираются очень доброжелательные приличные люди, многие приходят с животными — собирается такой контактный зоопарк, есть зарядки, которые можно питать от удлинителя, я отнесла туда чайник, другая женщина — мультиварку, теперь можно поесть горячего. Люди нервничают, но в основном стараются держаться. Походы в бомбоубежище зависят от настроения: иногда думаешь, убьёт и ладно, выходишь в коридор, а когда есть настроение спасаться — бегаешь в убежище каждые пару часов. В первый день я провела в бомбоубежище сутки. В наших пабликах пишут, когда начинается тревога, но никто не пишет, когда она заканчивается. Так что проводишь в бомбоубежище время в зависимости от своего фатализма. В таких условиях возникают новые проблемы — например, мужчинам без документов не вариант перемещаться по городу. При этом в целом народ достаточно активен, многие ушли волонтёрами в территориальную оборону; многие айтишники, которые никогда не участвовали в политических движениях, мобилизовались. Я отношу из дома тряпки на изготовление коктейлей Молотова — когда будет совсем п****ц, ими придётся пользоваться. Я тотальный рас****яй, на момент начала ***** у меня не было рюкзака, так что вместо тревожного чемоданчика у меня тревожный пакет из АТБ. В нём лежат крупа и чай, кошачье лакомство, зарядка для телефона, барыжка с документами и блеском для губ.

Я живу в коммунальной квартире, моя соседка забрала себе прекрасную белую собаку, похожую на хаски, — её хозяева уехали на ближайшие два месяца. Ещё мои соседи вчера впервые в жизни пекли печенье, оно не получилось и всё сгорело, но тем не менее процесс был отличный. Моё состояние сейчас я бы могла передать тем фактом, что я теперь люблю оперу и после ***** обязательно пойду послушаю Вагнера. Как художнику и богемной женщине мне интересно, как человеку, который намерен иметь две ноги, — хочется, чтобы всё как можно скорее завершилось.

Дмитрий

Киев

 Мы знали, что ***** может начаться, но никто в это особо не верил. Все думали, что будут мелкие точечные провокации, но чтоб так — никто не верил. Хотя и шока особо не было: за восемь лет мы привыкли к *****. Просто тогда она была где-то далеко, а теперь — ты в гуще событий. Двадцать четвёртого я узнал о происходящем от жены, она — из новостей, так как проснулась раньше меня. Потом коллега написал, что работы сегодня не будет. Моя фирма теперь не работает. Часть сотрудников, в том числе и начальство, выехали в другие города.

За эти дни многое изменилось. Появился страх — каждый боится чего-то своего. Я больше всего боюсь попадания снарядов в свой дом или дом родителей. Исчезла возможность работать, соответственно, ты не знаешь, как сможешь жить дальше. Всё стало в большом дефиците — хлеб, мясо, даже сигареты. За последними охотились три дня, и с трудом удалось немного купить. Не ходит транспорт, не приезжает такси. Огромные очереди в аптеки, если те работают. Огромные очереди на вход в супермаркеты и у банкоматов. Впрочем, у банкоматов уже нет: люди поняли, что можно и картами платить. Открыты в основном большие сетевые супермаркеты. Иногда аптеки. Мелкие магазины и ларьки в основном закрыты. Цены не выросли. Но много чего нет. Сложно найти хлеб. Первые дни всё скупали впрок, сейчас такого нет.

Поддержка страны от народа колоссальная. В территориальную оборону огромные очереди на запись. Есть люди, кто слушает и поддерживает пророссийские СМИ, но и они умнеют и притихают. Сейчас в планах выжить (каждый раз звонишь близким и боишься услышать плохие новости). А если это получится — отстраивать свой город и свою страну.

Я сейчас дёргаюсь от любого громкого звука, и это дома, в своей квартире. Впервые в жизни пил корвалол. А по улице иду на полусогнутых ногах, готовый в любой момент укрываться от прилёта. Я прикидываю маршруты перемещения с учётом того, будет ли где укрыться по дороге от обстрела.

Камилла

Харьков

 Последние полтора года я жила в Польше. Две недели назад приехала домой открыть визу. Двадцать четвёртого я проснулась от того, что у меня вибрировали стёкла, всей семьёй сразу выбежали в коридор. Это было самое ужасное утро в жизни, никогда не испытывала раньше такого явного страха за себя и близких. Про грядущий конфликт поговаривали, но всегда при обсуждении люди делились на два лагеря: кто-то говорил, что надо готовиться, другие говорили, что до ***** точно не дойдёт. Но, кажется, всерьёз всё равно никто не ожидал боевых действий.

Последние дни очень поменяли обыденную жизнь. При взрывах мы сразу бежим в подвал. Я живу недалеко от окружной дороги, поэтому всё время слышу обстрелы. В бомбоубежище мы познакомились со всеми соседями, стали одним целым, узнали, кто на какой площадке живёт, где кто работает. Правда, в подвале часто плачут дети, нервничают животные. У выхода из квартиры у меня всегда стоит тревожная сумка с ноутбуком, документами, деньги, еда, бутылка воды, тёплое одеяло. У меня спустя пять дней все взрывы и стрельба вызывают уже не растерянность, а злость. Сердце уже не выскакивает из груди, невозможно постоянно бояться. В каждой семье есть мужчины, которых невозможно потерять, а моя сестра, например, скорее всего не окончит школу — она сейчас в одиннадцатом классе. Сначала я думала, что могу как можно скорее вернуться в Польшу. Теперь я вижу, что это уже не просто ***** за территорию.

ФОТОГРАФИИ: Tatiana Parfenteva — stock.adobe.com (1, 2)