Личный опытСкандал
с харассментом в МГУ: Студентка Маша Лобойко о его последствиях

Об активизме

Сначала мой активизм не был непосредственно связан с феминизмом — всё началось после пожара в Кемерове. Я подхватила идею Даши Серенко с «Тихим пикетом» — вообще я давно хотела сделать что-то подобное, но побаивалась. Но потом меня перещёлкнуло, я неделю ходила с плакатами и дальше продолжила делать разные высказывания — и феминистские, и политические.

Я начала думать, каким активизмом могу заниматься в своём университете и учебном корпусе. Мы с подругой Настей сделали женскую коробку в туалете — поставили средства гигиены, салфетки, таблетки, пластыри и тому подобное. Потом я начала вешать листовки — их, конечно же, практически сразу срывали, но я вешала ещё.

В прошлом году я провела семестр в Берлине, на стажировке в Гумбольдтовском университете. Нам нужно было сделать проект, связанный с университетами, с их проблемами, и я занялась темой домогательств. У нас было много разных встреч на эту тему: с преподавателями, деканами, студенческие. Люди не боялись об этом говорить, и мне это очень понравилось. Мне понравилась идея, что в каждом учебном корпусе есть мини-организация, куда ты можешь прийти и рассказать о случаях домогательств или насилия, позвонить или анонимно написать об этом на почту.

Когда я возвращалась в Москву, я вынашивала план сделать акцию, уже лично от себя, где я бы говорила вслух, а не расклеивала анонимные плакаты. Я долго к этому готовилась, написала текст, нашла громкоговоритель. В этой акции я призвала девочек и всех, кто столкнулся с насилием на филфаке, написать или позвонить мне, чтобы я могла решать эту проблему дальше, на уровне администрации. Собственно, с этого всё и началось — я начала узнавать о разных случаях домогательств, собирать их. Я знаю, что администрация обо мне знает и активно меня обсуждает, — но она никак не реагировала.

О сексизме в академической среде

Потом я начала думать, как создать организацию, которая помогла бы факультету бороться с проблемой. Мне кажется, это очень важное дело, потому что о домогательствах и харассменте в университетской среде боятся говорить, эта тема очень табуирована. Можно сказать, что собирать истории я начала пассивно: я учусь на филфаке и всё время слышала о разных случаях. Больше всего было историй о психологическом давлении и унижении. О случаях жёсткого абьюза не решаются говорить даже анонимно: девочки боятся, что их узнают, опасаются проблем от администрации. В основном мне присылали истории о несправедливом отношении, сексистские высказывания.

В 2019 году, перед отлётом в Берлин я сделала акцию с сексистскими высказываниями преподавателей — развесила их на стенах факультета. Акция вызвала очень негативную реакцию у моих сокурсниц, и я была этим очень расстроена. Они находятся в этом контексте, как и я, с первого курса, но как-то привыкли — считают, что «это просто шутки». Я вижу в них подтекст — это оскорбления, завуалированные под что-то весёлое.

Например, есть фраза, которую все слышат из года в год: «Когда джигит говорит, женщина молчит». Это выражение конкретного преподавателя, и его защищают, говорят, что не понимают, что здесь оскорбительного. Была, например, ещё одна сцена, которая очень обидела мою подругу. Группа переводила текст с испанского языка. В испанском нет разницы между женским и мужским родом по окончаниям глаголов, на занятии был текст типа: «Одну верёвочку я потерял/-а, а другую не могу найти». Преподаватель сказал: «Зачем говорить одно и то же? Очевидно, это говорит женщина. Женская логика: „Не могу найти и потеряла“». На семинаре были только девочки, они попытались поспорить: «Потерять и не мочь найти — это разные вещи». Преподаватель ответил: «Вот, вы подтвердили женскую логику». Эту цитату я тоже использовала во время акции. Этого преподавателя все защищали, говорили: «Он такой замечательный учёный, а теперь ему сделали выговор на кафедре, зачем вы с ним так?» Ну да, я виновата в том, что человек что-то сказал и ему сделали выговор.

Я использовала и цитаты преподавателей, которых уважаю и люблю, — думаю, это абсолютно не повод замалчивать проблему. Например, один из наших лекторов по русской литературе сказал про чьи-то мемуары: «Очевидно, это написано женщиной — путано, без конкретики». Я очень уважала его, но считаю, что когда ты преподаёшь в МГУ, поток больше ста человек, наверное, стоит задумываться, что ты говоришь — тем более когда перед тобой сидят практически только девочки.

Позже я подумала, что могу бесконечно развешивать цитаты, но это ничего не даст. Мне говорили: «Нет никакой конкретики», «Где вы это услышали?», «Всё вырвано из контекста». Поэтому я настроилась искать более подробные истории — чтобы самой больше вникнуть в то, что происходит, и чтобы было что предъявить администрации.

О проблеме харассмента

Сейчас истории мне присылают в основном девочки с филфака, но было и несколько девочек из других вузов. Я понимаю, что эта проблема никак не связана с вузом, со специальностью. Каждая девочка, которая учится на нашем факультете, знает, что есть преподаватель, который спит со студентками. Я знаю, что человек использует психологический абьюз, давит на девушек, все боятся.

Вопрос с харассментом в университетах именно в использовании власти. Бывают, например, манипуляции на экзамене: «Я поставлю четвёрку, но если вы останетесь со мной наедине, мы об этом подумаем». Напрямую «Давайте мы переспим, и у вас будет пять», может, и не говорят — но мы учимся на филологическом факультете и прекрасно умеем читать между строк. Когда твой преподаватель — профессор, мужчина за пятьдесят, а тебе шестнадцать и в первую сессию он говорит: «Останьтесь, и будет пятёрка»…

Есть преподаватель, с которым связано большинство историй. Человек чувствует свою безнаказанность, действует на факультете абсолютно открыто, домогается студенток — мне рассказывали очень неприятные вещи. Когда преподаватель приглашает тебя в кабинет обсудить работу, а потом запирает кабинет и говорит «Давайте пить вино» — о какой добровольности может идти речь? Есть совершенно жуткие истории: и насилие, и психологический абьюз, и манипуляции.

Многие подобные ситуации начинаются с предложения пойти в кабинет и чем-то помочь — это встречается постоянно. Также преподаватели предлагают остаться наедине, поговорить после экзамена или сдавать экзамен один на один. То есть они создают ситуации, когда студентка недобровольно остаётся с ними наедине. Мне кажется неадекватной ситуация, когда преподаватель говорит при всей группе: «А вы будете сдавать мне один на один».

Есть преподаватель, который предлагал помочь с предметами, поговорить с другими преподавателями, если вступить с ним в неформальные отношения. Сам он это отрицает, но я слышала об этом от многих людей. Я уверена, что так поступает не только он. Другой преподаватель, который фигурирует в статье DOXA, целует девочек в коридорах, залезает к ним под кофту, когда обнимает — опять же абсолютно публично.

Многие спрашивают, зачем оставаться с преподавателем наедине. Но неужели нужно везде ходить с телохранителями и в кабинет преподавателя МГУ заходить с адвокатом, человеком, который будет снимать всё на видео, и с диктофоном? Это бред. Вы в публичном пространстве, в университете, вы не ожидаете домогательств. Конечно, сейчас каждая девочка подумает, идти ли ей в кабинет с преподавателем одной или позвать на всякий случай ещё трёх подружек.

О публикации DOXA и открытом письме

Публикацию DOXA готовили несколько месяцев. Журналистка выверяла факты, пыталась всё представить так, чтобы у девочек потом не возникло проблем, — она проделала огромную работу. В статье DOXA девочки с нашего филологического факультета рассказывают о харассменте, о том, что с ними случилось. Для многих из нас эта публикация была ожидаемой — имена преподавателей в тексте заменили на эмодзи. Это формальный жест, чтобы не ставить девочек под удар, но все всех (или почти всех) узнали.

В самом начале статьи DOXA есть мой комментарий, который попал в заголовок: «Предложил достать конфетку из его джинсов». Эта история произошла в 2018 году с моей бывшей подругой. Она долго держала это в себе и не могла мне об этом рассказать, она говорила, что ей мерзко и неприятно это вспоминать. В тексте нет никаких намёков ни на неё, ни на преподавателя — я просто высказала своё мнение, что слышала об этой ситуации и мне это не нравится. Сейчас моя бывшая подруга во всех соцсетях пишет, что я переврала её слова. Это очень неприятно.

Публикация стала отправной точкой. Редакция DOXA сказала, что у них есть все имена и если администрация филологического факультета их потребует, они готовы их предоставить. Но ничего не происходило. Я увидела, что вуз делает вид, что никакой публикации нет, и решила действовать дальше. Мне написала Полина Куренкова, я помогла ей составить письмо, которое мы опубликовали в DOXA — оно вышло 13 мая. За два дня до публикации мы собрали 414 подписей, сейчас их больше двух тысяч. Открытое письмо мы составляли пару дней, выверяли текст. Мы старались сделать его максимально нейтральным: это письмо не о том, что нужно увольнять всех преподавателей, что мы всех ненавидим. Мы хотим создать меры регулирования на факультете, чтобы таких историй больше не было. Один из пунктов письма — создание организации, помогающей пострадавшим от насилия, домогательств, дискриминации. Основной наш месседж — помочь, создать атмосферу и условия, в которых девочкам было бы комфортно, чтобы они не боялись, чтобы ужасные случаи не проходили мимо администрации.

Но письмо восприняли совсем иначе. После него преподаватель уволился по собственному желанию — и мне пишут, что это я его уволила. Каким образом я могла это сделать? Я не призывала к этому ни в каких письменных документах. Это было моё личное мнение, я имею на него право, и оно никак не связано с письмом.

Мои однокурсницы отреагировали очень жёстко. Мне пишут, что я виновата в уходе преподавателя, мне нужно публично перед ним извиниться и попросить его вернуться. Я в шоке от этого. Во-первых, я не вижу, как я могла повлиять на это увольнение: мы не пересекались с ним лично, этот преподаватель меня не знает, я знаю о нём только по чужим историям. Кафедра, на которой он работал, и студентки написали ещё несколько писем в его защиту, где просят его вернуться, потому что он светило науки и без него кафедра загнётся. Мне кажется, это только подтверждает, что абьюз существует. Преподаватель написал, что у него были отношения со студентками и он уходит, а девочки пишут: «Вернитесь, мы всё простим», — эта реакция кажется мне нездоровой. Хочется, чтобы все поняли, что здесь что-то не так. Преподаватель признал, что у него были отношения, — давайте обратим на это внимание, а не будем сводить всё к тому, что я его «затравила».

О реакции

В комментариях в фейсбуке мне постоянно пытаются доказать, что у студентов, как и у преподавателей, есть особенное положение, которым они пользуются, — но о каком положении может идти речь? Считается, что тому, что рассказывает студент, верить нельзя, а всё, что сказал преподаватель, — по умолчанию чистая правда. Это меня очень раздражает: мы верим преподавателю сразу, а студенты могут биться годами.

Декан уже сделал заявление, что всё «хайп» и никаких разбирательств на филфаке не будет, домогательств нет. Это плевок в лицо: зачем нам что-то выдумывать? Какие у нас ещё могут быть цели? Мы хотим диалога, а нам в нём отказывают. Когда студенты пытаются говорить о проблеме, а в ответ слышат: «Кто вам это заказал? Сколько вам заплатили?» — я думаю, это дискредитирует преподавательское сообщество. Нам говорят, что нужно идти в администрацию, но о чём можно говорить с таким отношением? Что мы там услышим?

Наша бывшая декан Марина Леонтьевна Ремнёва сделала публичное заявление, что ни о каких домогательствах говорить нельзя, потому что у нас на факультете якобы нет мальчиков, а среди преподавателей только «женщины 60+». Всё проверяется в два клика, это неправда. Плюс многие не понимают, что такое для шестнадцатилетней девочки пойти к той же «женщине 60+» рассказать, что преподаватель запер её в кабинете, — проблема здесь даже не в возрасте, а в разном восприятии ситуации.

Один преподаватель с моей кафедры написал, что теперь боится меня, потому что он любит неформально проводить время со студентами: сходить пообщаться в бар, посмотреть вместе фильмы. Он говорит, что я предлагаю карательные меры. Но я за то, чтобы общаться вне занятий — например, на моей стажировке в Берлине это было распространено. Преподаватели с группами ходят в бары, обсуждают что-то — но никто не боится, все воспринимают преподавателя как авторитет, который не будет позволять себе лишнего. Но когда девочку после такой ситуации обвиняют, что она сама пошла в бар и виновата в этом, — я думаю, это проблема.

Я пришла в комментарии к посту с одним из обсуждений открытого письма в фейсбуке (пост написан одной из преподавательниц МГУ. — Прим. ред.). Там все просили назвать конкретные имена. Я объяснила, что жертве очень тяжело это сделать, особенно когда на неё давят. Преподавательница, с которой я не была знакома, профессор, очень известная специалистка, написала мне, что девочки стали «нежные», спросила, зачем вообще ходить в бар с преподавателем — «какие наивные!» Я даже не стала вступать в эту дискуссию — подумала, что это бессмысленно. Потом она стала писать, что «такие Маши вызывают брезгливость» и что она надеется, что все отношения на факультете сохранятся в той же форме, как и сейчас. Я опять же не стала отвечать — но она стала писать в комментариях, что нашла информацию обо мне на сайте факультета, узнала мою кафедру, дату защиты. Я вновь не ответила, но скинула это сообщение друзьям. Мой знакомый пришёл в комментарии и уточнил, что увидел в комментариях угрозу — вкладывала ли она её или это просто случайность? Преподавательница ответила, что вкладывала этот смысл, что у неё вызывает отвращение моя деятельность, что придётся написать обо всём в учебную часть. Это был какой-то кошмар — преподавательница МГУ угрожает, что я не получу диплом. Я очень быстро разослала это сообщение, нашла преподавателей НИУ ВШЭ, студентов Вышки и МГУ, которые сказали, что придут на мою защиту и будут слушать каждое слово — у нас будет открытая дистанционная защита. Преподавательница уже удалила комментарии — но интернет всё помнит, и остались скрины.

Был ещё один комментарий, который довёл меня практически до нервного срыва. Уже другая преподавательница, неизвестная мне, написала, что я «позорище» и что она надеется, что у меня ничего не сложится в профессиональном плане, что она хочет, чтобы мои имя и фамилия стали нарицательными и все ко мне относились с отвращением.

Я просто не знаю, как на это реагировать. Я очень разочарована в преподавателях — никто не поддерживает меня публично. Один преподаватель готов сколько угодно делать это в личных сообщениях, но не говорить об этом вслух. Я думаю, преподаватели тоже боятся администрации.

О дальнейших планах

Сейчас многие девочки пишут мне истории. У нас есть паблик, где мы их постепенно публикуем. Историй куча, мы пытаемся не подставлять девочек, сделать так, чтобы всё было максимально нейтрально и никого нельзя было вычислить. Мы планируем публиковать истории и дальше, чтобы администрация потом не говорила, что домогательств нет. Хотим собирать и более общие истории, уже не связанные непосредственно с домогательствами, — про унижения и психологическое давление. Их миллион, и их можно, наверное, публиковать годами.

Нам есть куда двигаться дальше. Хочется, чтобы администрация поняла, что если вставлять нам палки в колёса, это сделает только хуже. Я надеюсь, что они наконец поймут, что есть живые студентки, которых надо защитить, а не говорить, что всё выдумки, ложь и заказ.

ФОТОГРАФИИ: 3DJustincase — stock.adobe.com (1, 2, 3)