Личный опытЯ застряла в буддийском монастыре в Катманду и учу здесь детей английскому

Как я впервые оказалась в монастыре

Как-то я уволилась с работы, сидела дома и думала, чем же интересным заняться. И тут увидела сообщение на нашем буддийском форуме: друг написал, что общался с кхенпо, то есть настоятелем, одного индийского монастыря, и тот рассказал, что им срочно нужен волонтёр, который будет учить детей английскому. Прошлый волонтёр уехал, учебный год начинается через две недели, а без учителя занятий просто не будет. Я заинтересовалась, начала расспрашивать, и мне дали контакты предыдущего волонтёра — оказалось, что это мальчик Вова из России. В итоге я прихватила свою подружку Софу, которая по удачному стечению обстоятельств тогда тоже была не привязана к работе, и через две недели мы уже высадились в Дхарамсале.

Дхарамсала — это столица Тибета в изгнании: так как Тибет оккупирован Китаем, многие буддийские монахи — в том числе Далай-лама, который является не только главой одной из буддийских школ, но и политическим лидером Тибета, — тусуются там, на севере Индии. Я принадлежу не к той школе, которую возглавляет Далай-лама, а к традиции Карма Кагью, у нас главный Кармапа. Монастырь, куда мы приехали, тоже относился к Карма Кагью. Вообще в буддизме есть три пути (Малая, Большая и Алмазная колесницы) и внутри этих путей существует очень много школ. Каждая выбирает из множества поучений Будды главные для себя: это как аптека, где ты берёшь только нужные тебе таблетки, то, что справится с твоей болью. Поэтому считается, что разные школы притягивают разных людей: например, в нашей линии Карма Кагью много увлекающихся людей, которым хочется всего и сразу.

Я планировала провести в монастыре три месяца: в том году был чемпионат мира по футболу в Москве, я собиралась на нём работать и заранее прошла кучу отборочных этапов. Но в итоге через пару месяцев в монастыре я поняла, что нужна там и никуда уже не поеду, и осталась почти на год.

Как я пыталась сидеть в Москве, но ничего не вышло

После года в монастыре я вернулась в Россию и загрустила: в Индии у меня каждый день были какие-то приключения, а тут я сидела дома и ничего увлекательного не происходило. Так я провела в Москве год — за это время мы расстались с молодым человеком, и я собиралась и дальше сидеть дома, зарабатывать деньги, делать ремонт и заниматься всякими взрослыми земными делами. Но потом пришло время зимней поездки, которую организует наше буддийское сообщество: каждый год мы едем по буддийским местам от Москвы до Владивостока на поездах. Конечно, мне очень захотелось принять участие, и в итоге я оказалась на Дальнем Востоке.

Наша поездка закончилась 28 февраля, а ровно через месяц я должна была отправиться в трекинг-тур по Верхнему Мустангу. Одним из моих главных желаний на 2020 год было пойти в горы, а тут моя знакомая, которая организует такие походы, позвала меня присоединиться к их апрельской группе на очень выгодных условиях и по пути рассказывать другим участникам что-то интересное про буддизм.Верхний Мустанг — это очень интересный буддистский регион, куда раньше вообще нельзя было попасть. Сейчас это тоже довольно трудно: только разрешение на въезд стоит 500 долларов. Из-за этого в регионе мало туристов, он будто застыл во времени — там можно гулять по горам в одиночестве, а не в толпе, как, например, у Эвереста. Конечно, я не смогла устоять и с радостью приняла приглашение, пусть для этого и пришлось опустошить кредитку.

Чтобы не мотаться из Владивостока в Москву и потом в Непал, я стала искать, где бы перекантоваться этот месяц с моим минимальным бюджетом. Бывший коллега из индийского монастыря рассказал, что его однокашник по буддийскому университету — кхенпо монастыря Шарминуб в Катманду и он с радостью меня примет. Так у меня сложился отличный план: из Владивостока я на две недели заеду в Таиланд, потому что из Бангкока билеты дешевле, потом две недели поживу в монастыре, а потом отправлюсь в поход. Как вы уже догадываетесь, план не сработал: я прилетела в Катманду 13 марта, а 14-го Непал закрыл границы и отменил визы по прибытии. Потом закрыли аэропорт и ввели строгий карантин, и так я осталась в Шарминубе — живу тут уже третий месяц.

Со мной тут ещё застрял Феде — парнишка из Гватемалы, с которым мы познакомились во время зимней поездки по России. Он тоже недавно уволился с работы, поехал сначала в Россию, а потом отправился в тур по буддийским местам в Индии и Непале. Его рейс домой отменился, потому что все страны уже позакрывали границы. Феде хотел улететь в Россию и провести карантин с девушкой Верой, с которой познакомился в зимнем туре и у них случилась любовь. Но ничего не вышло, и в итоге я вписала его в монастырь. Нам, конечно, повезло: мы живём тут и едим картошку с рисом бесплатно в обмен на уроки английского. Если бы мы застряли в городе и нужно было платить за отель, было бы гораздо жёстче. Вообще это лучшее место, где я могла бы застрять, — мне даже немного совестно, что многие люди в карантине страдают и мучаются, а я отлично провожу время.

Как мы переживаем локдаун

В первом монастыре, где я была, условия были попроще: там были большие проблемы с водой, а бойлер проработал в общей сложности месяца три из всего времени, что я там была. Тот монастырь находился в глухой деревне, за продуктами и туалетной бумагой надо было час ехать в ближайший город. Шарминуб куда более комфортный и продвинутый — он совсем рядом с городом, построен в 2015 году, уже после землетрясения, тут даже есть вай-фай (хоть он и не работает значительную часть времени). Правда, во время локдауна нельзя ничего заказать, кроме доставки еды, — я с большим трудом раздобыла прокладки. Ещё очень хотелось бы мочалку, пемзу для пяток и крем для укладки кудряшек, но сейчас их нигде не купить.

Бойлер тут работает, но иногда воды не хватает на весь монастырь: бывает, что её вырубают на несколько дней, так что есть шанс проходить неделю с немытой головой. К сожалению, нашим туалетом иногда пользуются дети, и во время перебоев с водой туда просто невозможно заходить.

В остальном мы живём довольно роскошно: так как сейчас других гостей в монастыре нет, мы с Феде заняли весь гостевой этаж — у нас тут и кухня, и терраса, и даже отдельная пустая комната, где мы сушим вещи. У меня там лежит чемодан, так что это практически гардеробная. Правда, набор одежды у меня с собой максимально неподходящий: я же приехала из зимнего путешествия по России — так что у меня с собой были вещи для сибирских и дальневосточных морозов. Из летнего у меня здесь одни лосины и четыре футболки — а обувь представлена зимними ботинками на меху и шлёпанцами. Когда они порвались, это была настоящая трагедия — к счастью, знакомая из Катманду отдала мне свои. Она же привезла нам с Феде маленькую плиту с одной конфоркой, и мы на ней пожарили замороженные момо с курицей (это местные пельмени). Это было первое мясо, которое мы ели за два месяца: в монастырь мясо, как и фрукты, не закупают из-за нехватки денег — поэтому мы организовали сбор денег среди наших друзей, чтобы регулярно кормить детей фруктами.

Как живут дети-монахи

Школа, где мы находимся, — начальная ступень долгого буддийского образования: здесь проводят 4–5 лет, потом монахи переходят в другие школы и заканчивают учиться, когда им уже за тридцать. Расписание плотное: в будни дети заняты почти весь день, с шести утра до восьми вечера, и только после ужина есть время, чтобы немного поиграть до отбоя. В монастырях в первую очередь учат языки: как минимум тибетский, чтобы читать священные тексты, и язык страны, где они находятся, — здесь это непали. Его преподают — точнее, преподавали до локдауна — местные студентки. Ещё тут работали местные учительницы английского — сейчас, конечно, они не могут приезжать, и очень удачно, что занятия подхватили мы с Феде. В самом начале карантина я застукала кхенпо за попыткой провести занятие по английскому самостоятельно, и это было очень смешно: сам кхенпо почти не знает язык, поэтому он вызвал к доске ученика и попросил его читать вслух первую страницу учебника. В итоге мальчик зачитывал содержание — «Vocabulary, Grammar, Writing» — с жуткими ошибками, а остальные повторяли. После этого я договорилась, что Феде будет вести утренние уроки, а я — те, что после обеда.

Кроме английского, дети осваивают музыкальные инструменты, на которых играют во время пудж (в переводе на христианские понятия пуджи — это общие молитвы), читают и заучивают священные тексты. Никаких мирских предметов вроде математики и географии тут нет. Это создаёт неожиданные трудности: например, в текстах из учебников по английскому постоянно появляются названия каких-нибудь мест — а ученики вообще не в курсе, что такое Лондон или Нидерланды. Когда я была в моём первом монастыре, я купила карту мира и показывала: «Я из России, вот Россия, она большая, а вот Индия, а вот где Лондон». Там мы в итоге организовали и класс математики — его тоже вёл волонтёр, Мориц, парень из Германии. Многие научились умножать, а самые продвинутые — даже делить. 

С особенностями буддийского образования я близко познакомилась, когда готовила к экзамену IELTS моего друга и коллегу по первому монастырю, бутанца Пему. Он знает шесть языков, но в обычных мирских темах, на которых базируются задания IELTS, у него гигантские пробелы. Так что мне пришлось не только преподавать английский, но и объяснять ему, что такое пропорции и глобальное потепление.

Когда ты волонтер в монастыре, то помимо уроков можешь организовать для детей много других полезных штук. Например, в Индии мы собрали деньги на новые учебники английского, а ещё организовали медицинский осмотр — пригласили врачей из городской клиники и привезли их в монастырь. Выяснилось, что у детей всё очень плохо с зубами — так что мы потом каждые выходные развлекались тем, что возили детей (и взрослых монахов тоже) к стоматологу. В монастыре обычно нет врача — максимум монах, которого назначили ответственным за аптечку. Так что мы по вечерам открывали самодельный медицинский кабинет, наклеивали пластыри, дезинфицировали раны, мазали детские кожные болячки и бородавки.

Как я нахожу подход к детям

Когда я впервые поехала в монастырь, никакого опыта преподавания у меня толком не было. Я даже не знала, какой уровень английского будет у учеников, к которым я еду. Когда разговариваешь с детьми, кажется, что они всё понимают, но потом ты обнаруживаешь, что они просто кивают головой, а на самом деле надо вернуться к самым базовым вещам и объяснять их на пальцах. Весь мой год в Индии был посвящён тому, чтобы найти подход к детям. Я старалась заслужить их доверие, наладить личный контакт — всё это очень медленно, крошечными шажками. В первые пару недель дети нас с Софой очень стеснялись: спрашиваешь на уроке, как его зовут, а он закрывает лицо своей красной робой и что-то в неё лопочет. Первое время дети воспринимают тебя как функцию — белая училка английского. Но со временем привыкают, начинают шутить, рассказывать что-то о себе.

За год я смогла хорошо узнать детей: мы общались и во внеклассное время, и во время уроков английского. Например, для урока на прошедшее время я попросила учеников рассказать мне про свой самый плохой и самый хороший день. Один мальчик рассказал, что самый плохой день у него был, когда папа сказал, что они поедут погулять, а потом просто оставил его в монастыре и исчез. Выяснилось, что это не исключительный случай — некоторых детей подбрасывают в монастырь, как котят, и они потом много лет не видят свою семью. Вообще, детей отдают в монастырь по разным причинам: одни родители просто не могут прокормить всех детей, другие хотят иметь в семье человека, который серьёзно занимается буддизмом, третьи понимают, что только так смогут дать детям образование. Для многих учеников буддийская жизнь — это социальный лифт: если ты хорошо учишься, ты можешь стать кхенпо, ездить в другие страны. Большинству местных это недоступно.

Конечно, я привязываюсь к ученикам — именно поэтому я тогда осталась в Индии на год, а не на три месяца, как планировала. Вообще, когда я приезжаю в монастырь, я испытываю удивительное ощущение, что я на своём месте, а все люди, которых я встречаю — и дети, и монахи, — мне уже знакомы. Я чувствую, что в прошлых жизнях у нас точно были какие-то отношения. Мне хочется побыть с ними подольше, узнать их, сделать для них что-то хорошее. Расставаться очень грустно. Но в буддизме мы учимся воспринимать пространство не как что-то разделяющее, а, наоборот, как то, что вмещает и объединяет нас всех.