Личный опыт«Мне говорили, что я „дирижирую как мужчина“»: Я управляю оркестром
Женщина-дирижёр в маскулинном мире академической музыки
дмитрий куркин
В МИРЕ АКАДЕМИЧЕСКОЙ МУЗЫКИ ГЕНДЕРНОЕ НЕРАВЕНСТВО сложилось исторически. Несмотря на настойчивые публичные призывы отказаться от вековых предрассудков, женщин, по большей части, там принято игнорировать — притом что примеры их успеха есть. Так, по подсчётам управляющего директора оркестра Southbank Sinfonia в Британии они составляют всего 6 %. Мы поговорили с дирижёром Кристиной Ищенко, автором телеграм-канала Concrete Music, насколько сильны гендерные предубеждения в академической музыке и что подвигло её управлять оркестрами.
О выборе профессии
Я родилась и выросла в Кишинёве, при этом моя семья никак не связана ни с наукой, ни с искусством. Когда мне было пять лет, родители решили отдать меня в музыкальную школу: они много работали, а в детский сад я не ходила. Музыка мне нравилась уже тогда, в пятилетнем возрасте. Через год я поступила в музыкальный лицей на фортепиано, и со временем моему интересу уже не нужна была помощь в виде родительского надзора. Ближе к старшим классам желание заниматься музыкой стало совсем осознанным, хотя тогда я ещё не понимала, что, будучи не из «профильной» семьи, построить карьеру будет трудно.
Со временем я стала ощущать, что несмотря на мою искреннюю заинтересованность, я не хочу заниматься фортепиано всю жизнь. Момент отказа был трудным, будущее казалось неясным (да и до сих пор кажется), но в музыкальном лицее была возможность перевестись на одну из четырёх специальностей: ударные, теория, композиция или хоровое дирижирование. Я выбрала последнее — казалось, что это максимально подходит моей юной индивидуальности, какой я её тогда видела. Риск был немалый, меня отговаривали преподавательницы — их главным аргументом против был невероятно ограниченный рынок труда. Но я сделала выбор и быстро осознала, что он был верным.
Об учёбе
После двенадцати лет в лицее я поступила в Московскую консерваторию на хоровое дирижирование. Однако мне хотелось идти дальше, и я начала искать возможность управлять инструментальными камерными оркестрами. С третьего курса, найдя удивительных единомышленников в Студенческом научно-творческом обществе, я стала собирать небольшие оркестры и исполнять не слишком популярную музыку XX века. Для одного из организованных мной концертов Александр Маноцков (живой классик российской музыки, наиболее известен по опере «Гвидон» и музыке к фильму «Мой папа Барышников». — Прим. ред.) даже написал пьесу.
Конкуренция во время моего поступления в Московскую консерваторию была, но далеко не такая серьёзная, как в магистратуру Джульярдской школы (один из крупнейших арт-вузов в США. — Прим. ред.). На прослушивание подали заявки около сотни человек, а допустили до экзаменов всего одиннадцать, среди которых иностранцами была только я и девушка из Китая. При этом в магистратуру Джульярдской школы берут в среднем одного человека в год.
Во время вступительных в магистратуру я была очень удивлена уровнем подготовки. В Московской консерватории нет магистратуры, однако у меня создалось впечатление, что в США уровень среди тех, кого допускают до вступительных (для того чтобы попасть на вступительные, нужно выслать пять видео, две рекомендации, после чего идёт отбор), заметно выше по некоторым дисциплинам. Хотя требования по сольфеджио сопоставимы — но опять же трудно оценивать сложность, так как успехи в этой дисциплине, как мне кажется, во многом зависят от таланта. В Московской консерватории есть аналог дирижёрской магистратуры — двухгодичная профессиональная переподготовка, но в год на эту программу берут около пятнадцати человек без сложного конкурса и достаточного количества возможностей репетировать с оркестром. Такой вариант я даже не рассматривала.
Сейчас я живу в США и ассистирую в одном из оркестров Бостона, специализирующемся на исполнении классических произведений. Состав непостоянный, зависит от репертуара и насчитывает несколько десятков музыкантов. Не могу сказать, что уже вижу своё идеальное будущее, ведь вполне может оказаться, что в знаменитом, титулованном коллективе ужасная рабочая атмосфера. Я с таким сталкивалась, и мне не хочется повторять такой опыт. Могу с уверенностью сказать, что готова много работать на воплощение своих амбиций; к счастью, меня поддерживают близкие и друзья. Сейчас Ensemble Intercontemporain — место максимального пересечения моих музыкальных интересов; кстати, этим оркестром управляла удивительный профессионал Сусанна Мялкки.
О работе дирижёра
Во время выступления на мне лежит колоссальная ответственность, ведь я должна, не отвлекаясь ни на долю секунды, всё видеть и слышать, думать и одновременно показывать руками необходимые задачи. Это большая интеллектуальная и физическая нагрузка, которая с каждой репетицией и концертом становится чуть проще. Но я, конечно, всё ещё учусь быть абсолютно сконцентрированной каждую долю секунды.
Дирижёры могут изменить, например, темповые и динамические указания композитора, считая, что тем самым сделают произведение лучше; иногда они редактируют неудачные части в оркестровке. Звучание, за исключением технических ошибок оркестра, — результат, который зависит исключительно от дирижёра. Мне кажется, что главная задача профессионала — правильно, уважительно и тонко донести партитуру до слушателей. Партитура наполнена большим количеством указаний, но то, как именно она будет звучать, определяется работой дирижёра как интеллектуальной единицы — это и есть интерпретация произведения.
Ещё сто лет назад дирижёры менялись у оркестров редко, так что процесс «сыгрывания» был значительно дольше, чем сейчас. Теперь же для этого необходимо максимум несколько репетиций, хотя многое зависит и от профессионализма музыкантов. С технической неподготовленностью других сталкивалась и я — трудно составлять план работы, когда в одном коллективе очень неоднородный уровень, есть и сильные музыканты и более слабые. Такое случалось и с хором, и с камерными оркестрами, которые я собирала. Иногда случаются конфликты, но в отличие от технических проблем, дирижёр может быстро их решить — хотя поначалу я едва ли знала, как именно это делать.
О гендерном неравенстве и предрассудках
Я долго не задавалась вопросом об облике дирижёра и гендерном дисбалансе в профессии. В Кишинёвском театре оперы и балета в штате работников была женщина-дирижёр, кафедрой хорового дирижирования Кишинёвской консерватории заведует сильнейшая личность Илона Степан. Я действительно не слышала в детстве сексистских комментариев на их счёт.
Уже потом я узнала, что женщины в мире далеко не всегда занимают такие позиции даже в очень развитых странах. Например, в Метрополитен-опере, в обеих парижских театрах оперы, в Большом театре женщины-дирижёры даже не входят в штат постоянных дирижёров. Уже обучаясь в Московской консерватории, я слышала от «почётной профессуры», что я «слишком уверена в себе», «дирижирую как мужчина», должна «приходить на экзамены по дирижированию в более женственных, облегающих вещах», а также что «главное в жизни женщины — семья». До консерватории я не слышала подобного ни от лицейских учительниц, ни от своих близких — во мне, наоборот, развивали чувство уверенности в себе и силу воли.
Страшно устаревшие взгляды профессуры не случайность, и я думаю, что в западных странах просто другая культура общения и хамство неприемлемо. Однако уничижительно о женщинах-дирижёрах думают очень многие мужчины — и даже сами женщины. Я осознаю, что этот статус-кво удобно поддерживать тем, кто получает от него выгоду. Например, нередко успешные женщины-дирижёры поддерживают стереотипы и нивелируют заслуги других женщин из-за того, что видят в них конкуренток.
Приятно, что сейчас в принципе стремятся к иному подходу. Например, самая успешная женщина-дирижёр в США Марин Олсоп делает немало проектов для поддержки юных соратниц. Процент женщин-дирижёров, занимающих серьёзные позиции, меняется — правда, слишком медленно. У меня создалось впечатление, что молодое поколение музыкантов, в том числе в России, значительно более открыто к женщинам за дирижёрским пультом, но ведь не они раздают рабочие места и оказывают влияние на рынок труда.
О телеграм-канале, посвящённом музыке
В марте прошлого года я шла после занятий в консерватории по Газетному переулку мимо здания McDonald’s, построенного в «лужковском стиле». Я задумалась, что расцвет такой архитектуры совпал с моментом, когда постсоветское пространство окончательно стряхнуло последствия железного занавеса. В тот период композиторы стали с рвением погружаться в мир западного академического музыкального авангарда, с которым раньше почти не соприкасались. Заметив схожесть исторических процессов и то, как строятся здания и музыкальные произведения — очень строго, иначе конструкция разрушится, — я решила запустить телеграм-канал.
Поначалу я делала подборки зданий и музыкальных произведений, которые были написаны в один год. Однако потом формат пришлось изменить, ведь во многих городах есть удивительные памятники архитектуры, но в музыкальной сфере выдающихся успехов там не было — или наоборот. Сейчас у меня три основные темы: не слишком популярная часть академической музыки, в том числе авангард; «неакадемическая» музыка — это в основном экспериментальная электроника — и архитектура, в основном после 50-х годов.
Меня интересует современная академическая музыка, и я очень хочу, чтобы о ней узнало как можно больше людей. Далеко не весь авангард непонятен — а даже если музыка сложна для понимания, дирижёры и композиторы должны уметь объяснить смысл работы человеку с любым образованием и подготовкой. Я тоже этому учусь.
