Книжная полкаОснователь
Perito Burrito
Лена Филиппова
о любимых книгах
10 книг, которые украсят любую библиотеку
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в книжном шкафу. Сегодня о любимых книгах рассказывает основатель тревел-медиа Perito Burrito и продюсер Лена Филиппова.
ИНТЕРВЬЮ: Алиса Таёжная
ФОТОГРАФИИ: Екатерина Старостина
МАКИЯЖ: Любовь Полянок
Лена Филиппова
основатель тревел-медиа
Perito Burrito и продюсер
Сейчас я понимаю, что всегда не любила отвечать на вопросы взрослых о книгах: «А что ты поняла?», «О чём эта книга?».
Я просто читала
В детстве книги не были для меня чем-то особенно важным. Я была гиперактивным ребёнком, который постоянно проверял мир и родных на прочность. А с учётом того, что любое занятие надоедало мне примерно через полчаса, чтение было чуть ли не единственным способом зафиксировать меня в спокойном положении. Первая книга, которую я по-настоящему запомнила, — «Таинственный остров» Жюля Верна. Её я прочла в восемь-девять лет и жутко собой гордилась: на почти пятьсот страниц было всего пять иллюстраций. Примерно в том же возрасте я столкнулась с тем, что книги могут ранить, заставить искренне горевать и заодно расскажут, о чём обычно недоговаривают взрослые.
Мне сложно говорить о каком-то одном писателе, который сильнее всего повлиял на мою жизнь. Но я точно знаю человека, который основу этой книжной жизни создал, — это моя мама. У неё отличный вкус в литературе, и, что было гораздо важнее для меня-подростка, она всегда с чуткостью и лёгкостью покупала мне книги. Именно отсутствие давления помогло мне со временем искренне полюбить чтение.
Сейчас я понимаю, что всегда не любила отвечать на вопросы взрослых о книгах: «А что ты поняла?», «О чём эта книга?», «А ты понимаешь, почему этот герой плохой?». Я просто читала. Формулировать мысли о прочитанном я начала только после двадцати. Мне близки идеи французского писателя Даниэля Пеннака. В книге «Как роман» он размышляет, как привить любовь к чтению, и составляет список простых, но очень классных правил и прав читателя: читать книгу с любого места, бросать недочитанное, читать что попало. И моё любимое — «молчать о прочитанном».
Я так и не смогла получить удовольствие от учёбы в школе и университете. У меня не было талантливых профессоров или учителей, которые бы заряжали любовью и страстью если не к науке, то как минимум к новым знаниям. Я рада, что теперь учителей выбираю сама: об устройстве вселенной мне рассказывает Стивен Хокинг, об истории Древнего Рима — Мэри Бёрд, об истории цивилизации — Джаред Даймонд, а о русской литературе — Юрий Лотман.
Самый сложный мой литературный период — это институтские времена. Сейчас мне кажется, что тогда я очень тянулась за общественным интеллектуальным мнением — читала Джойса, Пруста, Фолкнера, пыталась читать Фуко и Лакана. Главное ощущение, которое осталось от тех времён и книг, — что ты ужасно глуп и чего-то не понимаешь, а все окружающие обладают тайным знанием. Как-то я посмотрела на свой шкаф и отчётливо увидела «свои» книги и те, которые «казаться, а не быть». Быстро раздала друзьям ненужное и вернулась в свой книжный мир, по которому сильно соскучилась.
Я не люблю выставлять оценки книгам и фантазировать, какое место в мировой литературе они занимают. Ещё хуже читать книгу только ради того, чтобы она тебе понравилась. Моя любимая работа связана с поездками и перемещениями. При этом я не люблю современные книги о путешествиях: большинство из них напоминают сборники инстаграм-постов с мотивирующими лозунгами, к тому же написанные в неоколониальном стиле.
Как-то я посмотрела на свой шкаф
и отчётливо увидела «свои» книги и те, которые «казаться,
а не быть»
Филип Рот
«Американская пастораль»
Филип Рот — будь речь о масштабном романе или камерной повести — всегда производит на меня сильное впечатление. Удивительное и местами очень дискомфортное чтение, оно ещё долго тревожит и мучает меня после. «Американскую пастораль» я прочла в период жесточайшего юношеского максимализма, этот роман оказался для меня очень болезненным.
В центре сюжета — жизнь Сеймура Левова, обеспеченного американца с размеренной и понятной жизнью. Для него мир меняется, когда единственная дочь Сеймура во время антивоенного протеста взрывает бомбу, от которой умирает человек. У Рота получилась сложная, объёмная история, которая то сужается до отцовской боли и попыток понять, как любимый ребёнок мог убить человека, то расширяется до масштабов страны и краха американской мечты.
Иво Андрич
«Мост на Дрине»
Насколько сильно я люблю Балканы? Настолько, что вместе с мужем и сооснователем PRTBRT Сашей прожила там целый год. Мы объехали весь регион, сделали спецпроект о бруталистских памятниках и даже вполне сносно выучили сербский язык.
Балканы — сложный и красивый регион, в котором люди существуют во множестве контекстов одновременно: наследие Османской империи, коммунистический блеск Югославии и ужасная война в 1990-е, соседство католичества, ислама и православия, ключевое географическое расположение. Одна из лучших книг об этих местах — «Мост на Дрине» Иво Андрича. Сюжет романа строится вокруг четырёхсотлетней истории моста в боснийском городе Вышеграде. По сути, это набор рассказов о местных жителях, их быте и фактов истории. Трогательные и весёлые детали соседствуют с ужасными событиями войн и вечной тревогой жителей региона перед сменяющими друг друга огромными империями.
Франс де Вааль
«Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?»
Франс де Валль — всемирно известный приматолог и этолог. Он изучает когнитивные способности животных и, по сути, перепридумывает те правила, по которым мы судим об их интеллектуальных возможностях. Например, он доказал, что у обезьян существует понятие этики. Де Вааль — идеальный популяризатор науки: очень сложные вещи он объясняет легко, с юмором, но не скатывается в примитивное разжёвывание фактов. Мне его книги помогают не переоценивать собственные умственные способности и помнить, что человек всего лишь часть сложного и прекрасного мира животных.
Кшиштоф Кесьлёвский
«О себе»
Книга польского режиссера Кесьлёвского — автобиография без самолюбования и ностальгии. Истории о жизни в Лодзи (неполиткорректные и очень смешные) соседствуют с реакциями на его фильмы и размышлениями о месте Польши в мире и его душе. Много моментов, в которых можно отчаянно смеяться и проводить параллели между Польшей и Россией.
Во время чтения книги меня не покидало ощущение, что я веду диалог с Кесьлёвским, так логично и мягко развиваются его воспоминания. Особенно мне нравится «практичная», или «бытовая», сторона Кесьлёвского — это советы и наставления, которые ты ожидаешь услышать от родителя, но никак не от великого польского режиссёра. Одна из моих любимых историй в книге — про сапожника, который пришёл смотреть его новый фильм. В одной из сцен был показан ремонт обуви, где актёр неправдоподобно прибивал набойки к сапогам. После этой сцены сапожник очень рассердился и всем долго рассказывал, какой Кесьлёвский плохой режиссёр и какой отвратительный фильм он снял.
Юн Айвиде Линдквист
«Блаженны мёртвые»
В далёком 2006 году издательство «Флюид» выпустило небольшую серию «Скандинавская линия». Именно с неё началось моё знакомство со скандинавской литературой и большая любовь к ней. О каждой из книг можно рассказывать отдельно, но две мои любимые — это «Когда ты рядом» Лин Ульман и «Блаженны мёртвые» Юна Айвиде Линдквиста. Обе эти книги, на мой взгляд, мрачные, холодные, реалистичные, со странным чёрным юмором и мощнейшей рефлексией.
Со временем книгу Ульман я стала любить меньше, а вот «Блаженны мёртвые» — больше. Линдквист написал о смерти и отношениях с нашими усопшими родными в форме обычного хоррора про зомби. Чистый постмодернизм, который по уровню юмора, странности и трагизма можно спокойно сравнить с моим любимым «Конём БоДжеком».
Нодар Думбадзе
«Я, бабушка, Илико и Илларион»
Любовь к Грузии безгранична. И если есть произведение, в котором соединяется всё прекрасное, что я люблю в этой стране, то это книга «Я, бабушка, Илико и Илларион» Нодара Думбадзе. Смешная и трогательная история взросления парня по имени Зурико, показанная через жизнь грузинского села времён Второй мировой войны. Зурико живёт с бабушкой, а его ближайшие друзья — два пожилых, но весёлых соседа Илико и Илларион. Идеальное чтение для любого усталого человека: в каждой истории, в каждой шутке Думбадзе есть какой-то невероятно мощный оптимизм.
Риад Саттуф
«Араб будущего»
Комиксы, графические романы и манга — огромный и очень важный пласт моей жизни. «Персеполис», «Священная болезнь», «Чёрная дыра», «Хранители» в разное время очень повлияли на меня. Сейчас я почти перестала читать комиксы и мангу, но периодически стараюсь покупать необычные графические романы.
Впервые «Араба будущего» я увидела в книжном Института арабского мира в Париже и очень расстроилась, что у них не было английского издания. Как оказалось, первую часть «Араба» в прошлом году в России издала «Бумкнига» — теперь комикс можно прочесть и на русском. Автор Риад Саттуф — французский режиссёр и карикатурист — родился в семье француженки и сирийца, детство провёл в Сирии и Ливии в тени трёх диктаторов: Хафеза аль-Асада, Муаммара Каддафи и своего отца. Саттуф воссоздаёт детские воспоминания: знакомство с исламом и семейными традициями, отсутствие продуктов, жестокость детей и взрослых — из книги становится понятно, какой была жизнь в 80-е в Ливии и Сирии. Детский оптимизм и непосредственность Риада помогают ему замечать много хорошего, но, несмотря на юмор и лёгкость рисунка, это тяжёлое чтение про мрачные аспекты жизни ближневосточных стран.
Кстати, карикатуры Саттуфа выходят в Charlie Hebdo, а ещё он снял фильм «Джеки в царстве женщин» с Шарлоттой Генсбур — жёсткую сатиру на тему арабского многоженства и патриархата.
Джеральд Даррелл
«Моя семья и другие звери»
Мир природы с детства вызывал у меня огромный интерес. Я никогда не боялась насекомых или земноводных — наоборот, мне хотелось часами рассматривать их и вести дневники наблюдений. И если о своём увлечении в старшей школе и институте я забыла, то сейчас оно вернулось. Я обожаю ютьюб-канал натуралистки и популяризатора науки Жени Тимоновой, а лучший сценарий любой поездки — отправиться на пару дней в национальный парк. Таким, как я, невозможно не любить Даррелла. Его книги — это «Дживс и Вустер» в мире натуралистики.
Действие «Моей семьи» происходит на греческом острове Корфу, куда большая и эксцентричная семья главного героя приезжает на несколько лет. Эта книга — идеальное пособие по летней жизни: ночные пикники, купание в море, сон в оливковых рощах, поездки в небольшие деревни и, конечно, исследование природы и животных. У Даррелла с какой-то особенной лёгкостью получается показать, что с приключениями можно провести время в любом месте, даже в собственном дворе — нужно просто уметь замечать жизнь вокруг.
Джуно Диас
«Короткая и удивительная жизнь Оскара Вау»
Меня всегда завораживал латиноамериканский магический реализм. Ощущение мистики и одновременно важности происходящего, предопределённости событий, связи судеб — всё это в невероятном сеттинге южноамериканской природы. Такие книги для меня идеальная форма эскапизма.
Для меня лучший роман магического реализма — «Короткая и удивительная жизнь Оскара Вау». В центре сюжета жизнь подростка-иммигранта и его доминиканской семьи в тихом американском городке. Родные Оскара искренне верят, что во всех бедах его семьи виновато страшное проклятие — Фуку. О проклятии и его причинах мы узнаём через историю трёх поколений женщин: бабушки, мамы и сестры Оскара. Все они невероятно красивые и сильные женщины, которые сталкиваются со всеми сложностями и ужасом жизни в Доминиканской Республике времён диктатора Рафаэля Трухильо.
Странная, необычная книга, в которой как будто одновременно намешано много жанров: подростковый комикс, историческая проза, мрачная сказка и социальный роман. Даже к языку повествования поначалу с трудом можно привыкнуть: Диас постоянно использует испанские слова и доминиканский сленг, который выделен курсивом и напечатан кириллицей. Это задаёт необычный ритм чтения, когда ты вроде как слышишь, как где-то за стеной или углом разговаривают на испанском.
Рюноскэ Акутагава
Новеллы
Чаще всего Рюноскэ Акутагаву знают любители кино: именно по его новеллам «В чаще» и «Ворота Расёмон» Акира Куросава снял «Расёмон». Мне всегда казалось, что написать хорошую новеллу или рассказ гораздо сложнее, чем объёмный роман. Уместить в пару страниц живых героев и раскрыть их так, чтобы ты поплакал или посмеялся, невероятно сложная задача. И японский писатель мастерски с этим справляется.
Во время чтения я часто вспоминала рассказы Чехова, сравнение с ним напрашивается почти сразу. Это неудивительно: оказывается, Акутагава обожал русскую литературу и всегда ею вдохновлялся. У чтения его новелл есть ещё один бонус — можно узнать много нового о самой Японии. Мне всегда она была интересна, но чтение классических японских книг — это огромный труд, ты постоянно увязаешь в сложных образах и метафорах. Писатель легко рисует средневековую страну, попутно объясняя значение церемоний, образов и быта людей. Во время поездки в Японию я часто вспоминала его рассказы и их героев, многие типажи и сцены до сих пор легко увидеть на маленьких улочках и в старинных храмах.