Книжная полкаВолонтёрка
центра «Сёстры»
Елена Захарьева
о любимых книгах
10 книг, которые украсят любую библиотеку
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в книжном шкафу. Сегодня о любимых книгах рассказывает волонтёрка центра «Сёстры», преподавательница японского языка, писательница Елена Захарьева.
ИНТЕРВЬЮ: Алиса Таёжная
ФОТОГРАФИИ: Клим Богданов
МАКИЯЖ: Виктория Вакулюк
Елена Захарьева
волонтёрка центра «Сёстры»
Мне нужна была героиня, чья жизнь была бы больше чем коротким эпизодом
в истории, творимой мужчинами
Чем старше я становилась, тем больше сопоставляла, соотносила себя с окружающим миром, постепенно обрастая описаниями и определениями для самой себя и других. Книги играли очень важную роль в этом процессе. Читая, я наблюдала за персонажами и задавала вопросы самой себе: «Интересно, какая я? Злая или добрая? Смелая или трусливая? Красивая или уродливая? Весёлая или тихая?» Мир был наполнен бесконечным количеством возможностей, чтобы любое из этих качеств проявилось.
В начальной и средней школе я зачитывалась Диккенсом, Дюма, Жюлем Верном, Робертом Стивенсоном. Главными же книгами для меня в то время стали «Властелин колец», «Гарри Поттер» и серия детских книг «Рэдволл» про человекоподобных мышей, ежей, белок, живущих в аббатстве с красными стенами, которым периодически приходится сражаться с крысами, горностаями и прочими хищниками. Отношения с этими книгами повлияли на всю мою жизнь.
Несмотря на всю любовь к ним, подспудно меня преследовало разочарование: ни в одном из героев я не видела себя. За мужских персонажей я болела и переживала, но не могла представить себя на их месте. Женские персонажи по большей степени оставляли меня равнодушной: в массе своей они были нестерпимо скучны, так как их определяло только одно качество — любовь к харизматичному мужчине, который всех спасёт. Моему восторгу не было предела, когда Эовин, пойдя наперекор всем, переоделась мужчиной, чтобы сразиться вместе с воинами Рохана в битве на Пеленнорских полях. А когда она сокрушила Короля назгулов, что ни одному «смертному мужу» было не под силу (хотя даже с этим она справилась не сама, ей помог хоббит Мерри), я почти простила ей раздражающую влюблённость в Арагорна. Потом она, правда, перевлюбилась в Фарамира, и я потеряла к ней всякий интерес.
Я не могла объяснить это тогда, но сейчас понимаю: мне нужна была героиня, чья жизнь была бы больше чем коротким эпизодом в истории, творимой мужчинами. Героиня, способная принимать решения и совершать поступки, чьи характер и судьба не определялись бы влюблённостями в кого-то значительнее её. Но таких в моём детском книжном опыте мне не встретилось ни одной.
В итоге гигантскую часть детства я провела, мысленно «совершенствуя» любимые книги. Окружающие часто говорили, что у меня отсутствующее выражение лица. Им было невдомёк, как чудесно я проводила время. Когда я не могла занять себя чтением, я прокручивала в голове сюжеты книг, только переделывала их так, чтобы туда могла поместиться я. Так, «Властелин колец» существовал у меня в голове в трёх редакциях: в одной я отправлялась уничтожать кольцо с Фродо и Сэмом, в другой — сражаться с орками вместе с Арагорном, в третьей у меня была собственная запутанная сюжетная линия. В моих версиях детища Джоан Роулинг у Гарри Поттера была сестра: почему-то мне никогда не хотелось просто заменить его собой.
Тем не менее я не могла не обращать внимания на то, что придуманные женские персонажи существуют только в моей голове. В какой-то момент я просто сдалась и уверилась, что приключения, наука, искусство, политика — это мужской мир, а женский удел в целом и мой в частности — в лучшем случае жить в мужской тени. Неудивительно, что большую часть средней и старшей школы и университета я провела, испытывая неосознанное презрение к другим женщинам. Меня преследовал страх, что я не смогу самостоятельно выбрать, как ответить на вопрос, мучивший меня с детства — «какая я?», ведь на него уже ответили за меня.
Я по-прежнему читаю так много, как могу. Конечно, случаются перерывы и пресыщение. Тогда мне помогает главный принцип — читать только то, что действительно нравится. Если я несколько дней не могу читать — значит, надо найти книгу, которая нужна мне именно сейчас. Я не боюсь бросать на середине. Иногда понимаешь, что книга просто попала в руки не вовремя, а порой бывает и так, что отношения с книгой не клеятся окончательно и бесповоротно.
Когда я начала писать сама, я внезапно поняла, что почти совсем не читаю писательниц. И не только потому, что их как будто меньше и они менее видимы, но и из-за недоверия. Я начала осознанно работать с мизогинией, выдёргивая её из себя, как сорняк. Ведь если я не верю в других писательниц, то как я могу верить в себя?
Джек Керуак, Габриэль Гарсиа Маркес, Трумен Капоте, Хулио Кортасар, Итало Кальвино, Хунот Диас, Лев Толстой, Евгений Замятин, Курт Воннегут, Марио Варгас Льоса и многие-многие другие остаются моими любимыми авторами. Но я счастлива, что могу поставить с ними рядом Тони Моррисон, Майю Энджелоу, Чимаманду Нгози Адичи, Герту Мюллер, Ольгу Токарчук, Исабель Альенде, Вирджинию Вулф, Патти Смит, Энджи Крус, Октавию Батлер, Грацию Делладу, Айрис Мёрдок, Харпер Ли.
Одним из недавних витков моей читательской «карьеры» стало то, что я полюбила нон-фикшн. И наконец-то повстречалась с героиней из своей детской мечты: смелой, сильной, вдохновляющей. Я встречаю её снова и снова на страницах каждой книги, созданной женщинами, пишущими о самих себе.
Я начала осознанно работать
с мизогинией, выдёргивая её
из себя, как сорняк. Ведь если я не верю
в других писательниц, то как я могу верить в себя?
Мин Чжин Ли
«Дорога в тысячу ли» («Пачинко»)
Я неравнодушна к семейным сагам. Возможно, эта — моя самая любимая. Ось повествования — главная героиня, чья жизнь показана с детских лет до глубокой старости. Книга описывает жизнь корейских мигрантов в Японии XX века. Тема миграции и колониализма — одна из моих самых любимых в литературе, возможно, потому что она поднимает базовые вопросы человечности и человеческой природы, без ответов на которые мы не можем стремиться к миру на земле.
Лиза Си
«Снежный цветок и заветный веер»
По образованию я лингвист и просто не могла пройти мимо этой книги. Совершенно невыдуманная история. Китай, женщинам запрещено получать образование и учиться писать, и поэтому они находят великолепный выход из положения — придумывают собственную письменность, которую передают из поколения в поколение. В книге подробно рассказывается и о самой письменности, и о трогательной традиции названого сестринства, а также о перематывании пяток девочкам в Китае. Эта книга иллюстрирует мой любимый способ узнавать о мире вокруг — через художественную литературу.
Огава Ёко
«The Memory Police»
Антиутопия в стиле магического реализма. Я и не подозревала, что всегда мечтала прочитать что-то подобное, пока не встретила эту книгу. Она попала мне в самое сердце ещё по одной причине: в книге замечательным образом рифмуются два рода отношений — между полицейским государством и народом и между мужчиной-абьюзером и женщиной. Только сделано это настолько тонко и поэтично, что мне даже неловко сейчас облекать эту историю в такие грубые слова.
Джой Харджо
«Crazy Brave: A Memoir»
Один из главных моих принципов при выборе книг — читать о чём-то максимально далёком и незнакомом. В частности, про жизнь коренных народов, например современных коренных жителей обеих Америк. В этой связи я не могу не упомянуть Джой Харджо — поэтессу, писательницу, музыкантку, а также писательницу и активистку Мэри Храбрую Птицу, написавшую автобиографию «Lakota woman». «Crazy brave» Джой Харджо — непростительно короткие (единственный их недостаток) мемуары, в которых она исследует темы семьи, жизни в резервации, алкогольной зависимости, положения коренного населения, роли искусства и многое другое. И всё это в повествовании, больше похожем на стих или песню, как будто бы вовсе нам незнакомую — но, возможно, если мы как следует прислушаемся, окажется, что она и про всех нас тоже.
Юко Цусима
«Смеющийся волк»
Очень люблю, когда книги прямо разбивают сердце. «Смеющийся волк» — одна из них. Книга построена на сильнейшем контрасте: двое играющих детей притворяются героями из любимых книг, совсем как я когда-то, вот только их площадка для игр — хаос послевоенной Японии. Война закончилась, но мир не наступит ещё долго. Юко Цусима усиливает ощущение ужаса, перемежая вымышленное повествование с реальными отрывками из газет того времени.
Карен Бликсен
«Из Африки»
Прежде чем я стала задаваться вопросом, что же такое Африка на самом деле и о чём пишут африканские писатели, была Карен Бликсен. Её книга — собрание историй о её жизни на кофейной ферме в Кении в 1920-х годах — одна из немногих, которая заставляла меня то смеяться в голос, то плакать. У неё удивительный язык: даже нелюбимые многими пейзажи у Бликсен выходят интересно. Возможно, это одни из первых прочитанных мной мемуаров — именно с этой книгой я поняла, что не может быть ничего интереснее реальных людей и их историй. Фигура Бликсен, однако, представляет собой предмет споров: хотя у неё и были довольно прогрессивные взгляды для своего времени и для представительницы колониальной Европы, некоторые её формулировки относительно африканцев не выдерживают строгой критики.
Октавия Батлер
«Parable of the Sower»
Это было год назад в какое-то февральское утро, часа эдак в четыре. Мой новый австралийский друг, с которым я была знакома пять часов, из которых три с половиной мы говорили о книгах, рассказывал мне о «Parable of the Sower» и о том, как она изменила его жизнь. В названии книги я не знала ни одного слова, кроме «of» и «the», и не сумела тогда распознать отсылку к Библии, но по его восторженным интонациям поняла, что это должно быть что-то очень крутое.
Книга написана в 1993 году и описывает мир 2020-х годов, после климатической катастрофы. Прошёл год с моего знакомства с книгой, 2020-е уже наступили, 2019-й стал самым тёплым годом за всю историю наблюдений. Мой друг-австралиец пишет, что из-за пожаров не видел неба уже несколько недель, а по состоянию на 10 февраля зима в Москве длилась примерно два дня. Внезапно книга Октавии Батлер начинает восприниматься совсем по-другому.
Маргарет Этвуд
«Пенелопиада»
Во мне не всегда отзывается стиль Маргарет Этвуд, но «Пенелопиада» — одна из интереснейших литературных задумок, что мне встречались. Мы все знакомы с историей Одиссея, но я очень рада жить в то время, когда у Пенелопы тоже есть голос в лице Этвуд.
Дина Рубина
«Почерк Леонардо»
Это одна из двух книг Дины Рубиной, которые я прочитала на сегодняшний день. «Почерк Леонардо» мне запомнился филигранностью повествования, стиля и языка. Я как-то увидела в интервью, что Дина Рубина пишет по несколько часов в день и при этом считает день успешным, если смогла написать хотя бы один абзац, — и это очень сильно чувствуется по её текстам. Мне редко попадаются книги, в которых автору удаётся создать целый объёмный мир, вплетая столько деталей, что не веришь, что это не автобиография. Рубина добавляет к истории главных героев сотни мельчайших историй-ответвлений так, чтобы всё вместе складывалось в стройную симфонию.
Лора Бэйтс
«Everyday Sexism»
«А вот в Саудовской Аравии…» — заводят песню верующие в состоявшуюся победу феминизма. Чтобы не воспринимать ежедневные проявления сексизма как ничего не значащие пустяки, надо сделать шаг назад и увидеть целиком уродливый пазл, складывающийся из тысяч историй. Молчание, или скорее замалчивание, — самое опасное оружие мирного времени. Книга «Everyday Sexism» не просто нарушает его — она возвращает нам всем право говорить о том, о чём так долго говорить было не принято.
РЕДАКЦИЯ БЛАГОДАРИТ фотостудию QWEEX.CAMPUS за помощь в организации съемки