«У тебя нет папы, ты не знаешь, как принято»: Меня домогался отчим, состоявший в культе

Мы давно и много пишем о разных ситуациях насилия, разбираемся в его природе и последствиях, разговариваем со специалистами и публикуем рассказы тех, кто с ним столкнулся. Из этих историй понятно, насколько часто физическое насилие сочетается с эмоциональным и психологическим — всё вместе наносит огромную травму, на осознание и лечение которой могут понадобиться годы. Героиня этой истории Яна Заводчикова сейчас находится в этом процессе. Она впервые рассказывает свою историю публично.

В тексте содержится описание насилия, в том числе сексуального насилия над детьми. Авторская лексика сохранена.

ксюша петрова

Возвращение мамы и семейные тайны

До четырёх лет меня воспитывали бабушка и очень пожилая прабабушка — фронтовичка, мощная женщина, которую я очень любила. Моя мама родила меня в двадцать один, и отец ушёл к её лучшей подруге. Видимо, вместе с послеродовой депрессией и кризисом 90-х её это подкосило — несколько лет она где-то пропадала. До четырёх лет я её видела от силы пару раз.

Я почти не помню раннее детство, но из небольших деталей складывается довольно понятная картинка. Бабушки говорили мне, что мама болеет, и я один раз даже навещала её в какой-то больнице, на вид очень продвинутой. Но я думаю, что на самом деле она проводила время не только там. Я очень хорошо запомнила, что во дворе нашу семью не любили — настолько, что прабабушка всегда водила меня гулять подальше от дома. Дети сторонились меня или, наоборот, дразнили, кричали, что моя мама проститутка. Услышали это, видимо, из разговоров родителей — иначе откуда у детей могут взяться такие идеи? Сейчас я думаю, что это правда — судя по всему, и моя мама, и бабушка торговали собой. Бабушка, несостоявшаяся актриса, была очень красивой женщиной. Я помню, что она всё время где-то пропадала и возвращалась пьяной, иногда с фингалом под глазом. В её поведении меня с детства смущало то, что ведёт она себя как-то вызывающе (сейчас бы я сказала, что сексуально) — не так, как себя ведут обычные бабушки. Ей будто вечно было двадцать лет. Уже потом мама мне жаловалась, что бабушка не занималась ею в детстве, а «постоянно водила домой мужиков» и что зарабатывала так много, что могла хоть каждый день покупать дочери немецкую куклу, о которой она так мечтала, но спускала всё на выпивку. По официальной версии бабушка была машинисткой на заводе — но зарабатывала она как инженер или работник НИИ. Откуда у простой машинистки такие деньги?

Похоже, и мама в 90-е была валютной проституткой — это объясняет и её поведение, и подавленное состояние, и то, что потом произошло с нашей семьёй. Мама не окончила институт, она не работала на постоянной работе, но одевалась очень круто по тем временам. Она уделяла очень много внимания внешности — постоянно наряжалась и прихорашивалась, у неё было много дорогой косметики, которую так просто в то время было не купить. Иногда она куда-то пропадала, и соседи говорили, что её ночью привозят разные мужчины на дорогих машинах. Дома появлялась валюта, а ещё у нас в квартире был прописан некий армянин, якобы мужчина маминой подруги, от которого раз в месяц приходил мрачный посыльный с внушительной пачкой купюр. В какой-то момент в нашей жизни появился «друг семьи» дядя Володя на очень крутой машине. Я помню, как он предлагал маме нас содержать, говорил «Наташа, давай ты бросишь, зачем тебе это надо», а она отказывалась. Они думали, что я слишком маленькая, чтобы понять разговор. На единственной видеокассете, где была запечатлена я маленькая, фигурировал ещё какой-то мужчина в тёмных очках и с дорогущей камерой. Он снимал маму и её такую же модно одетую подругу, они смеялись и пели песню «Стюардесса по имени Жанна». Потом мама уничтожила эту кассету, хотя я её берегла как единственную хронику из детства.

Когда мама ссорилась с моей пьяной бабкой, которая вечно её доводила и чем-то шантажировала, прабабушка плакала и постоянно повторяла фразу, смысл которой до меня дошёл только сейчас: «Яночка, милая, только бы тебя уберечь от этой напасти». Но напрямую о том, что бабушка и мама занимались проституцией, мне никто не говорил и вряд ли скажет. Вообще о женщинах в моей семье я знаю очень мало: у нас не было доверительных отношений — только воздушные замки, которыми эти несчастные женщины себя окружали.

Когда мама вернулась, она была полностью погружена в свои переживания, и близких отношений у нас не сложилось. Сейчас я думаю, что она так и не почувствовала связь со мной, потому что самый важный для этого период был пропущен. Она меня сторонилась и, кажется, даже побаивалась. Мы не проводили время вместе: я могла лишь наблюдать, как она наносит свой декадентский макияж или крутится перед зеркалом, сетуя на изменившуюся форму своих ягодиц. Но всё-таки она вернулась — я была очень этому рада и старалась вести себя хорошо, чтобы не расстраивать мамочку.

Встреча с наставником и появление отчима

Оказавшись дома, мама продолжила лечить разные недуги непонятного происхождения. Она выглядела несчастной и отстранённой — думаю, на ней сказались прошлые травмы. Она начала обращаться к народным целителям, экстрасенсам и другим альтернативным методам — неудивительно, ведь она отчаялась, и даже глава психиатрического отделения, которая лечила маму, сказала, что ей стоит «сходить к бабке». Очередная целительница сказала, что сама больше не будет мамой заниматься, но знает человека, который в силах ей помочь. Так мама познакомилась с Виктором Ивановичем — пенсионером родом с Южного Урала и лидером небольшого нью-эйдж-течения, где состояли преимущественно его родственники.

Помню, что когда мне было шесть, мама вернулась домой совсем другая, непривычно серьёзная. Она сказала: «Яна, сейчас я расскажу тебе правду. Бог на самом деле существует. Но он не в церкви. Все люди запутаны дьяволом, но я встретила человека, который общается с Богом напрямую, и он нам поможет». По версии Виктора Ивановича, у мамы была опухоль, и появилась она из-за родового проклятья: на седьмом колене, то есть моей маме, наш «ведьминский род» должен был прерваться — а я, её дочь, якобы пришла в мир, чтобы её уничтожить. Ещё в системе верований Виктора Ивановича были инопланетяне, к которым якобы относилась семья моего отца: они поклонялись пришельцам и несли в себе их «убийственную энергетику». Всё это было приправлено авторской трактовкой Библии. Все направления христианства Виктор Иванович считал «дьявольщиной», а индуизм, буддизм и другие восточные религии — поклонением инопланетянам. Если заниматься йогой, курить табак, употреблять наркотики (особенно ЛСД и марихуану), заниматься сексом вне брака, то всю твою энергию поглотят инопланетяне, которые постоянно висят в невидимых огромных летающих тарелках над Землёй и хотят «увести людей от Господа».

Виктор Иванович считал, что моя мама должна создать с этим мужчиной семью, которая послужит высшей цели: они должны спасти Россию — а для этого родить четырёх детей, которые будут реинкарнациями царской семьи

Хотя мне было шесть, я уже чувствовала в этой запутанной системе какие-то несостыковки — но мне просто хотелось, чтобы мама была здорова и счастлива, и я очень старалась во всё это поверить. После знакомства с Виктором Ивановичем непонятные мужчины, вращавшиеся вокруг мамы, исчезли, она вдруг стала очень скромно одеваться, а ещё периодически ходить на подработки, которые ей давал наставник. Правда, задания иногда были странные — что-то вроде «полечить газон около Кремля».

Я думаю, что при первой встрече отчаявшаяся мама рассказала Виктору Ивановичу всю свою жизнь, а потом он использовал эту информацию, чтобы ею манипулировать. Он нашёл мистическое объяснение её неудачам и болезням: например, объяснил, что на нашей семье проклятье, что маме нужно искупить свои грехи, чтобы заслужить прощение перед богом. Чуть ли не каждую неделю у мамы якобы образовывались «опухоли», а Виктор Иванович «излечивал» их наложением руки или по телефону. Позже наставник свёл её со своим племянником. Виктор Иванович считал, что моя мама должна создать с этим мужчиной семью, которая послужит высшей цели: они должны спасти Россию — а для этого родить четырёх детей, которые будут реинкарнациями царской семьи. Меня, чтобы не возникало лишних вопросов, сделали реинкарнацией Ярославны (видимо, потому что это тоже имя на букву Я, как Яна). Поэтому в семье меня долго называли не моим именем, а Славиком.

Сексуальное насилие и дьявольская природа

Я росла шпаной, достаточно дерзким и активным ребёнком, который мог за себя постоять. Всё было в целом ничего, пока в нашем доме не появился отчим. Ещё до рождения моей первой сестры, когда мне было семь, он начал зажимать меня по углам и пытаться грубо засосать. При этом он говорил, что так общаются дочки с папами — «у тебя же нет папы, ты не знаешь, как принято». Я не понимала до конца, что он со мной делает, но чувствовала, что это что-то нехорошее, и мне было стыдно об этом рассказать. Помню, что в какой-то момент мать его выгнала со скандалом — она не говорит мне почему, но я подозреваю, что это связано с домогательствами отчима ко мне. Возможно, что-то увидела бабушка. Она в то время постоянно пила в своей комнате, а прабабушка уже была лежачей больной, скоро они обе умерли.

Впрочем, скоро отчим вернулся, и приставания стали более жёсткими. Пока мама была в роддоме, отчим настаивал на том, чтобы я спала с ним в одной кровати, прижимался ко мне, «чтобы согреться». Потом, когда мама уже после рождения первого ребёнка снова забеременела и ходила по врачам, он заставлял ложиться на него и объяснял, «в какой позе женщина получает удовольствие». Когда я пыталась как-то от этого отмазаться, получала кулаком.

С рождением младших детей моя жизнь сильно изменилась: теперь она была полностью посвящена сначала сестре, а потом и другим детям — ещё одной сестре и двум братьям, которые родились с разницей в год-два. С их появлением у меня было всё меньше свободы и всё больше обязанностей: с девяти лет я постоянно убирала всю квартиру и ухаживала за младенцами — вытирала попы, кормила их, купала, развлекала, водила гулять. На меня взвалили практически всё хозяйство — а если я не хотела, скажем, мыть посуду за всеми после ужина, мама устраивала длительные сеансы психологического террора. Каждый раз это был примерно один и тот же полуторачасовой монолог о том, что мне выдался уникальной шанс жить в святой семье, хотя от природы я — монстр и отродье дьявола. И я не ценю это, не стараюсь исправиться и тем самым заставляю маму и детей болеть.

Любое непослушание или просто проявление моей воли объяснялось тем, что моя дьявольская природа берёт верх и я становлюсь такой, какой меня задумали «они» (прабабушка-ведьма, инопланетяне и другие злые сущности в моём роду). Конечно, во время этих маминых монологов я задыхалась от рыданий, говорила, что люблю её и детей больше жизни и что не хочу никому зла. Меня в семье часто называли монстром, и я верила, что это действительно так, что мне надо быть послушной, чтобы оправдаться перед Господом.

То, что у меня долго не начинались месячные, тоже объясняли моей дьявольской сущностью: конечно, к гинекологу меня никто не водил — всю нашу семью лечил наставник дистанционно, по телефону. Отсутствие у меня менструаций объясняли тем, что Господь не подарит мне возможность иметь детей, пока я не искуплю все свои грехи.

Наверное, самым жутким эпизодом был вечер, когда он заставил меня взять в руку его член и смотреть на него. Ещё как-то раз он приказал мне прийти в ванную, чтобы он «помыл меня, как мою годовалую сестру»

Когда мне было лет двенадцать, отношение матери ко мне изменилось. Она стала холодно и довольно агрессивно со мной общаться, мне окончательно запретили ходить гулять и видеться со сверстниками, а родители постоянно намекали на мои «грязные» мысли и распутное поведение. Я ничего не знала о сексе и долго не могла понять, о чём вообще идёт речь — меня куда больше интересовали Барби. Было начало 2000-х, и одноклассницы в школе фанатели от Шакиры, Кристины Агилеры и Бритни Спирс, все старались одеваться похоже, повторяли танцы из клипов. Я тоже пыталась танцевать как Шакира, без каких-либо задних мыслей — просто потому что тёти-певицы мне казались красивыми, а ещё я надеялась подружиться с девочками в школе через общие интересы. Возможно, это для них послужило доказательством моих «грязных» помыслов — теперь я думаю, что на самом деле мама так проецировала на меня своё прошлое и занятия проституцией. Ведь якобы из-за семейного проклятья и мне была уготована такая судьба.

Надо мной установили тотальный контроль: я выходила только выгулять детей во дворе или до ближайшего магазина. Если я не доносила домой всю сдачу до копейки, мне влетало от отчима. Так же, с тумаками и оскорблениями, он делал со мной уроки. Один раз он ударил кулаком в стену и сломал себе палец. Причём в тот раз он разозлился не из-за моих ошибок, а, наоборот, из-за того, что я всё поняла и сделала сама, без его помощи. Сейчас я понимаю, что мои неудачи в учёбе легко объяснялись нервной обстановкой в доме и посредственным качеством образования в моей школе. Но по версии родителей, любая оценка ниже пятёрки была следствием дьявольских энергий, которые берут надо мной верх.

Домогательства отчима тоже изменились. До этого он изображал дружелюбие, а теперь всё начиналось сразу с агрессии и рукоприкладства. Он обвинял меня в испорченности и в том, что он не может нормально спать, потому что ему постоянно во сне являюсь я с раздвинутыми ногами. После каждого такого сна он приходил в мою комнату и вымещал на мне свою агрессию. Пока мама не видела, он чуть ли не каждый день заставлял меня снимать футболку и показывать грудь, при этом оскорблял меня — говорил, что я уродина, что я неправильно развиваюсь, и другие отвратительные и унизительные вещи. Он заходил в мою комнату, пока я делала уроки, и заводил двухчасовые монологи о том, как плохо заниматься сексом — что якобы для женщин это очень больно, что это мерзко, что я не должна думать ни о чём таком. Хотя я не проявляла ни малейшего интереса к этой теме, он подробно мне всё рассказывал и рисовал на моей тетрадке член, чтобы показать, какого он размера. Наверное, самым жутким эпизодом был вечер, когда он заставил меня взять в руку его член и смотреть на него. Ещё как-то раз он приказал мне через десять минут прийти в ванную, чтобы он «помыл меня, как мою годовалую сестру», потому что так посоветовал сделать Виктор Иванович. Но потом отчим вдруг дал отбой — думаю, испугался, что мама заметит и что это совсем за гранью. Все эти десять минут я в ужасе тряслась, понимая, что когда я начну отказываться, он меня изобьёт. При этом в соседней комнате играли дети, мама на кухне готовила ужин.

После двенадцати лет отчим перестал ко мне приставать, разве что кидал сальные взгляды. Не знаю, что стало причиной такой перемены: может быть, его привлекали только маленькие дети, может быть, это Виктор Иванович его приструнил. Но прилетать мне стало гораздо чаще. У меня не было никакого личного пространства: замок в мою комнату однажды сломал отчим, выбив дверь ногой. Комната превратилась в кладовку, и все члены семьи постоянно в неё заходили без стука. Я спала в одежде, чтобы никто не дай бог не увидел меня в трусах. Отчим запросто мог зайти ко мне в комнату утром и начать орать из-за того, что я в какой-то неправильной позе сплю. Будил меня в школу тоже он.

Учёба и наркотики

Отчим считал, что я слишком глупая и не потяну старшие классы школы, поэтому в девятом классе мне велели срочно выбрать профессиональное учебное заведение. До этого момента мне даже в голову не приходило, что надо задумываться о будущем: пока мои сверстники мечтали, кем будут, когда вырастут, я была занята совсем другим. Я начала вспоминать, что мне нравится, о чём я когда-либо мечтала. Интернета у нас не было, компьютером пользовался только отчим, так что узнать информацию было тяжело. Я решила, что хочу стать художником и что-то делать руками, — так мы определились с тем, что я буду поступать в колледж и учиться на театрального художника-технолога. Родители каким-то чудом согласились оплатить подготовительные курсы. Благодаря им я смогла выезжать из нашего района, у меня появилось немного свободы. Я узнала, что существуют соцсети, что у моих сверстниц бывает большой круг общения, мальчики, что есть разные люди, а не только моё унылое школьное окружение. Хотя меня всё ещё постоянно контролировали, после поступления я целыми днями пропадала в колледже — в то время мне казалось, что моя жизнь в целом наладилась, а на странные методы воспитания отчима можно закрыть глаза. Тем более что дома все советовали так и сделать, переводили истории из детства в шутку, как будто так бывает в любой семье. Так мне сказал и Виктор Иванович, у которого я однажды решила спросить совета и рассказала, что отчим до меня домогался.

Семья постоянно попрекала меня тем, что я не приношу в дом деньги и сижу у них на шее. На втором курсе я устроилась на работу, параллельно сдавая сессию. Времени и сил ни на что не хватало, и я решилась попробовать наркотики — чтобы не спать, работать и сдать все экзамены. Я употребляла эпизодически, чтобы выкручиваться в адском графике. В эти редкие разы я впервые посмотрела на свою жизнь как бы со стороны. Я начала осознавать, что со мной поступали несправедливо и неправильно.

Через год после выпуска, когда я уже работала в театре, я сознательно решила «зависнуть». Так начался год ежедневного употребления, когда я совсем слетела с катушек: я уже смирилась с тем, что сгорю в аду, и решила как следует оторваться, мне уже было всё равно. Домой я возвращаться не хотела — мне было проще работать допоздна, а потом уходить куда-то тусоваться. На первой вечеринке, на которую я попала, я поняла — вот он, катарсис: ты можешь танцевать, забываться и не думать ни о чём. И главное — не хочется спать. Со сном у меня всю жизнь были проблемы: когда я жила с семьёй, несколько раз за ночь у меня случались приступы сонного паралича — мне казалось, что ко мне приходят какие-то жуткие сущности. Неудивительно, что моей семье это казалось вполне нормальным: мать и отчим считали, ко мне приходит умершая бабушка или какие-то другие дьявольские предки. Днём я засыпала на ходу, как в фильме Киры Муратовой «Астенический синдром».

Хотя наркотики довели меня до ужасного состояния, в то же время я испытывала ярость и желание освободиться, сильное, как никогда прежде. Я перестала употреблять, потому что поняла: вокруг настоящий ад и мне нужно быть максимально осознанной, чтобы выбраться из этой реальности.

Переезд и отношения с семьёй

Я в последний раз поругалась с родителями по поводу денег, которые я должна приносить в семью и тратить на детей, и съехала к своему нынешнему партнёру. Если бы не он, меня бы, возможно, вообще уже не было. Постепенно я забрала все вещи из дома, но семья по-прежнему пыталась меня контролировать. Отчим звонил мне и спрашивал, когда я вернусь. Понимаю его недоумение — конечно, он же надзиратель, а у него внезапно сбежал заключённый. Мама же была очень удивлена тем, что у меня появились отношения, в которых всё хорошо — она всё время жалела меня и говорила, что мне будет очень трудно кого-то встретить. Она считала, что найти любовь можно только по подсказке Виктора Ивановича, который свёл её с отчимом. Несмотря на всё это, меня мучило чувство вины перед мамой: когда я повзрослела, она перестала меня гнобить и начала общаться со мной как с подружкой, которой всегда можно пожаловаться и получить поддержку.

Младшим детям досталось меньше, чем мне, но их тоже били и растили в диких условиях. Мама с отчимом сначала воспитывали их строго, но в какой-то момент решили позволять детям абсолютно всё, и они начали пренебрегать даже базовыми правилами гигиены. У всех испортились зубы, никто не ходил в душ, никто не умел себе даже яичницу пожарить. Всё сваливалось на маму, а когда начался пубертатный период, ребята начали над ней откровенно издеваться. Я уезжала из заброшенного, душного, ужасного места, где бродят подавленные дети и стенает мама. Настоящее ведьминское логово.

В своих страданиях мама обвиняла меня: «Мама болеет из-за твоих злых мыслей». При этом любые яркие ощущения
и привязанности у нас в семье считались признаком дьявольщины

Пару лет после переезда я старалась поддерживать общение, приглашала домой маму с сестрой, пыталась помогать деньгами. Но потом я поняла, что мне настолько плохо и больно от встреч с ними, что я больше не могу. Конечно, я чувствовала огромную вину. Мне было очень страшно признаваться себе, что этих людей я не люблю, хотя вроде как должна. Я не испытывала чего-то тёплого, а скорее жалость и дикую боль вперемешку с отвращением. Отголоски этой боли есть до сих пор — меня иногда одолевают навязчивые мысли о том, что я должна всех спасти, но я не могу и не хочу.

Пожалуй, одна из самых ужасных вещей, которые мне внушали в детстве, — что я не способна на любовь и вообще искренние чувства. Когда я заботилась о братьях и сёстрах, мама говорила, что это всё ерунда, что если бы я была способна на любовь, я бы делала это лучше. В своих страданиях мама обвиняла меня: «Мама болеет из-за твоих злых мыслей». При этом любые яркие ощущения и привязанности у нас в семье считались признаком дьявольщины. Мои первые подростковые влюблённости тоже воспринимались как что-то ненормальное: когда я рассказала маме, что мне понравился мальчик, она заявила, что этого не может быть, что Виктор Иванович считает, что он меня приворожил, поэтому надо срочно от этих чувств избавиться. Мифология нашей семьи подразумевала, что кругом одни враги, а выжить мы можем, только если будем держаться вместе и слушать Виктора Ивановича.

Я долго не могла рассказать своему мужчине, что со мной было. Он сказал, что догадывался, но ждал, пока я смогу открыться сама. Когда я наконец смогла и в рыданиях ему всё это рассказала, он обнял меня и сказал, что мне вообще не в чем себя винить, что ничего настолько ужасного больше не случится. Я почувствовала гигантское облегчение. Ведь я всегда боялась, что если кому-нибудь когда-нибудь расскажу, то человек не захочет быть со мной больше, что мне не отмыться от этой грязи.

Осознание

У меня было несколько этапов осознания: становилось вроде бы лучше, но потом всплывали новые воспоминания и новая боль. Я вспомнила многие моменты, связанные с ролью матери во всём этом: раньше я убеждала себя в том, что она на самом деле мой друг, несчастная женщина, которая ничего не слышала, не видела и не понимала, — но сейчас я думаю, что это не так. Мне трудно было смириться с тем фактом, что ни одного хорошего человека, ни одной крупицы нормального в моей истории нет. Я только недавно полностью осознала и призналась себе в том, что моё детство прошло в деструктивной секте, что, по сути, я сирота: меня никто никогда не любил, я с самого рождения была лишней. И мать не чувствовала во мне родную душу, а перекладывала на меня ответственность за свои неудачи и за то, что она несчастлива в отношениях. Мне её очень жалко.

Мне кажется, что сделать такое с собой и со своими детьми мог сделать только человек, который сам был жертвой насилия, боролся за жизнь способами, которые сам не мог принять, и в итоге попал к людям, уничтожившим его личность и стремление к свободе. Её заставили считать себя глупой и никчёмной грешницей, хотя она на самом деле могла быть сильной и цветущей. Если бы она рассказала всё как есть, то я бы её приняла. Но сейчас я только вижу человека, усердно пытающегося стереть своё прошлое, как будто в этом главная проблема.

Как-то мама позвонила мне и начала спрашивать, почему я не приезжаю к ним, не хочу увидеться с ней и с детьми. Говорила, что я ставлю её в неудобное положение, ведь дети спрашивают обо мне, а она не знает, что им ответить. Я сказала, что прежде всего не хочу видеть отчима, и мама вдруг попросила в мельчайших подробностях рассказать, что именно он со мной делал (хотя до этого был момент когда я ей на это намекнула). Как будто хотела оценить, насколько на самом деле это было жёстко или так, «ерунда». Почему ей это было важно — я не знаю: подозреваю, что она сама в детстве пережила насилие и домогательства от бабушкиных ухажёров. Выслушав мой рассказ, мама заявила: «Яночка, прости, конечно, он такой придурок, нельзя было так себя вести. Но ты же понимаешь, что в этом есть и твоя вина?» Подразумевалось, что решение за мной: если я смогу проявить милосердие и всех простить, в семье воцарится гармония, а если нет, то я буду виновата, что всё рушится. После этого разговора мне полгода было плохо, мучили панические атаки и кошмары. Я постоянно прокручивала его у себя в голове. Но однажды поняла, что я не согласна с тем, что это моя вина. Впервые в жизни я в это поверила.

Сестра, которая иногда пишет мне с упрёками, рассказала мне, что этой зимой мама снова выгнала отчима. Когда я узнала об этом, у меня внутри всё обрушилось: я подозревала, что что-то случилось с младшей из девочек, что отчим к ней приставал. С разрешения мамы я рассказала старшей, что со мной на самом деле происходило и почему я не могу простить её отца, но она, как мне показалось, даже не удивилась. Через пару месяцев выяснилось, что отчим снова живёт с мамой и что у них всё якобы хорошо, а сестра нахамила мне и сказала, что я «сама от них отдалилась и зациклилась на своих обидах». Она дала номер телефона, на который я «могу позвонить, если что-то захочу обсудить» — с этого номера мне писали, и это явно был отчим, но мне он представился как Дом. Даже с третьего раза на мой экзорцистский вопрос «Кто ты? Назовись» он лишь повторил: «Это Дом, а ты дочь».

Раньше мне хотелось какого-то завершения, даже мести — сначала я планировала найти отчима и высказать всё ему, потом думала к ним приехать и рассказать всё на семейном собрании. Но после переписок с сестрой и с «Домом» я поняла, что это бессмысленно, никакого конструктивного диалога с родными у меня уже не получится. Отношения с детьми я тоже не поддерживаю: родители явно внушили им, что я придумываю и корчу из себя жертву.

Теперь я думаю, что лучший способ завершения для меня — рассказать об этом публично, не скрывая своего имени. Когда-нибудь это прочитают и мои сёстры и братья, и люди, которые знакомы с моей матерью и отчимом. Я считаю, что все должны об этом знать. То, что я сейчас говорю, мне далось очень сложно. Я к этому шла пять лет и ещё долго буду разбираться с последствиями — я до сих пор учусь доверять людям, верить своим ощущениям, борюсь с семейными установками в своей голове. Но рассказывая это, я впервые за всю жизнь чувствую облегчение и безмерную свободу.

Иллюстрации: Аня Орешина

Личный опыт«У тебя нет папы, ты не знаешь, как принято»: Меня домогался отчим, состоявший в культе