Книжная полкаРедактор КБ «Стрелка» Ксения Бутузова
о любимых книгах
11 книг, которые украсят любую библиотеку
ИНТЕРВЬЮ: Алиса Таёжная
ФОТОГРАФИИ: Алёна Ермишина
МАКИЯЖ: Ирен Шимшилашвили
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем журналисток, писательниц, учёных, кураторов и других героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в их книжном шкафу. Сегодня своими историями о любимых книгах делится филолог, специалист по русской литературе и выпускающий редактор КБ «Стрелка» Ксения Бутузова.
Ксения Бутузова
Выпускающий редактор КБ «Стрелка»
Умение читать нужные книги
в нужное время —
это большое счастье
Я очень хорошо помню, как в первый раз столкнулась со связным художественным текстом. Мне было лет пять, летом на даче моя бабушка, авиаконструктор, женщина удивительного вкуса и воспитания, заставляла меня прочесть стихотворение из четырёх строчек про птичку. Стихотворение не помню, зато отлично помню иллюстрацию — красивого пухлого снегиря, а ещё что читать ужасно не хотелось. Не то чтобы это было сложно (получалось у меня неплохо) — просто сам тип мышления, когда в голове происходят какие-то метаморфозы и образуется смысл, был очень неприятен, меня от него укачивало. Очень хотелось есть, бегать и залезть на яблоню. В общем, читать мне не понравилось сразу. А потом, когда мне было одиннадцать, папа на Новый год подарил мне «Гарри Поттера», и всё изменилось. Я росла вместе с грустным волшебным мальчиком и остальными книжными героями — игры в реальности с людьми стали скучными и тягостными.
Я училась в обычной школе, но у меня была удивительная преподавательница литературы — она научила меня мыслить. Наталья Викторовна заставляла нас читать гигантскую параллельную программу: там были Гофман, Байрон, Войнич, Кизи, Сэлинджер. Сейчас я точно знаю, что именно в таком порядке и таком возрасте хотела бы открывать своим детям мир литературы и философии. Умение читать нужные книги в нужное время — это большое счастье. С тех пор мне всегда везло. Папа в девяностые начал собирать коллекцию первых изданий Набокова, они смотрели на меня со всех книжных полок. Как-то в детстве я со всей семьёй поехала в Рождествено (его родовое поместье) по карте из книги воспоминаний «Другие берега», и мы заблудились. Потом, лет десять спустя, когда я уже работала в музее Набокова, я вспомнила эту историю и поняла, что карта была неправильной, потому что Набоков всё забыл. Осознание, что такой писатель — тоже в первую очередь человек, было очень важным для меня.
Я начала писать исследовательские работы по творчеству Набокова ещё в школе под руководством моей дорогой учительницы, и у меня ничего не получалось. Было тяжело и плохо, и так же оказалось на кафедре русской литературы в университете. Казалось, я окружена гениями, которые могут запомнить любое количество прочитанной информации и понять любой текст. Курсовые я тоже писала про Набокова, рутинно, скучно и через боль. Мне никак не хотелось описывать своим языком, что происходит в голове и тексте гениального автора, мне казалось, что у меня нет такого права и возможности. В общем, первые несколько курсов я училась ужасно.
Потом, перед дипломом, я случайно начала работать с Борисом Валентиновичем Авериным над антологией о Первой мировой войне. В итоге благодаря кусочку этой книжки, плохо сделанной с точки зрения текстологии и прочего, я поняла, что работа с текстом — это моя жизнь. Про Аверина нужно рассказать отдельно: мне повезло встретиться и говорить с ним — каждый должен пережить нечто подобное. Он научил меня читать заново — без ожиданий и рефлексии, без интерпретации, проговаривания и внутренней дискуссии — читать, как смотреть на закат солнца над морем, как гулять в утреннем лесу. Как будто книга — это источник красоты, и твоя читательская задача — увидеть эту красоту и обрадоваться ей. Я ездила к нему в усадьбу (дом с котами, книгами и садом) на электричке с Балтийского вокзала несколько лет — и в этой электричке, кажется, со мной случились все филологические находки в моей жизни. Потому что сразу стало понятно, что задача филолога — не проникнуть в голову гения, а рассказать про механизмы красоты, указать на важные точки, так, чтобы этот цветок распустился в голове у любого читателя.
Чтение — мой рабочий навык. Сейчас я очень много читаю и пишу по работе — от этого очень устаёшь. В рутине нет места чтению «для себя». Чтобы перестроиться, выдохнуть и почитать что-то своё, читаю вслух близкому человеку. Мы много и часто переезжаем, и когда я представляю себе дом, я думаю о месте, где лежат все мои книги — в порядке и тишине. Сейчас почти вся моя библиотека сложена в коробки в другом городе, но всё равно большая часть моего багажа — это книги. Каждое лето мне удаётся на несколько дней сбежать на дачный чердак, и там, пока бабушка на веранде заваривает чай из смородины и мяты, я читаю что-нибудь, что очень давно хотела начать.
Книга — это источник красоты, и твоя читательская задача — увидеть эту красоту и обрадоваться ей
Линор Горалик
«Так это был гудочек»
Не помню, как я впервые прочитала что-то у Линор. Но помню, как несколько лет назад я, оказавшись в Киеве без друзей и знакомых, ходила по городу с её сборником небольших рассказов «Короче», читала и плакала. Некоторые я помню наизусть. Мне очень близка сквозная система образов Линор, я хорошо понимаю почти всё, что она пишет о любви, красоте и боли. Малая проза мне ближе, чем стихи. Кажется, это такой новый жанр, который вырос из ЖЖ: у каждого слова есть своё место, но по сравнению со стихами он более лёгкий, более человеческий, что ли, простой.
«Так это был гудочек» — это книга стихов. Сложных вкрадчивых текстов, которые тяжело читать, понимать с первого и даже со второго раза. Недавно мне удалось послушать, как Линор их читает, и всё встало на свои места. Похоже на Бродского — тексты для декламирования. Сразу открывается второе дно, мелодика стиха срастается с ритмикой и рифмой. Я перечитываю стихи и тексты Линор, когда очень плохо и не хватает красоты. Становится ещё хуже, но эта тонкая боль помогает очнуться и жить своей жизнью дальше.
Пьер Витторио Аурели
«Возможность абсолютной архитектуры»
В детстве мы с отцом много гуляли по Петербургу, он что-то рассказывал, показывал красивые деревья, дома и реку и говорил: «Запоминай». Я запоминала. Сейчас, когда уже несколько лет моя работа связана с архитектурой, я с большой любовью вспоминаю эти прогулки и Петербург. Такой красивый и родной город, в котором не очень удобно жить. Урбанистика в России часто противопоставлена истории и эстетике, а Аурели пишет, почему это невозможно, о том, как градостроение основывается на тысячелетних традициях и почему это очень важно. Книгу недавно издали на русском, и её нужно читать, чтобы помнить, что у архитектуры есть важный философский фундамент.
Николай Гоголь
«Миргород»
С Гоголем было очень сложно в школе и потом дальше на курсе русской литературы. Мне тяжело давалось чтение: я путалась в словах, в нелинейном повествовании, сюжет приходилось собирать, перечитывая отрывки. Меня поражала история «Мёртвых душ»: чёткий, тонкий и очень чистый художественный замысел, невиданный в русской культуре текст — и не доделал, сжёг, отказался.
Ещё я помню, в школе рассказывали, как маленький Гоголь, пока родителей не было дома, пытался выдавить коту глаза. Долго я о нём ничего больше не думала. А потом услышала на лекции кусочек из «Тараса Бульбы» про птиц, которые летают по будущему вверх и вниз, — и этот образ поразил меня до глубины души. Вообще, пространственное восприятие времени внутри художественного текста меня очень сильно занимает. Начала перечитывать. Сначала «Вечера на хуторе», потом «Миргород», дальше ещё не успела. Но теперь читать Гоголя — великое удовольствие для моего ума и сердца.
Мария Виролайнен
«Речь и молчание. Сюжеты и мифы русской словесности»
Я прочитала очень много учебников и книг по русской литературе, как и любой человек, окончивший филфак. Только к некоторым из них возвращаешься в научных работах и совсем немногие перечитываешь с любовью. В книге Марии Наумовны важен не столько язык, прозрачный, совсем не вычурный, но строгий и красивый, сколько чистота и чёткость мысли, которая с самого начала цепляет внимание. К концу в твоей голове появляется «культурный космос» русской классической литературы.
Я перечитываю эту книгу, когда не могу найти слов или начинаю писать научный текст. У нас не принято говорить о литературе просто, но на самом деле только так и можно говорить о литературе. С Марией Наумовной мы знакомы уже несколько лет, они с Борисом Валентиновичем Авериным живут вместе в той усадьбе в Сергиеве под Петербургом, душа в душу. Сейчас я приезжаю туда редко, но очень часто думаю о них.
Борис Аверин
«Дар Мнемозины: романы Набокова в контексте русской автобиографической традиции»
Эту книгу, кажется, я выбрала по привычке. Она есть в списках литературы ко всем курсовым, диплому и магистерской, я часто советую её друзьям и близким. Борис Валентинович, человек кристальной души и тончайшего ума, пишет о памяти как о ключевом образе поэтики романов Набокова. Что мы знаем о памяти? Как устроено воспоминание? Что делает с памятью время? Борис Валентинович превращает поиск ключей к интерпретации романов Набокова в энциклопедию русской философской мысли начала двадцатого века, делает это с особенной лёгкостью. Если хочется понять, почему художественное слово хранит больше, чем физическая формула или философское эссе, нужно читать Аверина. Лучше послушать, конечно. Посмотреть, как он говорит, — это отдельное счастье.
Сергей Довлатов
«Филиал»
Довлатова люблю до слёз и всего. Читаю каждый год класса с девятого: перечитываю, когда плохо и когда хорошо. Мама подарила мне собрание сочинений несколько лет назад — один из самых приятных подарков в жизни. Мой идеальный выходной — поехать на электричке к Финскому заливу с книжкой Довлатова о том, как он ехал на электричке к Финскому заливу.
Довлатов — мой настоящий герой с бутылкой пива. «Филиал» — история про любовь в Ленинграде и жизнь в эмиграции — наверное, мой самый любимый его текст. Самоирония, отвага и судьба. Вот цитата из интервью, лучше неё ничего нет: «Что такое литература и для кого мы пишем? Я лично пишу для своих детей, чтобы они после моей смерти всё это прочитали и поняли, какой у них был золотой папаша, и вот тогда, наконец, запоздалые слёзы раскаяния хлынут из их бесстыжих американских глаз!»
Дональд Бартон Джонсон
«Миры и антимиры Владимира Набокова»
Ещё одна очень важная книга о том, чем занимается филология. О том, как американский профессор собрал на одной тарелке все основания набоковского текста, все ключи к сложной интерпретации его романов-матрёшек. Набоков славился своей игрой с читателем, изощрённой пыткой сознания — так вот, Бартон Джонсон играет с ним на равных.
Книгу недавно перевели на русский, работать с ней — сплошное счастье. Бартон Джонсон не даёт ответов, а рассказывает, как искать их внутри текста, показывает, как устроено сложное набоковское двоемирие. Думаю, что прежде чем читать «Лолиту», нужно прочитать «Миры и антимиры». Вместо того чтобы спорить о сюжете и этической стороне вопроса, лучше рассмотреть всю красоту романа.
Vladimir Nabokov
«Letters to Vera»
О Набокове я думаю, пишу и говорю почти всю сознательную жизнь. Я работала в его музее в Петербурге (обязательно стоит зайти в это удивительное место), и для меня очень важно, что происходит с его наследием сегодня. История с изданием писем к жене — хороший тому пример. Уже скоро эта книга выйдет на русском, но долго была только английская версия, подготовленная к печати замечательными русскими учёными. Это вопрос не политики, а финансирования.
Внутри книги — чудесный мир быта великого писателя и его не менее великой жены. Вера была его добрым другом и редактором, ей посвящено каждое его произведение, любое его издание на любом языке. Под каждой обложкой два слова: «To Vera». Она его любила невероятно, их сын Дмитрий запомнил её слова после похорон отца: «Давай наймём самолёт и разобьёмся». Слёзы и легкая дрожь.
Надежда Мандельштам
«Воспоминания»
Наверное, самая важная книга в моей жизни. Нашлась случайно. Я только переехала в Москву, и мне было очень тяжело. Я снимала комнату на первом этаже с решётчатым окном за половину своей зарплаты и училась в магистратуре. По учёбе задали читать статью Гаспарова о стихотворении Мандельштама, и там была ссылка на книгу воспоминаний Надежды Яковлевны. Начиналась она историей, как к ним с Осипом Эмильевичем в Москву приезжала Ахматова, как Надежда Яковлевна накрыла плиту скатертью и постелила ей на кухне, а накрытая плита выглядела как тумбочка.
Я прочитала пару страниц и не смогла остановиться. Эта книга — важный документ эпохи, а ещё история гигантской любви. Всё наследие Мандельштама сохранилось только потому, что Надежда Яковлевна выучила его по строчке наизусть. Нужно читать обязательно, чтобы понимать, в какой стране мы все живём. И каков был XX век. Я прочитала её всю целиком тогда, в первый год своей московской жизни, и, когда закончила несколько месяцев спустя, дышать стало намного легче.
Саша Соколов
«Школа для дураков»
Книгу мне подарила моя подруга Арина. В текст я влюбилась сразу, как и в главного героя, мальчика с раздвоением личности, который нелинейно воспринимает время и пространство. То есть одновременно находится на даче и в электричке по дороге на дачу. И этот летний лес, и озеро, и станция образуют весь текст. Сложно пересказать книгу и ощущения, но я помню, как изменилась в процессе чтения.
Несколько лет назад нашла очень красивое издание в «ОГИ» и подарила папе. Книга долго стояла без дела, а потом я приезжала и видела, как мой папа читает её по чуть-чуть. Недавно дочитал. Было очень приятно после всех книг, которые он принёс читать мне, подарить ему что-то взамен — сразу чувствуешь себя взрослым человеком.
Георгий Данелия
«Безбилетный пассажир»
Прошлой весной я заболела, это было тяжёлое время с перепадами настроения. Мне было сложно делать даже самые простые дела, а нужно было ещё писать магистерскую диссертацию. Чтобы не отвлекаться, я уехала к родителям, иногда выходила гулять и запрещала себе читать и смотреть что-то не по работе.
Случайно попала в руки эта книжка Данелии, и я не смогла остановиться. Данелия пишет путевые заметки о том, как снималось его кино и проходила жизнь между фильмами, о семье, о Грузии и о Москве. Для меня эта книга оказалась о работе, покое и риске одновременно. Я прочитала ещё две книги его воспоминаний, они помогали мне засыпать. Данелия видит такой свет в каждом человеке и так хорошо и честно работает, что становится намного легче дышать, делать своё дело, хочется успокоиться и просто жить.