Личный опыт«Мне писали,
что я мошенница»: Мария Мухина
о больнице
в Коммунарке

 В начале марта я улетела учиться в Лондон. Я снимаю рекламу и кино, а в этом году поступила на специальный курс для молодых продюсеров со всей Европы. Там я много перемещалась по городу, ходила в театры, музеи и рестораны, много с кем общалась. Наверное, это произошло где-то там — но где конкретно, я не знаю. Потом я должна была уехать в Германию до конца месяца, а в апреле вернуться обратно в Англию, но этого не случилось: учёбу остановили из-за нового коронавируса.

Четырнадцатого марта я улетела в Штутгарт, а уже шестнадцатого — в Хельсинки, чтобы успеть прилететь в Москву до закрытия границ. Оттуда я должна была лететь рейсом Finnair, но его отменили. Мне пришлось переночевать в Финляндии, чтобы потом улететь «Аэрофлотом». Улететь из Германии напрямую я не могла. Никаких симптомов у меня тогда не было, если не считать высокой температуры накануне. Я подумала, что это из-за нервов: я переживала из-за отмены рейсов, из-за переездов. До последнего не верила, что сижу в самолёте и что наконец-таки прилечу в Россию.

Мы должны были приземлиться в терминале D в Шереметьево, но потом выяснилось, что нас посадили в терминал F. Нам не сразу дали выйти из самолёта. В салон пришли люди в защитных «скафандрах» и начали измерять температуру, там же нам раздали анкеты. Как только мы их заполнили, нас выпустили. После паспортного контроля нас опять отправили на контроль, где мы оставляли разную информацию: откуда и каким рейсом прибыли, на каком месте в самолёте сидели, где будем жить в Москве, номер телефона. Мы расписались, что обязуемся высидеть карантин дома. После этого нам сделали тесты на новый коронавирус. Взяли мазки из носа и рта какими-то пушистыми палочками, которые потом положили в пробирку. Всё было очень мило. Температура в самолёте у меня была нормальной, но я очень хотела, чтобы мне сделали тест — и врачей это очень удивляло: они не понимали почему. Мне было стрёмно, потому что я много ездила. Плюс я беспокоилась из-за высокой температуры накануне, но мне сказали, что если что-то обнаружат, то позвонят.

Когда я добралась до дома, у меня по-прежнему не было никаких симптомов. Я разбирала вещи и чувствовала себя прекрасно. Всё было нормально, но потом у меня ухудшилось самочувствие. Симптомы были похожи на обычную простуду, которая у меня бывает каждый год. Я подумала, что это фигня какая-то, что ничего страшного со мной не происходит. В воскресенье мне вдруг позвонили из скорой помощи, и это выглядело очень странно. Не представляясь, ни о чём не предупреждая, мне говорили: «Какая там у вас квартира? Какой этаж? К вам приехала скорая, вас забирают». Я подумала, что это какой-то розыгрыш или какие-то мошенники. В аэропорту я оставила свой фактический адрес, а скорая приехала по месту регистрации. Я начала общаться с ними на повышенных тонах и говорила, что дверь открывать не буду, что я им не верю и так далее. Когда они приехали по адресу прописки, с ними поговорила моя мама, после чего они поехали уже ко мне. Мы не понимали, что происходит, а фельдшеры скорой помощи говорили, что им нужно меня осмотреть. Когда они доехали, ко мне в квартиру поднялся только один человек — он-то мне и сказал, что у меня позитивный тест на коронавирус, что мне нужно собирать вещи и ехать в больницу в Коммунарке.

Когда меня выводили из дома и сажали
в машину скорой помощи, я видела одну женщину. Вот дайте ей ружьё — и она бы меня расстреляла

По приезде меня поместили в диагностический зал — это восемь коек, спрятанных ширмами. Там взяли ещё один тест на «корону», анализы крови и мочи. Я ещё раз отвечала на те же самые вопросы, что задавали в аэропорту: откуда прилетела, с кем сейчас живу. Меня отправили на компьютерную томографию лёгких, а потом я просто ждала, когда заведут карточку и отведут в палату. Меня заселили в двухместную, но я в ней сейчас одна. Вообще я никогда не лежала в больнице и много лет уже не обращалась к услугам государственной медицины: у меня есть страховка. Тут же всё чистое, новое, отремонтированное. Мне кажется, что до меня в этой палате никто и никогда не лежал. Сейчас мне нельзя выходить из палаты в коридор, можно только до туалета, но он близко. Если что-то надо, то есть специальная красная кнопка: нажимаешь — и к тебе приходит медсестра. Даже бутылку воды можно попросить только так.

Мне прописали антибиотики, это три капельницы и две таблетки в день. Ими лечат воспаление лёгких. Ещё мне дают таблетки от кашля и мирамистин, который я должна три раза в день брызгать в горло. Врачи и медицинский персонал приходят ко мне часто. Каждое утро обход: измеряют температуру и спрашивают, как я себя чувствую. Потом приходит врач, задаёт те же вопросы. Я заметила, что медсёстры и медбратья меняются каждый день. Все они очень милые и добрые, поддерживают меня. Я спрашиваю у них, в каких больницах они работают. А позавчера, например, я слушала лекцию на английском языке, и они потом интересовались: «О, а что это за язык? Ты знаешь английский?» Все без какого-то негатива, никто психологически не нагнетает. Ещё тут есть система передач. Тебе могут на КПП оставить вещи, посылки или еду, а потом их разносят по палатам. Но вчера там потерялся мой букет. И это очень обидно, потому что его отправила моя подруга, которая живёт не в России, ей очень хотелось сделать мне приятно. Я тоже настроилась, но в итоге так и не получила цветы.

Здесь не учитывают пожелания по питанию, а для меня это важно: я веган. Я пробовала разговаривать с врачом, с медсёстрами. Ко мне даже кто-то приходил из администрации этой больницы. Они сказали, что больничное питание — это уже сконструированный набор белков, жиров и углеводов, его нельзя переделать. Очень многое из рациона я оставляю и не ем. Например, молочные продукты: мне каждый день приносят кефир или ряженку. Потом это всё забирают и выкидывают. Пока у меня сниженный аппетит, я съедаю всё веганское, что дают здесь, и фрукты, которые мне передают. В палате нет холодильника, поэтому набрать кучу всего тоже не получится.

В телеграме есть специальный чат, где общаются пациенты больницы. Когда я попала в больницу, мне в фейсбуке написала другая пациентка. Я зашла на её страницу и увидела, что она упоминает этот чат. Я попросила её добавить меня. Она дала контакты администратора, я написала ему, и он меня добавил. Чтобы туда попасть, нужно отправить селфи из палаты: никого лишнего туда не пускают. В чате сейчас девяносто девять человек.

Когда приезжал Путин, лично у меня ничего не происходило. Наверное, все силы больницы были пущены на то, чтобы всё прошло гладко. Врач тогда пришёл позже обычного, поздно поставили последнюю капельницу, я уже спать хотела. Визит Путина в чате не обсуждали: всех, наверное, впечатлил только цвет его костюма.

Я считаю, что такая карта с улицами и номерами домов — это ужас, потому что никто не думает о последствиях (Накануне интервью телеграм-канал Mash опубликовал карту, в которой отметили точные адреса всех пациентов больницы в Коммунарке. — Прим. ред.). Когда меня выводили из дома и сажали в машину скорой помощи, я видела одну женщину. Вот дайте ей ружьё — и она бы меня расстреляла. Не сложно узнать, в какой квартире я живу, а потом пойти и сделать что-то с этой квартирой. Мне страшно. Одна девушка мне написала: «Я живу с вами в одном доме. Вы общались со своей мамой? Она заражена или нет?» Я спрашиваю: «В каком доме вы живёте?» Выяснилось, что она живёт совсем не там. Ещё мне неприятно, что такие люди могут начать приставать к родственникам. Такую карту можно было составить по районам, не указывая конкретные адреса. Для чего эта карта? Посмотрев на неё, вы, скажем, не поедете на Полянку, а вот на Коломенской начнёте руки облизывать, потому что там не было случаев заражения?

Европа очень долго не хотела признавать, что что-то происходит, — и это притом что у них уже в феврале было довольно много заразившихся. Поэтому, я думаю, сейчас там такой ужас

В инстаграме мне написали, что я мошенница, обманщица, что так я накручиваю подписчиков. Что таких, как я, нужно сжигать. Что я позорю страну. В итоге мне пришлось в два часа ночи выходить в прямой эфир из палаты и показывать катетер. Женщина, которая мне это писала, потом извинялась, но в целом всё это ужасно. Были ещё те, кто спрашивал, почему я лечусь не в Лондоне, а в Москве. Мне пришлось писать, что вообще-то я гражданка Российской Федерации. Мои посты в фейсбуке начали репостить, и иногда я захожу почитать, что там оставляют в комментариях. Писали, мол, что я нагулялась по клубам в Европе и там подцепила инфекцию. Но я не гуляла по клубам! Наоборот, когда в феврале эпидемия начала набирать обороты, мне хотелось куда-то спрятаться — но, например, с учёбы я не могла сбежать. Я занимаюсь йогой, я веган. Со мной это случилось не потому, что я какая-то тусовщица. Не потому, что я какая-то кривая и косая.

Европа очень долго не хотела признавать, что что-то происходит, — и это притом что у них уже в феврале было довольно много заразившихся. Там тусовались до последнего. Поэтому, я думаю, сейчас там такой ужас. У моих знакомых в Швейцарии сейчас температура 39 градусов, а им даже тесты не делают, их не хватает. Его сделают, если только тебе больше шестидесяти пяти лет, если у тебя есть хронические заболевания или у тебя был контакт с заразившимся человеком. Поэтому я поддерживаю все меры, которые сейчас принимают. Меня беспокоит только метро, в котором продолжается движение. Нужно как-то ограничивать контакты, вводить какой-то карантин, который всё это потушит.

Сейчас самочувствие у меня довольно слабое. Мне обещали, что я проведу в больнице пятнадцать дней, но больше я ничего не знаю.