Личный опыт«Мне обидно играть иностранок»: Стефани Елизавета Бурмакова о работе актрисой в России

О школьном буллинге

В детстве я часто занималась внеклассными занятиями: ходила в музыкальную школу, на бисероплетение, вышивание, бальные танцы и акробатику. Там я впервые столкнулась с расизмом — например, меня могли некрасиво обозвать.

В старшей школе мальчики считали своим долгом подойти ко мне и спросить, умею ли я твёркать. Я чувствовала, будто обязана петь джаз, танцевать «африканские танцы», слушать рэп и есть крылышки из KFC. У меня возникли проблемы в личных отношениях: порой со мной хотели встречаться не в силу симпатии, а из любопытства. Однажды я поругалась со своей первой любовью, и он начал обзывать меня «Майком Тайсоном», это было очень обидно.

При этом, как ни странно, насмешки со стороны сверстников скорее были исключением, а не правилом. У меня были друзья, которые меня любили и уважали. Большинство детей обладало восприятием мира, лишённым стереотипов. Ребята понимали, что люди могут быть разными и это нормально.

Однако отношение школьных преподавателей — другая история. Учителя делали больший акцент на моей внешности, чем дети. Моя первая классная руководительница называла меня «ребёнком дьявола» и «ребёнком Сатаны». Она говорила, что я неправильная и меня воспитали «обезьяны».

Подобные оскорбления было гораздо страшнее слышать от учителей, чем от одноклассников. Казалось, взрослые люди должны были подавать пример детям, но выходило как раз наоборот. Маленькой я обижалась и злилась на педагогов, и моя злоба проявлялась в агрессивном поведении в школе. Я была непростым ребёнком и могла хулиганить. Могла обидеть других детей. Мне казалось, что если меня оскорбляют, то надо мстить таким же образом.

Но больше обиды я чувствовала стыд. Винила себя в том, что люди так сильно обращают на меня внимание. К сожалению, я до сих пор сталкиваюсь с подобными стереотипами. Меня всякий раз спрашивают, откуда я родом и кто мои родители. Иногда это напоминает настоящий допрос. Думаю, скоро буду ходить с диктофоном и включать его, когда людям вновь захочется что-то спросить о моём происхождении, — невозможно всё время рассказывать одно и то же.

Об учёбе в институте

В одиннадцатом классе, когда встал вопрос о сдаче экзаменов и выпуске из школы, я не представляла, кем хочу стать, — думаю, в таком возрасте это совершенно нормально. При этом меня повсюду окружал театр. Я училась в школе на Малой Бронной поблизости от множества театров, а моя близкая подруга играла в школьных спектаклях. Отчасти это помогло мне задуматься о поступлении в театральный институт.

Сначала я пошла на прослушивание во ВГИК — мне сразу сказали, что не возьмут меня из-за моего цвета кожи, что я якобы не подхожу по типажу. В ГИТИСе я, напротив, заинтересовала приёмную комиссию. Сейчас я понимаю, что симпатия экзаменаторов также объяснялась расизмом и культурными стереотипами: им казалось, что на занятиях я буду рассказывать про Африку и общаться с ними на «африканском». Но так или иначе у меня получилось поступить в театральный с первого раза.

Я не оправдала «ожиданий» комиссии: оказалось, что я обычная русская девочка. Я не могла ни рассказать о жизни в Нигерии, ни показать «африканский танец». Более того, цвет моей кожи оказался проблемой, и преподаватели системно позволяли себе расистские упрёки и оскорбления.

На первом курсе мы разыгрывали этюды — я попыталась обыграть любовный сюжет. Однажды преподавательница сказала мне: «Лиза, ты придумываешь этюды, где у тебя всё хорошо, где тебя полюбил парень. Но ты же понимаешь, что всё это невозможно?» Затем она указала на цвет моей кожи. «В России ни один нормальный человек не захочет быть с тобой, ему просто родители не разрешат, потому что это просто ужасно, ведь ты ур***», — ответила она при всех моих одногруппниках.

Я была в шоке. Мне пришлось оправдываться перед группой, что у меня всё хорошо — как в жизни, так и в романтических отношениях. Однако в дальнейшем преподавательница продолжала твердить о моей «ненормальности» и требовала, чтобы я делала этюды про цвет своей кожи. Я придумывала ситуации, где меня бросает парень из-за моей внешности: в финале сцены я демонстративно начинала тереть кожу, показывая, будто я хочу стереть свой цвет. Этюд вызвал дикий смех в аудитории, меня это ранило.

За всё время учёбы мне чаще давали только второстепенные роли служанки и уборщицы. Объяснение было простым — другие роли я якобы не могла играть из-за цвета кожи. Мне нередко доставалась роль иностранки, хотя в таком случае я почему-то была обязана в совершенстве говорить на иностранных языках. Мне приходилось пародировать акцент и жесты. Ещё мне регулярно говорили, что я «позор курса» и ничего не заслуживаю, что меня никогда не возьмут в театр и моя карьера не сложится.

В подобной среде я провела все четыре года. В какой-то момент у меня закончились эмоциональные силы сопротивляться учительским нападкам. Впоследствии отношение педагогов сильно повлияло на меня. Я начала замечать, что стала более замкнутой. Я даже чувствовала вину за то, что родилась, считала себя проблемой.

О работе в театре

Когда я начала работать в театре, в моей жизни практически ничего не изменилось. Люди иногда не понимают, что своими шутками могут ранить чувства других. Например, меня называли «чёрненькой» и говорили, что меня надо «помыть». Было сложно объяснить людям, какую боль причиняют мне их слова. Это не тема для смеха.

Я также сталкиваюсь с проблемами на кастингах. Я просила подбирать себе роли, которые подходят мне по характеру, но мне отказывали из-за неподходящего типажа. В России главная героиня не может быть афроамериканкой. Якобы зрителям это не нравится, поскольку они не смогут ассоциировать себя с персонажем. Так что мне часто намекают, чтобы я не рассчитывала на какие-то весомые роли.

Зачастую мне достаются проходные героини: певицы джаза, уборщицы в отелях, женщины на ресепшене или секс-работницы. Мне обидно играть иностранок, когда я родилась и выросла в Москве, — в такие минуты меня не покидает ощущение, будто я живу не своей жизнью. Фраза «не бывает маленьких ролей» здесь тоже не работает: играя служанку, где реплика занимает максимум три минуты, невозможно полностью раскрыть свой творческий потенциал. Что можно сделать из пяти коротких фраз, в которых нет никакого развития образа?

Сейчас ситуация меняется, однако процесс очень медленный. Всё равно сохраняются дискриминационные ситуации. Не знаю, когда настанет момент, когда в кадре главными будут личность и характер человека, а не его внешность.

Мысли о смене профессиональной сферы преследуют меня с обучения в ГИТИСе. Конечно, я очень устала от однотипных и стигматизированных ролей. Мне хочется избавиться от клише и реализоваться в профессии. Если зритель привык видеть на экране конвенциональную русскую героиню, это не значит, что он не сможет воспринимать другие образы. Нужно разрушать стереотипы и показывать людям многообразие жизни.

В целом я люблю свою профессию. Но мне категорически не нравится то, что актёрам и актрисам не позволяют проявлять свои способности из-за ограничений и стереотипов. Из-за такой дискриминации пропадает энтузиазм и интерес к работе.