Книжная полкаКонтент-редакторка «Кооператива Чёрный» Нина Тишина о любимых книгах
13 книг, которые украсят любую библиотеку
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в книжном шкафу. Сегодня о любимых книгах рассказывает контент-редакторка «Кооператива Чёрный», SMM-редакторка, менеджерка спецпроектов и мероприятий Нина Тишина.
ИНТЕРВЬЮ: Алиса Таёжная
ФОТОГРАФИИ: Катя Старостина
Макияж: Наталия Дорчинец
Нина Тишина
Контент-редакторка «Кооператива Чёрный», SMM-редакторка, менеджерка спецпроектов и мероприятий
Мне не кажется, что начитанность делает людей лучше и что-то говорит о масштабе личности, что чтение элитарно
Я рано научилась читать, читала много и с удовольствием. Дома стоял шкаф-стенка в два ряда забитый книгами, ещё три подобных шкафа поменьше и виниловые пластинки с уральскими сказками, плюс где-то в тринадцать лет я научилась скачивать пиратские книги на компьютер или телефон. В семейной библиотеке были книги мамы, её отца и её бабушки: много классики художественной литературы разных стран, книг по философии и технологиям, энциклопедий, сказок и мифов. Меня никогда не заставляли читать или пересказывать книги, мне не читали вслух: чтение было естественным увлечением.
Одно из ярких ранних впечатлений — неожиданная для шестилетней меня смерть Гули Королёвой в книге про детство и взросление смелой советской девушки, тогда я впервые расплакалась после прочтения. Ещё почему-то запомнилась история из «Мио, мой Мио» писательницы Астрид Линдгрен: там герой путешествует к мрачному замку чтобы убить злого рыцаря Като, а люди, животные, даже мёртвый лес и холодные скалы ему помогают, потому что ненавидят рыцаря и его влияние на мир — а когда герой сражается с рыцарем, понимает, что тот сам себя ненавидит, рад наконец умереть и облегчить всем жизнь. Иногда вспоминаю эту историю, когда думаю, что те, кто мне не нравятся, точно ненавидят сами себя. Ещё я часто вспоминаю совет по безопасности героиням многих сказок в путешествии по опасному лесу или Орфею «что бы ни случилось, не оглядывайся» и думаю, насколько он странный, когда иду по тёмным улицам. А вообще, сказки и мифы — круто.
Первым автором, которого мне понравилось читать из-за стиля и шуток, был Зощенко. Я читала всё подряд в полном собрании сочинений, независимо от интересности темы. В 4–6-х классах мне очень нравилось читать книги Емеца, потому что он, вплетая в тексты знакомых персонажей, детали локальных сказок и мифов, очень смешно издевался над пафосом и непроработанностью вселенной «Гарри Поттера».
Первый ненавидимый автор — Островский, мне так не нравилось и не хотелось его читать, что я заранее продумала план перекрытия двойки за сочинение, подготовившись к другой теме. Думаю, его надо совсем убрать из школьной программы, как и Твардовского. И Бунина. А ещё я хейтерка Довлатова, его душевных страданий и женских персонажей. Связанная с театром русская классика мне вообще никогда особо не нравилась, а пару лет назад я решила это перепроверить, сходив на постановку по Чехову — и мне резко разонравился сам Чехов и всё его собрание сочинений, больше я так рисковать не планирую.
С переездом в Москву я лишилась доступа к домашним бумажным книгам и скучала по этому, пока не собрала небольшую коллекцию, которую таскаю с собой по съёмным квартирам. Вид корешков домашних книг меня успокаивает и толкает на отвлечённые размышления, примерно как прослушивание музыки.
Когда получала среднее специальное во ВГИКе, нам задали читать Делёза «Кино» — и я не смогла понять ни предложения: слишком сложный текст. Я чувствовала себя очень глупой и злилась, почему нельзя написать нормально. Сейчас, наверное, тоже не осилю, но допускаю, что сложность там оправданна. Возможно, вернусь к текстам такого типа на пенсии или когда мне будет совсем нечем заняться.
За пару лет обучения на философском я начала конспектировать и находить нужные книги для ответов на конкретные вопросы, а не для времяпровождения и общего развития. Так много книг оказались прочитанными быстро и частично, но с пользой. Самые нелюбимые тексты этого периода — Платона: он ужасно раздражал своим образом самого умного и манерой подкатывать в диалогах к молодым симпатичным мальчикам. Любимым автором был Ролан Барт, кажется, я отчасти решила поступить на философский из-за него.
Мне не кажется, что начитанность делает людей лучше и что-то говорит о масштабе личности или что чтение элитарно. Сейчас я читаю книги медленно, редко и для удовольствия. Долго читаю несколько книг одновременно, выбирая их по настроению и без цели поскорее что-то дочитать. Нужную информацию по работе я чаще нахожу в медиа и утоляю интерес к миру и современности там же, особенно при появлении конкретных вопросов. Книги раз в два года покупаю в каком-нибудь «Фаланстере», в основном скачиваю и читаю старые. Часто книги достаются мне от друзей или я начинаю читать что-то, что сама у них увидела. Моя идеальная схема: когда моя подруга и соседка Лиза дочитывает книгу и выносит её в общую комнату. Но мне нравится следить за деятельностью небольших издательств и книжных, особенно соседствующих с «Кооперативом Чёрный» детского книжного «Маршак» и издательства No Kidding Press.
Первый ненавидимый автор — Островский, мне так не нравилось и не хотелось его читать, что я заранее продумала план перекрытия двойки за сочинение, подготовившись к другой теме
«Всё наоборот: небылицы и нелепицы в стихах»
Это такой «Монти Пайтон» для детей, сборник забавных абсурдных стихов. Там собраны фольклорные произведения и по 2–3 стиха о чепухе разных авторов. Я часто читала её в детстве и сейчас храню на полке: можно в любой момент подойти, открыть на случайной странице прочитать «Будь вежливым как носорог и чистеньким как хрюшка, тогда куплю тебе свисток и поцелую в ушко» или подобную ерунду и узнать, что автора соседнего произведения репрессировали. Сочетание чепухи, абсурда и шуток, мне кажется, даёт понимание непредсказуемости и нелогичности реальности, учит пользоваться и любоваться иррациональностью. В описании вообще написано, что книга «развивает доброту в дошкольниках». Из неё я узнала об обэриутах и других авторах, чьи произведения для взрослых тоже классно читать.
Джон Сибрук
«Машина песен. Внутри фабрики хитов» или «Nobrow. Культура маркетинга. Маркетинг культуры»
Книги Сибрука и другие из книжного «Гаража» мне доставала подруга Арина Нестерова, имевшая к ним доступ как работница музея. «Машину песен» я читала дома, включая все упомянутые в книге культовые треки параллельно с чтением. Наверное, это одно из самых приятных воспоминаний о самом процессе чтения — я провела так несколько дней на новогодних каникулах. После этой книги я прочитала у Сибрука всё на русском языке: мне очень понравился простой стиль письма, куча закулисных деталей о работе рынков культуры и его личная рефлексия. Сибрук — журналист из американской семьи среднего класса. Он наблюдает, как высокая и низкая культура смешиваются на его глазах, превращаясь в нечто новое, чему он дал определение «nobrow», на примере собственных переживаний от поп-музыки, жадности новой культуры и тёплых отношений с консервативным отцом, которому отвратительны даже логотипы и надписи на одежде.
За такие цитаты я и люблю эту книгу: «Никто не хотел говорить о классовом устройстве общества, это считалось дурным вкусом даже среди богатых. И поэтому люди предпочитали деление на „высокое“ и „низкое“. Стоило лишь убрать эту старую культурную иерархию, и социальные отношения между разными социально-экономическими уровнями тут же становились более грубыми, потому что сводились к деньгам. <…> В системе, где аутентичность важнее качества, майка Chemical Brothers откроет для меня больше дверей, чем костюм отца».
Сборник политических леворадикальных статей «Красный Эйзенштейн»
Сборник статей об искусстве и манифестов «Чёрный квадрат» Малевича
Читаю эти книги, когда хочу позлиться на ретроградство и консервативных ценителей искусства. Тексты — дерзкие и пафосные, вдохновляющие и грустные от несбывшихся надежд на будущее. Думаю, многие мысли оттуда были несправедливо проигнорированы.
«Прозвучало 8 марта. Отмечены победы женщин на всех фронтах. И мрачно, как всегда, только на кинофронте. Мастером актрисе не дают стать. Кино актриса-женщина по прежнему только… „баба“. В женском вопросе наше кино — всё тот же дореволюционный Бомбей о девятистах голых женщин в клетках. На актрису худсоветы фабрик смотрят глазами первобытных скотоводов». 1929, Эйзенштейн.
«А мне ненавистны торговцы старьём. Мы вчера с гордо поднятым челом защищали футуризм. Теперь с гордостью плюём на него. И говорю, что оплёванное вами — приемлется. Плюйте и вы на старые платья и оденьте искусство в новое. <…> Но смогут ли трусливые плюнуть на своих идолов. Как мы вчера!!! Я говорю вам, что не увидите до той поры новых красот и правды, пока не решитесь плюнуть». Малевич.
Ещё меня очень веселит текст, в котором Малевич ругает строителей Казанского вокзала: «Захотел быть националистом, а оказался бездарностью. Задавал ли себе строитель вопрос, что такое вокзал? Очевидно, нет. Подумал ли он, что вокзал есть дверь, тоннель, нервный пульс трепета, дыхание города, живая вена, трепещущее сердце? Вокзал — кипучий вулкан жизни, там нет места покою. И этот кипучий ключ быстрин покрывают крышей старого монастыря. Железо, бетон и цемент оскорблены, как девушка — любовью старца. Паровозы будут краснеть от стыда, видя перед собой богадельню».
«Проделки хитрецов» из серии «Сказки и мифы народов Востока»
Сборник повествовательного фольклора о трикстерах со всего мира: очень много небольших произведений народов Центральной Азии, русских, китайских, европейских, африканских, американских, бирманских, индонезийских, бурятских и других сказок. О многих деталях культур небольших народностей и об их существовании я узнала из этой книги. Классические похожие сюжеты состязаний людей и животных — слабых, но хитрых с сильными, но глупыми. Эту книгу тоже можно открыть на любой странице, прочитать случайное короткое произведение и развлечься — суперальтернатива ленте фейсбука. Судя по состоянию книги, я явно читала её больше остальных. Самые зачитанные страницы про приключения Насреддинов: турецкого, любимого азербайджанского, узбекского, уйгурского, персидского, таджикского и северокавказского — одного и того же хитреца с немного меняющимися именами и культурными деталями. Сюжеты без особенных геройских подвигов: персонажи по-бытовому ссорятся с родственниками, хотят вкусно наесться, подшутить над соседом, перехитрить хитреца.
Мераб Мамардашвили
«Беседы о мышлении»
Я заинтересовалась Мамардашвили после семинаров Дианы Гаспарян и Софии Данько по онтологии, очень любила эти пары. У Гаспарян даже есть книга о философии Мамардашвили, которую она написала на английском для коллег и перевела на русский (и несколько роликов на «ПостНауке»).
Я читаю и слушаю записи лекций Мамардашвили, чтобы просто полежать посмотреть в потолок или уснуть. У него очень приятный спокойный стиль рассуждения и погружения в мысль. При этом я не особо хорошо разбираюсь в его идеях, но читать и слушать классно и так. Книгу я взяла на время у подруги Инги, её пометки на полях мне особенно нравятся, как и в принципе обсуждать с ней книги и прислушиваться к советам по текстам. А аудиозаписи я часто ставила дома и во время закрытия смен в кофейне несколько лет назад.
«Фрагменты ранних греческих философов»
Это книга моего соседа и друга Вовы. Можно читать не по порядку, залипать в сохранившиеся отрывки рассуждений о свойствах бытия времён досократиков и пытаться это представить. Много странных образов, отвлекающих от всего, что могло произойти за день.
«То, что высказывается и мыслится, необходимо должно быть сущим [„тем, что есть“], ибо есть — бытие. А ничто — не есть: прошу тебя обдумать это».
А также удивительные детали сотворения мира, тонкости древней медицины, советы, как жить, разоблачения глупости коллег и придумывание математики.
Ролан Барт
«Camera lucida»
Эту книгу медленно читала и перечитывала заново около двух лет, потому что на парах по теории фотографии в колледже нам задавали по ней вопросы. Она понравилась мне не сразу и сначала не укладывалась в голове. Потом я прониклась симпатией к Барту-человеку за искренность и очень упорное любопытство в текстах. Книга в итоге действительно повлияла на моё восприятие фотографии и интерес к философии. Барт выделил собственное место фотографии среди изобразительных искусств, связал её с театром через смерть и отделил от живописи, нашёл и описал характер деталей, заставивших его ценить фотографию.
«Таковы два пути, которыми следует Фотография. Выбор остаётся за каждым из нас: подчинить её рассматривание цивилизованному коду прекрасных иллюзий или же столкнуться в её лице с пробуждением неуступчивой реальности».
Пётр Кропоткин
«Взаимопомощь как фактор эволюции»
Книга с идеальным названием для короткой аргументации в споре с теми, кто считает конкуренцию и межвидовую борьбу за ресурсы «законом природы». Книга предсказуемо о взаимопомощи как важнейшем факторе эволюции у животных и людей разных культур и времён. Я люблю читать Кропоткина, он кажется мне суперприятным и понятным, любящим труд и людей. Убеждает в силе сообществ, добровольных коопераций и естественности желания помогать друг другу.
Джеймс Хоффманн
«Кофе как профессия»
Джордж Ритцер
«Макдональдизация общества»
Джорджа Ритцера я прочитала из-за главы «Старбаксизация общества», когда устроилась работать в «Старбакс» в восемнадцать лет. В книге рассматриваются принципы работы различных «эффективных» систем от «Икеи» до Холокоста на примере ресторана общественного питания. Там занимательно объяснялось, как была устроена моя работа и почему она мне не нравилась.
В 2016 году, благодаря стараниям Румии, «Кооператив Чёрный» собрал краудфандингом на выпуск перевода книги Хоффманна, одной из первых понятных и нужных книг о кофе на русском языке — я много раз уточняла там что-то о кофе. Всего Рум задействовала «Кооператив» в выпуске шести книг о кофе, моя любимая — сборник статей из блога Хоффманна «Кофе как профессия»: в текстах он рассуждает обо всём подряд в индустрии спешалти и заразительно интересуется кофе как сложным продуктом.
Но интереснее всего читать по работе было учебник политической истории стран Африки, в частности главу про Эфиопию. Я бы хотела прочитать ещё что-то про культурную и политическую, по большей части колониальную историю стран, производящих кофе. Например, про Колумбию или Гватемалу.
Клод Леви-Стросс
«Печальные тропики»
Я поучаствовала в трёх читательских клубах: мы читали и переводили «Невежественного учителя» Рансьера с Артёмом Темировым (он тоже подсказал и подарил несколько классных книг) и общими знакомыми в 2019 году, несколько месяцев закрывала кофейню попозже ради встречи клуба любителей пива, читающих «Бесконечную шутку» в 2016 году, и была на встрече-обсуждении Леви-Стросса интересующихся антропологией студентов, где познакомилась с Арменом Арамяном и Наташей Тышкевич додоксовских времён. Мне нравится идея неформальных объединений для чтения и обсуждения книги, даже если её не дочитывают и всё заканчивается простой попойкой.
Книгу «Печальные тропики» я прочитала дома в отпуске уже после закрытия читательского клуба и ухода из университета. Это научно-художественный текст о поездке антрополога по Бразилии: там много заметок о языковых особенностях, умирающих культурах индейских племён, рассуждений об их быте, миропонимании и отношениях с миссионерами, о природе и истории мест. Думаю это одна из неочевидных и недостающих книг для любителей кофе и работников кофейной индустрии. В ней даже есть описания вкусов местных продуктов и рецепт мате.
«Эрозия опустошила земли, создав какой-то незавершённый ландшафт, однако вину за хаотичный вид пейзажа несёт прежде всего человек. Сначала он поднял целину, но через несколько лет истощённая, вымытая дождями почва оказалась негодной для кофейных деревьев. И плантации перекочевали дальше, туда, где земля была ещё девственной и плодородной. Между человеком и землёй так никогда и не установилась та бережная взаимность, что в Старом Свете лежала в основе тысячелетней близости, в ходе которой они привыкали друг к другу. Здесь земля была осквернена и погублена. Хищническое земледелие завладело лежащим на поверхности богатством и затем ушло дальше, вырвав кое-какие прибыли».