Личный опыт«Защищалась
как могла»: Меня судят за самооборону
Дарья Агений о том, как напавший на неё мужчина подал заявление в суд
В конце июня девятнадцатилетняя Дарья Агений сопровождала детей в поездке в летний лагерь в Туапсе и планировала задержаться там на несколько дней. Она рассказывает, что в первый же вечер в городе на неё напал местный житель и попытался изнасиловать — она отбилась от него ножом для заточки карандашей. Дарья не стала подавать заявление в полицию, а спустя месяц после того, как она вернулась в Москву, её саму задержали «за причинение тяжкого вреда здоровью мужчины». Мы поговорили с Дарьей о том, что с ней случилось и как изменилась её жизнь после нападения.
александра савина
О нападении
В конце июня я поехала по работе в Туапсе, сопровождала туда группу детей. Из Москвы ехать больше суток, дети были маленькие, многие ехали первый раз, и им было страшно. Я успокаивала их, кормила, заботилась, чтобы они добрались живыми и здоровыми, следила за документами. В Туапсе я передала детей вожатым и оказалась свободна.
С организацией, которая меня отправила, мы договорились, что мне купят билет в Туапсе на определённое число, а обратно — на дату, которую я попрошу. Я планировала остаться в городе ещё на пять дней, к тому же мне дали зарплату. По дороге в город я попыталась забронировать номер в отеле или квартиру, но всё было занято. В итоге пришлось букировать номер на две ночи в ужасном хостеле. По приезде я нашла хороший домик у моря у местных жителей. Собиралась туда переехать, но вещи к этому моменту я уже перенесла в хостел, было жалко денег, и я решила остаться в номере. Вечером я обнаружила, что в хостеле из крана течёт отвратительная вода, а питьевой вообще нет. Пришлось выйти в магазин.
Было где-то одиннадцать-полдвенадцатого ночи. Я искала круглосуточный магазин и уже отчаялась, но вдруг увидела троих ребят моего возраста. Их вид вызвал у меня доверие, поэтому я подошла к ним. Они проводили меня до круглосуточного магазина. Мы мило беседовали, я купила всё, что нужно. После этого они проводили меня туда, где я их встретила, предложили проводить до дверей хостела, но я отказалась — не хотелось их напрягать, тем более что к ним подошли знакомые.
Мне оставалось пройти метров пятьсот — нужно было подняться в горку по улице, и я была бы у цели. Подниматься было сложно: в сумке двухлитровая бутылка воды, я с пяти утра на ногах, целый день ходила, купалась, обгорела и очень устала. В какой-то момент я почувствовала, что кто-то за мной идёт, обернулась и увидела мужчину. Сначала я особо не переживала: ну идёт и идёт. Но когда я увидела, что он идёт именно за мной, ускорил шаг и начал меня догонять, мне стало страшно. Поравнявшись со мной, он стал задавать вопросы: откуда я, почему одна, такая красивая, не боюсь ли ходить ночью по городу, куда я иду. Он был очень пьян. Я отвечала, что иду в хостел, он недалеко. Мужчина предлагал проводить меня, я отказывалась. Вежливо отвечала, что мне не нужны помощь и сопровождение, я сама прекрасно дойду, а ему, наверное, тоже нужно домой. Но на него это не действовало.
Ещё он постоянно на меня наваливался — может, из-за того, что был очень пьян. Он пытался схватить меня — за руку, за плечо. Я отходила, пыталась ускорить шаг, но это было сложно, потому что я была уставшая. Ещё когда он меня догнал, я начала искать в сумке ножичек — я ношу его в пенале, чтобы точить карандаши. Я очень боязливая, поэтому положила его в правую руку, под телефон.
Я не понимала,
что произошло, думала, сейчас
кто-то скажет
что-то вроде: «Стоп! Снято!»
Я понимала, что до хостела пара минут и скоро я буду в безопасности. Но потом немного замешкалась: по дороге к хостелу был дом, который можно было обойти с разных сторон. Я пыталась понять, куда мне, а мужчина сказал: «Я местный, я знаю, куда вам идти!» — и показал направо. Позже мы с адвокатом посмотрели, куда он предлагал пойти — это оказались гаражи, стоящие буквой С, такой тупик.
Я пошла другим путём, мужчина всё ещё шёл со мной. Позади дома, который я пыталась обойти, была то ли стена, то ли забор, не помню — мужчина очень резко прижал меня к ней. Некоторые подробности трудно вспоминать. Он схватил меня сзади, от испуга я начала громко кричать. Вокруг были жилые дома, и я надеялась, что кто-нибудь услышит, выглянет из окна, выйдет, поможет мне — но этого не произошло. Сейчас я вспоминаю это, и мне очень грустно и неприятно — я уверена, что многие слышали, как я кричала, но решили остаться в стороне.
Тогда мужчина заткнул мне рот рукой. Я пыталась его кусать, поняла, что кричать бесполезно — никто не выйдет — и это только отнимает силы. У меня была свободна правая рука, и я старалась отбиться телефоном, под которым был ножичек. Мужчина был сзади, и я пыталась ударить его по голове — но это не помогало, он меня не отпускал. Я не понимала, что делать, не могла вырваться и начала паниковать. Но тут он нагнул меня, и у меня освободилась вторая, левая рука. Появилась возможность открыть складной ножичек — он старый и немного ржавый, это отняло много времени. Я выпрямилась и стала отмахиваться ножом — правой рукой через левый бок. Моменты удара я помню плохо — восстанавливаю их по тому, что было до и после, но самого этого момента у меня в памяти нет. Мой адвокат и медики говорят, что это из-за состояния аффекта. Уже потом, с помощью следователей, мы узнали, что я всё-таки по нему попала. Было два ножевых ранения, следствие подтвердило, что удары нанесены моим ножом.
Мне приходилось долго отмахиваться, он меня не отпускал, но в какой-то момент всё-таки ушёл. Я не видела, куда именно, но слышала шаги. Я понимала, что нужно бежать, звать на помощь, что-то делать, но стояла на месте, в той же позе. Ещё секунд десять — сейчас кажется, что это немного, но в той ситуации это была целая вечность. Я не могла уйти — не понимаю почему, ведь мне было очень страшно. Я не понимала, что произошло, думала, сейчас кто-то скажет что-то вроде: «Стоп! Снято!»
Потом я начала приходить в себя и стала искать очки (они упали во время потасовки), нашла телефон, он тоже упал, когда я начала открывать ножичек. После этого побежала обратно вниз по улице, надеясь, что ребята, которые меня провожали, всё ещё там и помогут мне. Не знаю, почему я не побежала в хостел — у меня даже не было такой мысли. К счастью, ребята всё ещё были там. Я прибежала к ним в слезах, пыталась объяснить, что произошло. Они спросили, где ножичек — он был всё ещё у меня в руке, они взяли его у меня и сказали, что на нём нет крови — значит, скорее всего, я не попала. Они спросили, как выглядел мужчина, я попыталась вспомнить, но не смогла. Я не помнила даже, какая у него была причёска и был ли он лысым. Помнила, что на нём были футболка и шорты, и больше ничего.
У меня спрашивают, что бы я сделала, если бы снова оказалась в такой ситуации. Если честно, я думаю, что поступила бы точно так же
Ребята сказали, что нужно пройтись по округе и попробовать его найти. Мы вместе дошли туда, где всё произошло — не нашли ни следов потасовки, ни крови, ничего. Там была развилка, ребята (их было человек восемь) разделились на три группы и пошли исследовать разные направления. Они ходили минут десять-пятнадцать и тоже ничего не нашли. Мы подумали, что, наверное, я по нему не попала, и ребята отвели меня в хостел. Ночью я писала подругам о том, что произошло, они пытались меня успокоить. Наутро я поменяла билеты и уехала домой, в Москву.
Заявление об изнасиловании я не подала по нескольким причинам. Во-первых, не думаю, что кому-то приятно приходить в полицию с таким заявлением — это сложно психологически. Во-вторых, я хотела поскорее уехать из Туапсе, мне было очень страшно. Поскольку я была уверена, что мужчина жив, цел и невредим, а сама я отбилась и акта насилия не произошло, я не видела смысла обращаться в полицию. Что бы я сказала? Что меня пытался изнасиловать мужчина, которого я не помню? Они бы его даже искать не стали, а мне бы пришлось ещё задержаться в городе, который я ненавижу и которого боюсь. Я не видела в этом никакого смысла.
Многие говорят, что если бы я обратилась в полицию, всё было бы иначе. Но у меня не было серьёзных телесных повреждений — могли быть разве что синяки, не помню. Доказать попытку изнасилования я бы всё равно не смогла — обычно это делают по причинённому жертве ущербу (заметные синяки, раны, порезы) или биологическому материалу.
Во время допроса следователи тоже спрашивали, почему я не позвонила в полицию. Я говорила, что кричала, била мужчину телефоном, пыталась вырваться, мне пришлось достать ножичек, а они ответили: «Это, конечно, хорошо, но почему вы в полицию не позвонили?» Меня это очень разозлило. То есть мужчина меня держит, суёт руки куда не следует, и тут я такая: «Простите, пожалуйста, мне нужно позвонить в полицию. Сейчас я телефон разблокирую, позвоню, ещё минут двадцать они будут ехать — давайте подождём».
У меня спрашивают, что бы я сделала, если бы снова оказалась в такой ситуации. Если честно, я думаю, что поступила бы точно так же. Я бы защищалась как могла — выбора у меня не было.
О следствии
Вернувшись в Москву, я занималась с психологом. У меня была депрессия, я пила антидепрессанты. Это, конечно, был очень сильный стресс: не могу сказать, что попытки домогательства — редкость, но обычно это происходит менее агрессивно и всё легко пресечь криком или резким замечанием. Спустя месяц я потихоньку начала забывать об этой ситуации, нашла молодого человека, жизнь стала налаживаться. И именно в этот момент за мной приехали оперативники. Как выяснилось позже, мужчина не собирался возбуждать дело — просто когда человек обращается в больницу с ножевым ранением, врачи обязаны сообщить в полицию.
Накануне мне позвонили полицейские, сказали, что я свидетель по делу, которое они расследуют, — уже не помню, что именно они придумали. Я сказала, что, конечно, готова помочь, и объяснила, где меня найти. Утром, часов в десять-одиннадцать они приехали ко мне на работу — это было первого августа. Я работаю в детской студии, и летом занятий нет — я просто слежу за порядком. Со мной был мой парень. Приехало трое мужчин-оперативников. Они представились, спросили, была ли я такого-то
числа в Туапсе — я сказала, что да. Тогда они ответили, что я чуть не убила мужчину и меня арестовывают. Я не поверила своим ушам, спросила: «Вы смеётесь?» Сразу сказала, что я не виновата и меня пытались изнасиловать. Я думала, что после того, как я это скажу, мне ответят: «Извините, пожалуйста, вам и так сложно пришлось. Мы пойдём арестуем этого мужчину, до свидания!» Видимо, я очень наивная.
Меня увезли в Шереметьево. Там мы просидели часов одиннадцать в ожидании рейса. Это было жутко: я не могла ничего делать без присмотра оперативников. Даже в туалет меня обязан был сопровождать оперативник, мужчина, и это было отвратительно.
В Туапсе меня сразу повезли в полицейский участок, и начались допросы. Меня должны были посадить в СИЗО, но оперативники и следователи, увидев меня, кажется, поняли, что я не рецидивистка, а обычная девушка, художница из театральной семьи, которая попала в беду и просто оборонялась от насильника. Но доказать они это не могли — у меня были только косвенные свидетельства: парни, к которым я обратилась, сразу после того, как всё произошло, аудиозаписи, которые я присылала подругам, когда была в шоковом состоянии. Всё это не считается прямыми уликами. Не ясно, что делать и как доказывать попытку изнасилования в таких случаях.
Сначала оперативники были ко мне очень строги, но потом начали относиться ко мне спокойнее. Конечно, иногда со мной обращаются грубо и жёстко — но я понимаю, что с настоящими преступниками ведут себя гораздо жёстче. Моя следовательница — молодая женщина, она добра и открыта. У меня с ней очень хорошие отношения: она понимает, что я не виновата, и очень мне сочувствует. Думаю, что, в принципе, все относятся ко мне настолько хорошо, насколько могут.
Я уверена, что все прекрасно понимают, кто
в этой ситуации прав, а кто нет. Его версия событий даже звучит глупо
На очной ставке мужчина услышал из моих уст, что произошло, и понял, что всё серьёзно. Он подошёл к моему адвокату и спросил, можно ли замять дело. Мой адвокат сказал, что это невозможно, но можно прекратить дело по примирению сторон. Если мужчина признал бы, что своими действиями мог меня напугать (ему даже не нужно было бы признаваться, что он пытался меня изнасиловать), и сказал, что не имеет ко мне претензий, и я бы сказала, что у меня тоже нет претензий, дело бы закрыли. Мы договорились, что сделаем это, но буквально на следующий день он подал ко мне иск на триста тысяч рублей за причинение морального и физического ущерба. Мы были в шоке. Не знаю, кто его надоумил.
Я уверена, что все прекрасно понимают, кто в этой ситуации прав, а кто нет. Его версия событий даже звучит глупо. Он сказал, что к нему подошла девушка и спросила, где можно переночевать. Тут уже возникают вопросы: у меня был забронирован номер, и я уже знала, где ночевать — там лежали мои вещи. По его версии он, такой герой, рассказал девушке, что недалеко хостел, и предложил её провести, а она согласилась. По пути к хостелу он начал читать стихи Есенина. Дойдя до хостела, девушка сказала, что ей пора идти, он был расстроен, потому что всё ещё хотел читать стихи. Но девушка начала уходить — тогда он взял её за руку, но она начала кричать. Он не понял, почему она кричит, отпустил её и ушёл, а потом почувствовал боль в животе и понял, что его ранили. На очной ставке мой адвокат спросил, может ли он прочитать хотя бы одно стихотворение Есенина. Думаю, он бы это сделал, потому что предполагал, что ему зададут такой вопрос, но он сказал, что считает это неуместным. Так что стихи я так и не послушала.
Сначала дело завели по 111 статье УК РФ «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью» (наказание — до десяти лет лишения свободы. — Прим. ред.). Дело направили в прокуратуру, она должна была передать его в суд. Но прокуратура не согласилась со статьёй и сказала, что не были произведены некоторые экспертизы, так что дело вернули на доследование. Следствие рассматривало два варианта: либо я просто агрессивная и режу мужчин по ночам, либо у меня был мотив — защищаться. Меня отправили на судебно-психиатрическую экспертизу и признали «вменяемой». Тогда у следствия остался только один вариант — самооборона. Сейчас решается вопрос, была ли эта самооборона необходимой или её пределы были превышены. То есть сейчас следователи должны оценить, насколько я рисковала своей жизнью и могла ли я защищаться таким образом. Считается, например, что если тебе сказали обидное слово, ты не можешь в ответ ударить человека, а вот если тебя пытались убить, ты можешь защищаться как угодно. Мне нужно доказать, что моей жизни угрожали — но я не понимаю, почему должна это делать, по-моему, всё и так ясно.
О реакции окружающих
Мы с матерью пробыли в Туапсе две недели, пока шло следствие. Было опознание (кстати, это он меня опознавал), очная ставка. Во всех бумагах написано, что я «нападающая», а мужчина — «жертва». Это так странно. Потом нас отпустили под подписку о невыезде в Москву, но мы каждый раз летаем в Туапсе при первой необходимости. Оказалось, что всё очень дорого — видимо, каждому нужно иметь в запасе миллион, чтобы при неудачной самообороне не сесть в тюрьму. Я трачу деньги на адвоката, перелёты (мы покупаем билеты день в день, и это стоит огромных денег), жильё. Я проходила полиграф, который стоил, кажется, сорок тысяч рублей. И я трачу такие деньги просто потому, что какой-то урод пытался меня изнасиловать. Не понимаю, почему так происходит.
До того, как меня забрали оперативники, о том, что произошло, знали два человека. Когда меня забрали, я рассказала всем друзьям и близким — в основном потому, что, как бы это плохо ни звучало, нам были нужны деньги. И только сейчас, когда всё стало масштабнее —телевидение, газеты, журналы, — об этом постепенно узнают уже не самые близкие родственники. Например, обо всём узнала бабушка, и она очень переживает, мне так её жалко. Бабушка, не переживай, у меня всё в порядке!
У меня открыта страница в сети «ВКонтакте» — я закрывала её, но пришлось снова открыть, иначе со мной не смогут связаться те, с кем мне нужно иметь контакт, например журналисты. Не знаю почему, но комментарии на моей стене обычно отрицательные, а вот в личные сообщения пишут позитивные вещи: «Всё будет хорошо!», «Вы не виноваты!», «Удачи вам!» Но всё равно есть люди, которые, может, не верят мне или просто ненавидят женщин, и их тоже немало. Недавно я заказывала такси в своём городе — в Химках — и почему-то села на переднее место, хотя обычно так не делаю. Таксист на меня посмотрел и сказал, что не будет меня везти и отменяет заказ, потому что я «маньячка». Я очень расстроилась.
Сейчас я практически уверена, что на девять лет уже не сяду — не знаю, что должно произойти со следствием, чтобы вернули 111-ю статью. Но всё равно страшно, что меня могут посадить, пусть и не на девять лет, а меньше.