Личный опыт«Иди к папе, он тебя полечит»: Меня домогался отчим

Отчим всегда был молчаливым, замкнутым человеком. В семье все знали, что его прошлое связано с криминалом — он был главарём уличной банды. Ему нравилось повторять: «Боятся — значит уважают». Иногда, когда он был в хорошем настроении, он рассказывал, как макал влиятельных людей головой в унитаз. Они с мамой смеялись над этими историями, и я тоже — мне казалось, раз взрослые веселятся, значит, это и правда смешно.

Считается, что шаманами становятся люди, которые пережили что-то очень тяжёлое. В юности они сильно страдают, потом какое-то время их «крутит» — они могут творить странные вещи, во что-то впутываться, сходить с ума. А дальше к ним приходит дар: у них появляются способности к ясновидению и целительству. Отчим родился в многодетной семье, но все его братья и сёстры погибли. Кажется, он рассказывал, что какое-то время жил на улице. В семье считалось, что его криминальное прошлое — это какой-то обязательный этап, который он пережил, чтобы стать целителем. Но теперь он уже другой, «хороший» человек. Все вели себя так, как будто вокруг него был какой-то особый ореол — говорили, что благодаря дару ясновидения он видит много страданий в мире, но не знает, что за люди их испытывают, и не может им помочь. Считалось, что от этого он сильно мучается. Лично я не относилась к нему ни хорошо, ни плохо — просто принимала его таким, каким он был. Так же как я принимала всё, что происходило в нашей семье.

«Целительство» происходило так: мы с отчимом уходили в спальню родителей и закрывали дверь. Я садилась напротив него, а он читал мантры, двигал руками вокруг моей головы и плеч, иногда слегка прикасался. Периодически спрашивал: «Чувствуешь тепло?» Тогда, наверное, мне казалось, что я что-то чувствовала. Вокруг многие верили в шаманизм, и я не подвергала сомнению ритуалы отчима. Но и какого-то особенно сильного эффекта от этих процедур я тоже не помню. Иногда, если у меня болела голова, после ритуала она действительно проходила. Но, с другой стороны, она ведь всегда рано или поздно проходит. Может, это и не было чудесным исцелением.

Когда я была в подростковом возрасте, отчим стал «лечить» меня как-то по-другому. Теперь он проводил руками не только по плечам, но и по всему моему телу. Прикасался к груди, залезал руками под одежду. Я никогда не понимала: то, что он делает — нормально или нет? Все его действия были очень неочевидными: нельзя сказать, чтобы он хватал руками мою грудь или откровенно домогался. Наверное, в таком случае я нашлась бы, как среагировать. Но он просто прикасался ко мне — гладил, трогал соски — так, словно это часть обряда. Иногда я осторожно отстраняла его руками. Но ни разу ничего не сказала. Мне было неловко говорить о происходящем вслух. Так продолжалось несколько лет — по два-три раза в месяц.

Сейчас я вспоминаю то время, и моё собственное поведение меня удивляет. Я не анализировала происходящее, не пыталась понять, почему отчим так делает. Когда «сеанс исцеления» заканчивался, я возвращалась к своим делам или ложилась спать. Не прокручивала в голове случившееся, не рефлексировала. Как будто моё сознание блокировало эту информацию. Отчим после обрядов вёл себя как ни в чём не бывало, и иногда мне казалось, что я схожу с ума. Я думала: может, мне показалось, что что-то не так? Может, он не заметил, как потрогал меня в интимном месте? А может, так и должен проходить обряд и я чего-то не понимаю?

Однажды я упомянула случившееся в разговоре с мамой. Я не хотела жаловаться ей на отчима, просто решила рассказать о том, что меня удивило — может, она бы развеяла мои сомнения. Но она ответила: «Это очень серьёзное обвинение. Ты уверена, что это правда? Тебе не показалось? Может, ты надумала себе что-то?» Она стала намекать, что если я говорю правду, то эта история может закончиться разводом. Получилось, как будто ответственность за их отношения лежит на мне. Мне почему-то стало стыдно из-за того, что я обо всём ей рассказала. В итоге я с ней согласилась: «Да, наверное, мне показалось».

С детства мне рассказывали, будто бы мой родной отец изменял маме, пока она была беременна мной. О нём говорили как об ужасном человеке, а маму жалели — бабушка с дедушкой считали, что после развода она была очень несчастна. Теперь, когда мне намекнули, что я могу послужить причиной разлада с её новым мужчиной, я пошла на попятный. После того разговора я больше не упоминала странное поведение отчима. Мама тоже об этом не говорила. Это была особенность нашей семьи: после любого конфликта или сложного разговора все делали вид, что ничего не случилось. Мы не обсуждали проблемы, не обращали на них внимания. Конфликты не разрешались и не проговаривались — просто все вели себя так, будто всё как обычно. Я при этом чувствовала себя неловко, напряжённо. Но таковы были правила, и я не могла их нарушить.

Чем больше времени проходило после моего признания, тем больше я убеждала себя, что действия моего отчима ничего не значат. Мне казалось: раз мама не всполошилась, ничего не предприняла, значит, ничего серьёзного не происходит. Наверное, я и правда преувеличиваю. Он продолжал прикасаться к моей груди, но дело по-прежнему никогда не доходило до откровенных приставаний. По праздникам, когда мы все поздравляли и по очереди обнимали друг друга, он обхватывал меня руками за ягодицы и прижимал к себе. Но, как и в остальных случаях, я не могла понять, действительно ли произошло нечто странное или я что-то не так поняла.

Мне кажется, у меня с детства были размыты личные границы. Мама всегда решала за меня, как мне одеваться, как себя вести, что говорить за столом. Естественно, в чём-то я в итоге стала верить ей чуть ли не больше, чем себе. При этом я никогда не понимала её. Мы часто ссорились, и даже когда я плакала и кричала, она только смотрела на меня и ухмылялась. Я никогда не могла делиться с ней переживаниями, чем-то личным. Это было не принято в нашей семье. Однажды в детском саду я на спор поцеловалась с мальчиком, и за это мама меня отлупила. Хотя позже она утверждала, что такого не было и она просто меня отругала. Так или иначе, после того случая я старалась не болтать лишнего.

Ещё наша семья была довольно закрытой. У меня не было друзей: мне говорили, что мои одноклассники и одноклассницы — проститутки или избалованные дети из богатых семей. Из дома я шла в школу, потом в художку, а потом опять домой. Никогда не гуляла во дворе. Считалось, что в нашей семье всегда всё правильно и хорошо, а люди за пределами нашей семьи живут как-то «не так». Родители осуждали всех вокруг, и я тоже — вслед за ними. Неудивительно, что мне казалось, будто то, что делает мой отчим, — нормально. Ведь у нас в доме не может происходить ничего странного. К тому же из-за этой социальной изоляции мне совершенно не с кем было обсудить мои тревоги. Так что проще всего было о них просто не думать.

Раньше мне казалось, что мама и отчим очень разные. Он — сварщик с криминальным прошлым. Она — из обеспеченной интеллигентной семьи. Теперь я начала понимать, что на самом деле они похожи. Им обоим нравилось контролировать людей, ощущать власть. Съездив за границу, я сумела ослабить этот контроль, и равновесие нарушилось. Ещё через год я поступила учиться в другой город и уехала.

На долгое время я перестала думать о тех странностях, которые происходили во время обрядов «исцеления». У меня началась новая жизнь. Я встречалась с парнями, у меня было много друзей. Правда, настоящей эмоциональной близости ни с кем не было, отношения были довольно поверхностными. Зато жизнь кипела: я никогда не оставалась одна, а домой приходила только поспать. Уже сейчас я понимаю, что боялась оставаться наедине с собой. Многие мои знакомые читали книги или смотрели сериалы. Но я этим не занималась, ведь для таких хобби обычно нужно находиться в одиночестве, а для меня это было невыносимо.

Летом 2018-го года я впервые в жизни сильно влюбилась. Такого я не чувствовала ещё никогда. Но моя любовь оказалась безответной. У меня начался серьёзный психологический кризис, и я внезапно отгородилась от людей. Три месяца я провела дома, думая о своей жизни, копаясь в себе. В моей голове вдруг стали всплывать воспоминания: то, что делал мой отчим, впервые обрело очертания, стало ярким. Мысли об этом стали буквально преследовать меня. Я наконец-то стала чётко понимать: то, что происходило, было ненормально, и это до сих пор влияет на меня и мою жизнь. Примерно тогда же я услышала о флешмобе #MeToo, и впервые в жизни мне захотелось поучаствовать в какой-то массовой акции. Я вдруг ощутила, что это очень важно для меня.

Я рассказала свою историю в фейсбуке. Многие стали поддерживать меня, писать, что я молодец. Но вскоре позвонила мамина подруга. Как только я подняла трубку, она стала кричать на меня: «Как ты можешь вываливать перед всеми грязное бельё?» Как будто сама история её не впечатлила — страшно было лишь то, что я её рассказала.

Потом о моём посте узнали и родственники. Дело в том, что у меня есть младший брат — сын мамы и отчима. Тем летом, когда на меня вдруг обрушилось понимание случившегося, я была очень встревожена и подавлена. Из-за этого я совершала поступки быстрее, чем успевала их обдумать. Я стала волноваться: вдруг и с братом происходило что-то подобное? Я позвонила ему узнать, всё ли с ним в порядке. Слово за слово, и я рассказала ему об отчиме. Он ответил: «Ты что, дура? Зачем ты мне это всё рассказываешь?»

Конечно, он пересказал наш разговор маме. Она звонила, говорила, что не верит мне. Потом стала обвинять: «Если это правда, то почему ты раньше мне не рассказывала?» Я напоминала ей, что пыталась обсудить этот вопрос много лет назад, но она всё отрицала, говорила, что я несу бред. Потом риторика сменилась. Мама стала говорить: «Даже если допустить, что такое и правда было, зачем вспоминать об этом сейчас, спустя столько лет?» Мы в очередной раз поругались, а уже в следующий раз она позвонила мне сама и общалась со мной так, как будто никакого конфликта не было.

Прямо как в детстве, я искала, с кем мне обсудить мою ситуацию, но не находила. Пробовала поговорить с бабушкой. Но она меня пристыдила: мол, я даже не представляю себе, какие серьёзные проблемы бывают у других людей. И добавила: «Мы же тебе не рассказываем про все наши трудности».

Осенью у меня начались панические атаки. Ко всему прочему из-за стресса я стала злоупотреблять марихуаной. От этого моё состояние стало ещё хуже. Когда я ехала в метро, мне казалось, что каждый прохожий хочет меня изнасиловать. Ещё у меня было ощущение, будто бы люди читают мои мысли. У меня начались параноидальные идеи: будто бы мой отчим может контролировать всех моих знакомых. Мне казалось, он может навредить мне даже на расстоянии. Как будто он был каким-то могущественным злым волшебником, который приходил ко мне во сне, а наяву виделся в каждом встречном. Я во всём стала видеть какие-то знаки, знамения. Ударилась в эзотерику. Временами мне казалось, что я просто схожу с ума.

Пост, который я написала в фейсбуке, я в итоге удалила. После того как родственники меня пристыдили, мне стало казаться, будто бы своей записью подвела их. Они живут в небольшом городе и очень заботятся о своей репутации. Казалось, что я предательница. Я убеждала себя: события из моего детства — лишь часть истории. Я не знаю всего. Нельзя осуждать отчима. К тому же меня не оставляла мысль, что он что-то сделает со мной.

Семейный скандал продолжался до утра. Потом я села на первый же автобус и уехала. Уже в дороге я успокоилась. Во мне как будто что-то переворачивалось. Я вдруг стала понимать: мне не нужно пытаться выяснить у матери и отчима, почему они так поступали со мной. Не нужно искать логику в их действиях. Проблема не во мне, а в них. Всё это время я не была сумасшедшей, не придумывала то, чего нет. Меня просто пытались в этом убедить.

Всё детство я жила в странном мире: в нём были определённые правила игры и я никогда не рассуждала логически, не задавала себе вопросов. Но теперь я могу уже не играть в эту игру. Когда я вернулась домой и спустилась в метро, я поняла, что моё наваждение сошло на нет. Мне больше не казалось, что люди хотят меня изнасиловать. Я поняла, что им нет до меня дела. Мир снова обрёл обычные, реалистичные очертания.

Сейчас я не общаюсь с мамой. Иногда она звонит мне, но, как правило, я не беру трубку. Я знаю — если мы начнём общаться, она снова будет делать вид, что ни тех разговоров, ни нашей ссоры не было. А я больше не хочу притворяться.

Фотографии: johannes - stock.adobe.com, Yuliya - stock.adobe.com (1, 2, 3), Dmitry - stock.adobe.com