Личный опытКак я уехала в США искать способ борьбы с раком
Софья Полянская об учёбе в аспирантуре Cold Spring Harbor Laboratory
Текст: Софья Полянская
Я окончила кафедру молекулярной биологии биологического факультета МГУ в июне 2015 года с красным дипломом. Из двенадцати человек в моей группе учиться и работать за границу уехали пятеро, включая меня — то есть чуть меньше половины. Двое моих одногруппников отправились в Англию, один во Францию, один в Германию, а я — в США. Кажется, что ни на какой другой кафедре не уехало столько людей в течение первого года после выпуска.
Кафедра молекулярной биологии всегда ориентировалась на современную науку. Учебные материалы обновляются, чтобы идти если не в ногу с прогрессом, то хотя бы сразу следом за ним; у преподавателей актуальные представления об исследовательской работе, а студенты заинтересованы в обучении. Все мои бывшие одногруппники сейчас продолжают научную деятельность, как за рубежом, так и в лабораториях научно-исследовательских институтов РАН. Кафедра всегда готовила отличных специалистов — но как долго это будет продолжаться, мне сложно судить.
Что не так с наукой в России
Хотеть уехать и иметь возможность это сделать — разные вещи. С тех пор как я начала заниматься наукой, отъезд для меня был решённым вопросом. За годы обучения в лучшем вузе страны и работы в действительно замечательной лаборатории я поняла, что в России хорошей наукой заниматься можно, но сложно. Сложно не только из-за финансирования, но и, как и во многих сферах, из-за взаимодействия между людьми и социальными институтами. Бюрократия, непредсказуемые государственные нововведения и вмешательства, долгое ожидание реактивов и оборудования из-за рубежа, недостаточное сотрудничество и просто общение между научными группами (как зарубежными, так и российскими) — всё это не может не влиять.
Всё это сказывается на отношении к нашим статьям в иностранных журналах: есть мнение, что работу одинакового уровня из западной лаборатории опубликуют с большей вероятностью, чем из российской. При этом успех научной карьеры во многом определяется качеством журналов, в которых вы показываете результаты своих трудов. В российской атмосфере самоизоляции и настороженного отношения к окружающим, я боюсь, наука загнётся быстрее всего. Я с огромным уважением отношусь к своим бывшим коллегам и учёным, которые решают заниматься наукой у себя дома. Просто я не хотела тратить время и силы на борьбу за право своей работой заниматься.
Стоит ли уезжать и зачем
Если вы задумываетесь об эмиграции, то, как мне кажется, чем раньше вы уедете, тем лучше. У научной эмиграции есть свои тонкости. Для начала стоит понимать, что окончив аспирантуру или поработав уже после получения степени в хорошей лаборатории в России, вы будете в лучшем положении, чем если уедете в сравнительно плохую лабораторию за границей. Определить, что лаборатория хорошая, можно по наличию свежих публикаций в журналах с импакт-факторами больше 7–8. Импакт-фактор — это ежегодно обновляемая характеристика научного журнала, которая зависит от количества цитирований опубликованных в нём статей; чем достовернее, важнее и интереснее статьи, тем больше их цитируют.
Что действительно важно при выборе аспирантуры или места для исследовательской деятельности, так это интересно ли вам вообще заниматься изучением выбранного предмета в определённом институте. Нужно выяснить, как обстоят дела с его изучением в заведении и какие рекомендации можно будет получить после. Непотизм, когда легче устроиться по знакомству, чем по совокупности заслуг, характерен для всей мировой научной среды. Удастся ли ваша карьера, зависит в том числе от ваших социальных навыков: от того, насколько вы умеете выстраивать отношения с коллегами, от полезных знакомств, от того, сможете ли вы получить рекомендации известных учёных.
Только имея в виду всё это, стоит принимать решение, уезжать или оставаться. Если вы хотите работать со временем за рубежом в фармацевтической или биотехнологической компании или, скажем, заниматься стартапом, то аспирантура или опыт работы за границей, наверное, лучшее решение — там больше возможностей завести полезные связи, можно заранее обосноваться в стране с более здоровым бизнес-климатом. Если со временем вы хотите уехать в США, то лучше оканчивать аспирантуру именно в США.
Люди любых профессий часто фантазируют об эмиграции за «хорошей жизнью». В нашем случае это особенно опасно: где бы вы ни были, современная наука — это бесконечная «крысиная гонка» за публикациями, грантами и новыми публикациями. Это ненормированные рабочие часы, высококонкурентная среда и заработная плата, зачастую не соответствующая силам и годам, которые вы потратили на образование. Когда абсолютное большинство времени вы проводите в лаборатории, оснащённой на минимальном для современности уровне, вы вряд ли заметите различия, находитесь ли вы в Москве, Кембридже или Нью-Йорке. Чем больше вы подвержены стрессам и чем меньше готовы жертвовать здоровым балансом жизни и работы, тем с большей осторожностью нужно подходить к решению заниматься наукой вообще.
Как я поступала в зарубежную аспирантуру
К началу последнего года обучения в университете я определилась, что пока хочу оставаться в науке и что хочу получить PhD (Philosophy Doctor — аналог степени кандидата наук в России) за рубежом. Я начала искать в интернете хорошие PhD-программы, которые финансировали бы моё обучение в аспирантуре и жизнь за границей. Руководствовалась я в основном рейтингом QS World University Rankings, там можно выбрать интересующий вас предмет.
Для того чтобы подать заявление на большинство программ, необходимо до определённой даты заполнить заявку в интернете и собрать пакет документов: чаще всего это документ, удостоверяющий ваши последние степени (дипломы специалиста, бакалавра, магистра) и/или перевод оценок и часов за все предметы по вашей специальности; мотивационное письмо, резюме, свидетельство о хорошем знании английского языка (IELTS, TOEFL) и две-три рекомендации. Для американских вузов нужно также сдать специальный экзамен GRE — что-то вроде общеобразовательного теста для выпускников по математике и английскому языку. Все эти экзамены можно сдать в Москве, пособий по подготовке к ним и информации о разных тонкостях в интернете очень много, и после месяца-двух подготовки вполне реально получить приличные баллы.
Мотивационное письмо — это сочинение на 500–1500 слов, в котором вы должны показать, что вас действительно увлекает наука, рассказать о своих научных интересах, о том, чем хотите заниматься в аспирантуре и после неё, и почему именно вы лучший кандидат на это конкретное место. Что касается рекомендаций, то чем выше научное звание и чем очевиднее научные успехи человека (число статей, индекс Хирша, награды и премии), который даёт вам рекомендацию, тем лучше. Для того чтобы набрать как минимум три хорошие рекомендации и значительно улучшить своё резюме, я советую как можно больше ездить на зарубежные стажировки — на каникулах и в любое свободное время. Информации о них в интернете очень много, например, есть замечательная группа «ВКонтакте». Но прежде всего нужно ответственно подходить к выбору лаборатории на родине: набор навыков, которые вы получите за время курсовых и дипломных работ, хорошие отношения с коллегами, уже состоявшимися учёными, и возможность первой публикации — фундамент вашей научной карьеры.
Когда мы выбирали лаборатории для первых курсовых работ, мне удалось попасть в лабораторию регуляции синтеза белка НИИ физико-химической биологии им. А. Н. Белозерского МГУ. Это одна из лучших лабораторий в России, которые исследуют трансляцию — фундаментальный биологический процесс производства белков живыми организмами. Благодаря своей курсовой работе и поддержке научного руководителя летом между четвёртым и пятым курсами я выиграла стипендию Amgen и поехала в Англию, в Кембридж, в лабораторию нобелевского лауреата, который также занимается изучением трансляции. Это был мой первый опыт работы за границей. Я поняла, что, во-первых, моих навыков и знания английского достаточно, а во-вторых, что хорошие лаборатории за границей обычно более чем наполовину состоят из эмигрантов и я легко могу вписаться в подобный коллектив.
Осенью пятого курса я подала заявки во все места, которые казались мне стоящими. В Америке выбрала только три — за заявку на каждую американскую программу вы отдаёте от 50 до 150 долларов, которые к вам не вернутся независимо от того, пригласят вас на собеседование или нет. Кроме того, финансирование для иностранных студентов ограничено и конкуренция очень жёсткая. Если вы проходите предварительный отборочный этап, вас приглашают на интервью и оплачивают дорогу или с вами проводят интервью по скайпу. Программы объявляют результаты в разное время, и дедлайны по подаче заявок у них тоже разные. Обычно чем выше уровень программы, тем раньше дедлайн. Вы узнаете, что не прошли куда-то, вовремя, чтобы успеть подать заявки на программы с кандидатами послабее, и так далее.
В конечном счёте я поступила на PhD-программу Cold Spring Harbor Laboratory (CSHL) и уже в августе 2015-го уехала сюда. CSHL — это культовое место, в котором ежегодно проводятся десятки важнейших конференций по самым быстро развивающимся областям биологии, куда приезжают именитые учёные. Институт находится в часе езды на поезде от Нью-Йорка, в очень живописном месте на Лонг-Айленде. В отличие от многих других американских PhD-программ, у этой срок ограничен пятью годами, что защищает от классических страшных историй про аспирантов, которые не могут получить степень по десять лет. Я окончила полугодовые аспирантские курсы, сдала необходимый экзамен (местный аналог кандидатского минимума) и затем приступила к диссертации. Знаний, полученных в университете, мне хватило, чтобы учиться наравне с одногруппниками.
Чем я занимаюсь
Тема моей диссертации — поиск новых генов, от которых зависит развитие раковых опухолей. Мы используем новый метод редактирования генома CRISPR — говоря по-простому, «выключаем» в раковых клетках те или иные белки и смотрим, как это на них сказывается. У меня собственный проект, над которым я работаю одна, но мы регулярно обсуждаем и планируем эксперименты с заведующим лабораторией — моим научным руководителем. Я докладываю результаты работы ему лично и на лабораторных семинарах раз в пару месяцев.
Вообще, эмиграция — это непросто. Если долго жить в другой стране, начинаешь остро замечать различия в культуре и менталитете, социальном, экономическом и политическом устройстве. Конечно, за границей ты оказываешься вырван из привычной среды, разница во времени и образе жизни постепенно отдаляет тебя от родных и друзей, и сохранить тот же уровень общения очень сложно. В этом плане моя профессия, кстати, помогает, потому что абсолютное большинство аспирантов и научных сотрудников вокруг меня такие же эмигранты и мы все находимся в похожей ситуации.
Здесь очень много времени уделяется нетворкингу — нужно стараться наладить неформальные отношения с коллегами, и чем больше людей из своей сферы деятельности ты знаешь, тем лучше. Устраивают какие-то маленькие вечеринки, чтобы люди из одной области общались друг с другом вне работы. С одной стороны, здесь нет проблем с тем, чтобы завести друзей, а с другой стороны, слово «друг» здесь обладает не таким сакральным смыслом, как в России. Здесь люди могут пообщаться друг с другом пару раз — и уже считать себя друзьями. Нет проблем с тем, чтобы завести полезные знакомства или просто общаться с людьми — все очень дружелюбные и открытые, с ними легко. Но глубокие дружеские связи заводить не так просто. Из-за того, что люди проще относятся к себе и друг к другу, от них нельзя ожидать того же, что ты ждёшь от друзей в России. За границей мне всегда было легче общаться с людьми намного старше меня — они были мне ближе по отношению к жизни. Мне кажется, молодые люди в России психологически старше.
Ритм моей жизни стал другим. Самое первое, что меняется при переезде, — отношение к дороге. В Москве добираться до университета полтора часа было совершенно нормально — я делала так все пять лет. Сейчас мы живём в часе езды от Нью-Йорка, и проехать этот час очень тяжело. Большинство живёт в пятнадцати минутах от работы.
У всех нас очень свободный график: никто не ждёт, что ты будешь на работе с девяти до шести, ты приходишь и уходишь, когда хочешь. Чтобы работать по выходным или оставаться допоздна, мне в моём московском институте нужно было получать специальное разрешение. Здесь, как и в Кембридже, всё открыто круглосуточно. Если хочешь работать в три часа ночи — пожалуйста, никто тебе слова не скажет.
Из-за того, что я живу в американском пригороде, здесь, во-первых, нельзя без машины, а во-вторых, ритм сильно отличается, даже если автомобиль у тебя есть, — это не город. В Москве можно было закончить работу и пойти в бар. Здесь баланс между работой и жизнью сильно сдвигается в сторону работы, просто потому что после неё нечем заняться: до города ехать час, а это уже утомительно, ты быстро отвыкаешь от длительных поездок.
Я живу сейчас с четырьмя одногруппниками. Жильё на Лонг-Айленде очень дорогое, и мы снимаем дом впятером — хотя у нас дом с бассейном. Вообще, PhD — это тяжело именно с психологической точки зрения, потому что у тебя слишком много квалификации для любой ненаучной деятельности, а в науке тебе не будут платить за твои знания и навыки, время и потраченные усилия столько, сколько тебе бы платили в другом месте. Сейчас нам по 23–25 лет, и некоторые начинают задумываться, как заводить семью, брать ипотеку и сводить концы с концами — многим от этого грустно.
Мы все должны быть готовы к тому, что придётся работать на выходных или задерживаться допоздна: у экспериментов, которые мы проводим, есть определённые временные рамки, и их нельзя сдвигать по своему желанию. Но даже если ты не занимаешься экспериментами в данный момент, это такая область деятельности, где нужно всё время читать статьи и самообразовываться. Это утомительно, и кто-то из моих одногруппников начинает сомневаться, стоит ли оно того. Но я сама никогда не ставила своё решение под вопрос, потому что не представляю, как могла бы заниматься чем-то другим.
Я до сих пор не могу сказать, что окончательно адаптировалась к жизни здесь. Только через полгода я получила номер социальной страховки (SSN), который позволил мне начать кредитную историю. Без SSN и кредитной истории многие сферы местной жизни внезапно оказываются недоступными: например, ты не можешь застраховать автомобиль (а общественный транспорт на Лонг-Айленде отсутствует в принципе, и тебе нужна машина, просто чтобы купить продуктов). Обойти эти и другие подводные камни стоило нервов. Никаких особенных ожиданий у меня от отъезда не было: знала, что будет сложно — так и вышло. Бюрократии и пропаганды здесь хватает, как и в России.
Меня приглашали по программе на пять лет, сейчас идёт второй год — осталось ещё три с половиной. Если я через три с половиной года получу PhD, я буду искать работу, сначала в науке — это называется postdoc, postdoctoral fellow. На самом деле я не идеальный кандидат для работы в США, потому что я даже не иммигрант, а гражданин иностранного государства. Если бы я хотела, как некоторые мои одногруппники, пойти работать в фармацевтическую компанию, я не могла бы это сделать — в Америке рабочие визы выдаются по системе соревнования, это лотерея, результаты которой ни от кого не зависят: рабочую визу получают 30 %. Компания тебя спонсирует вне зависимости от результата — конечно, им выгоднее взять кого-то, кому не нужно участвовать в лотерее. Если я останусь постдоком, мне будет легче получить рабочую визу. Только после её получения у тебя начинает накапливаться визовая история для того, чтобы подать на грин-карту. При этом я не уверена, что обязательно останусь в Америке: мне всё равно, где жить, главное, чтобы в стране было хорошо заниматься наукой.
