Личный опыт«Мне казалось, что я избранная»: Саша Боярская о жизни с биполярным расстройством

  Психическое здоровье — это что-то очень неизмеримое. Мне кажется, что я не вполне вправе говорить об этом, потому что я сама с трудом понимаю, где я в своём диагнозе и как мне с ним справляться, но есть что-то, что заставляет меня это рассказывать. Я пошла к психиатру полгода назад, после многочисленных походов к разным (в моей жизни их было пятеро) психотерапевтам, в том числе семейному, и поняла, что именно психиатр стал тем человеком, которым меня понимает. Я записалась к нему из состояния апатии и тревоги (запомните эти два слова). Первый приём занял три часа. Первые же несколько вопросов обо мне привели к истории о том, что я толком не окончила школу — его это заинтересовало, и он начал задавать очень конкретные вопросы о разных периодах моей жизни и рисовать на листках бумаги таймлайны. Это была временная кривая моей жизни, начиная с четырнадцати лет и до момента «сейчас» — все те периоды взлётов и падений, которые казались мне обычными и непредсказуемыми.

На листках бумаги они выстроились во вполне стройную картинку маний, или маниакальных периодов, и депрессивных фаз с краткими интермиссиями и вытекающим диагнозом: биполярно-аффективное расстройство I типа. Этот таймлайн стал моей соломинкой в дальнейшие месяцы изучения диагноза, совсем нередкого, особенно среди моих знакомых. Этот диагноз ставят примерно двум людям из ста, в той или иной форме, но знают о своём состоянии далеко не все. Сейчас я часто слушаю рассказы знакомых, коллег или тех, с кем сталкиваюсь по работе — творческих, ярких людей, — и ловлю себя на том, что анализирую их рассказы, раскладываю по периодам маний и депрессий и стараюсь не давать совет сходить к психиатру, когда это неуместно, потому что человек не слишком близкий. Поэтому я и решила поделиться своим опытом: слишком сложно рассказать об этом в трёх словах малознакомой девушке или парню, а поход к психиатру — это то, что может привести жизнь в порядок или хотя быть дать некую стабильность или предсказуемость.

Самый большой вопрос, который я задаю себе сейчас, о том, какая я на самом деле и как оценивать взлёты и падения, вызванные моей личной биохимией. Четыре дня назад я была у психиатра, и он с сожалением покачал головой на мой рассказ о реакции на первые три месяца с антидепрессантами. Я довольно оптимистично рассказала ему, что всю осень провела «нормально»: я работала, переезжала, радовалась погоде и общению, строила планы и вела себя, как мне казалось, как обычный человек. Оказалось, нет — даже литий не смог сдержать маниакальную фазу. Сами по себе эти фазы прекрасны, как видно из описания. Но в них есть несколько существенных минусов, о которых я стараюсь себе почаще напоминать.

Маниакальные фазы — самые яркие моменты моей жизни. Мои острые, волшебные влюблённости, особенные творческие переживания, новые путешествия с чувством наполненности, значимости каждого момента. Новые идеи и невероятная трудоспособность. Чувство радости и уверенности в себе. Наслаждение едой, алкоголем, сексом, бегом, книгами, театром, музыкой. Никаких сомнений, сонливости, тревог. Это всё звучит чудесно — и я столько раз в жизни переживала подобные периоды! Я писала путеводители, статьи и заметки, фотографировала, придумывала рекламные кампании, воодушевляла людей на прекрасное. Я переезжала из страны в страну, знакомилась с новыми людьми и располагала к себе потенциальных работодателей.

А ещё я не доводила проекты до конца, а стоящие идеи оставались идеями. Я начинала заниматься чем-то одним и полностью погружалась в это, позабыв про всё остальное: родителей, семью, работу. Я одержимо покупала билеты в далёкие страны, где мог оказаться тот, кого я хотела видеть. Я тратила деньги, которых у меня не было, и брала в долг, не задумываясь, как буду его отдавать. Я изменяла без следа критического мышления. Я не оценивала себя со стороны, не отдавала себе отчёт в том, что я делаю что-то не так. Часто эти периоды сопровождались одной или двумя бутылками вина в день и абсолютным погружением в, например, группу Pulp или англоязычную поэзию Эдварда Эстлина Каммингса.

Мания ведёт
к депрессии всегда, и получать просто кучу энергии
и радости без чёрной дыры после не получится

А потом всегда наступала темнота. Незаметно для меня самой подъём заканчивался обрывом в пропасть, и там была депрессия. В депрессии я была куда критичнее к себе. Найденные друзья и начатые дела исчезали с радаров. Я хотела только лежать в постели и смотреть в стену. Иногда я скроллила ленту сутками напролёт и не могла ответить на простую рабочую СМС. Я помню одну зиму, когда этот перепад пришёлся на отношения с парнем из Нью-Йорка: я спустила на эти отношения тысячи долларов, а потом оказалась в съёмной квартире в Москве и с паническими атаками падала в февральский снег на улице. Иногда меня вытаскивал брат: он приезжал, привозил булочки, заставлял есть то, что я люблю, принимать душ и выходить на улицу. Заставлял — и в его заботе я всегда находила ту поддержку, которая помогала мне как-то выплыть из дыры.

Если говорить о минусах биполярности первого типа, то описанное — это только два первых пункта. Само поведение во время маний так или иначе оставляет последствия, с которыми надо будет справляться. А справляться с ними приходится, когда наступает обратное состояние — депрессия. Мания ведёт к депрессии всегда, и получать просто кучу энергии и радости без чёрной дыры после не получится, даже если волшебство запоминается лучше и порой приносит прорыв в творчестве и новую любовь.

Третий пункт — это то состояние, к которому я приблизилась однажды. Это психоз, шизофрения, паранойя — то, что вырастает из мании, если вовремя не остановиться. В то лето клубок закрутился слишком сильно — и раскручивался тоже так. Умер папа. Он умер в начале августа — и это моё «опасное» время, когда я и так немного не в себе. Я уже была в своём летнем гиперэмоциональном состоянии, а смерть папы стала толчком. Я внезапно начала действительно очень много пить — одну, две, три бутылки вина, — курить по пачке крепких сигарет в день, хотя и думать забыла про курение; я почти не спала и постоянно вела какой-то глубокий разговор о смысле жизни со всеми окружающими. Я верила, что всё могу. Я всё время ходила в театр и, ошеломлённая, перечитывала пьесы Вырыпаева с мыслью, что я — тоже избранная. В какой-то момент я поняла, что в мире есть тайный круг разбуженных и особенно чувствующих. Подозреваю, что Сорокин, написавший об этом книгу, тоже страдает биполярно-аффективным расстройством. В этот момент откровения свыше наступил октябрь, стало прохладнее, я стала меньше пить, обидела всех на свете своими поступками и стала отходить.

Я считала это глубоким переживанием, но поход к психиатру поставил всё на свои места. Честно говоря, мне было смешно и очень больно слышать его вопросы: «Ну что, шоколад снился? Казалось, что есть избранность? Чувство особенности? Не было потребности во сне? Красное вино, да? Творчество обострилось?» — и в этот момент я уже поняла, что моё «самое глубокое переживание» — это просто психиатрический случай, нередкий и вполне обыденный. 

Это всё предыстория к тому, что я пошла на приём к врачу из очередной депрессии. Мне не хотелось ни с кем общаться, хотелось просто сидеть в коконе в режиме экономии сил. Смысл психотерапии как-то тоже потерялся, я поняла, что разговорами меня не вытащить. Помню, что моей целью на начинающийся год была формулировка «пусть всё станет нормально». По утрам приходила бебиситтер, я шла будто бы работать, но на самом деле садилась на автобус и ехала до конечной, потом пересаживалась на трамвай, каталась на нём и ехала домой. Отпускала бебиситтера, обнимала Эрика, своего сына, и ждала, когда с работы придёт Андрей. Иногда включала мультики и просто обнимала малыша, иногда хватало сил даже выйти на улицу. Это длилось примерно месяц. Мне казалось, что всё в порядке, просто я ленивая и плохая, и это даже как-то забавно — решиться вот так себя вести вместо того, чтобы сесть и поработать. Но в какой-то момент, уже в начале лета, я спросила у подружки про психиатра; кажется, это было криком о помощи. Мне хотелось кому-то рассказать, что происходит, но непрофессионалу это было не объяснить: «Я катаюсь на автобусе» — и что? Подруга дала мне контакты доктора из НИИ психического здоровья.

Я сразу написала психиатру, он ответил и попросил кратко описать ситуацию. Тогда я как раз безуспешно пыталась свернуть грудное вскармливание. Врач помог принять решение: он сказал, что ГВ надо сворачивать, потому что он назначит несовместимые с ним лекарства. Мне сразу стало легче — я решила перестать кормить и больше этого не делала, а через неделю пришла на приём. Наверное, у многих людей, обращавшихся за психологической помощью, такое было: я шла с мыслью, что меня «раскусят» и попросят не отнимать время, что я притворяюсь, что я просто ленивая и слабовольная и ничем не больна.

Первый визит к психиатру продлился три с половиной часа. Я рассказывала о своей жизни, и мне казалось, что я несу какую-то ерунду. А врач нарисовал подробный график моей жизни и помог мне чётко увидеть все периоды: где маниакальный период, где спокойный, где стресс и обострение аутоиммунных процессов (у меня была отслойка сетчатки, был ревматоидный артрит), где влюблённость, эйфория, бег каждый день в течение месяца, где полный упадок, сигареты и алкоголь. Я увидела, как факты моей жизни, работа, отношения были связаны с настроением, болезнями или изменениями веса. И оказалось, что многие вещи можно было спрогнозировать — а значит, избежать их или смягчить.

Психиатр объяснил, что моё биполярное аффективное расстройство, к счастью, первого типа — при нём депрессивные эпизоды ограничены во времени, а периоды маний и эйфории длиннее и «веселее». Для начала врач назначил мне препарат лития и попросил не читать инструкцию, чтобы не начать находить у себя побочные эффекты. Мы постоянно были на связи, доктор дистанционно менял дозировку. Литий при БАР подавляет маниакальные проявления, но не лечит депрессию (лишь стабилизирует её). Мне стало полегче, а потом совсем грустно.

Все говорят, что это лето в Москве было классным: погода, туристы, чемпионат мира. А я ничего не помню. Мне было совершенно всё равно — было только важно, чтобы хорошо было Эрику, моему сыну. Я перестала бегать, куда-либо ходить, потеряла интерес ко всему. Помню, что мы пошли в байдарочный поход — а это вообще-то одна из самых любимых вещей в моей жизни, — и там я вдруг поняла, что мне совершенно всё равно, где находиться. Хотелось лежать в комнате с задёрнутыми шторами.

Я решила отменить таблетки, через неделю передумала и решила снова их попринимать, а потом поняла, что так нельзя, и снова записалась к психиатру. На приёме я расплакалась, мне было неловко. Врач сказал, что отменять назначения самой нельзя, что нужно почаще писать ему, быть в контакте, консультироваться. Он объяснил, что литий стабилизировал состояние и теперь нужно назначить антидепрессант — и с тех пор я его принимаю, вот уже три месяца. Помню, что через два дня появилось ощущение, будто я вынырнула из аквариума. Не эйфория, не счастье, а нормальность. Я снова стала понимать, что люди могут улыбаться.

Я знаю, что предстоит очень долгий путь и отслеживать своё состояние нужно постоянно. Есть перспектива перестать принимать лекарства через десять лет — но лекарства меня не пугают. Я доверяю врачам и своему выбору специалиста, я знаю, что то, что говорит мой психиатр, работает. Многие люди принимают лекарства всю жизнь, и ничего страшного в этом нет. Но помимо лекарств есть другие, вспомогательные методы лечения, и я нашла некоторые, которые мне помогают.

Я снова начала бегать. Препарат, который я сейчас принимаю, называют «антидепрессантом спортсменов» — его часто назначают тем, кто никак не может вернуться к тренировкам. И теперь я осознанно занимаюсь проектами, которые, кроме прочего, поддерживают и моё здоровье. Например, я давно хотела создать пробежки с медитацией и никак не могла этим заняться. Известно, что и бег, и медитация — это классные инструменты терапии депрессивных состояний, и у меня появилась новая мотивация, чтобы найти людей, которые могли бы вести направленную медитацию на пробежках. Мне трудно организовать собственное время и побегать одной — но я могу участвовать в организованных мной же пробежках вместе с другими, и это меня лечит.

Ещё один вариант — японский метод «лечения лесом», полчаса-час осознанной прогулки в лесу. Этим я тоже занялась и теперь раз в неделю делаю пробежки по лесу. Для меня это и работа, и ещё один шаг в сторону собственного здоровья. Я не могу ставить диагнозы и назначать лекарства, но я могу сделать что-то хорошее для здоровья, в том числе психического, своего и других.

Не скажу, что жить с болезнью лучше, чем без неё, но болезнь помогает расставить приоритеты. Когда приоритетом становится здоровье, это очень упрощает жизнь, перестаёшь брать на себя слишком много, начинаешь заниматься более важными вещами, отваливается всё лишнее. Я не могу мало спать, иначе будет плохо. Я принимаю таблетки без вопросов — то же самое с тренировками, они нужны мне для здоровья. Сейчас я понимаю, что диагноз позволит мне в том числе быть более постоянной в беге.

Я хочу рассказывать о том, что со мной происходит, даже не для повышения информированности. Я веду блоги и постоянно пишу с четырнадцати лет, и это внутренний процесс, это возможность сформулировать происходящее для себя и признать этот опыт. Раз я могу сейчас это сделать, значит, самая чёрная яма позади. Когда я сказала себе, что могу рассказать о БАР, то почувствовала себя сильнее.

С другой стороны, информированность и осведомлённость тоже важны — ведь психические изменения не видны со стороны, это не палец или ухо. В середине лета я рассказала подруге, что со мной происходит, а она ответила: «Мне кажется, ты преувеличиваешь». Это одна из самых неудачных реакций, то, чего ты боишься, потому что тебе самой кажется, что ты преувеличиваешь. Очень важно объяснять людям, как реагировать — большинство вовсе не желает зла, они просто на самом деле не знают, как себя вести. В моей жизни есть один человек, который всегда на сто процентов правильно отреагирует на любые разговоры о психическом здоровье, — это мой брат.

Маме и моему партнёру Андрею я сначала объяснила, чего именно я от них жду: пожалеть, обнять, сказать, что я молодец. Объяснила, чего говорить и делать не надо. А уже потом рассказала о самой ситуации и диагнозе. Эти вещи очень важно проговаривать, особенно с партнёром. Всем нужно разное — мне важно, чтобы тысячу раз сказали: «Как же тебе тяжело, какая ты молодец, что с этим справляешься, всё будет хорошо». Именно так, дословно. Я пишу Андрею этот текст и прошу переслать его мне сообщением — и самое удивительное, что это работает. Это даёт прилив тепла. Я рада, что он согласен играть со мной в эту игру и понимает, что я пишу именно те слова, которые хочу услышать.

Я бы всем посоветовала нарисовать на листочке свою жизнь и проследить закономерности: у одних процесс идёт линейно, а у других скачками (как у меня). Психиатр сразу обратил внимание, что я не окончила школу, дважды была замужем и разводилась, жила в Лондоне и вернулась. Очень интересно посмотреть на свою жизнь и вспомнить взлёты и падения. А ещё, например, бывает сезонное БАР — и у меня оно тоже отчасти сезонное, в августе и сентябре всегда подъём. В феврале-марте мне будет тяжело — и теперь я знаю, что нужно будет особенно внимательно следить за тем, чтобы бегать, высыпаться, не пропускать лекарства. Осознанность очень помогает в жизни, и к ней можно прийти по-разному, в том числе через кабинет психиатра.