Книжная полкаГлавный редактор «Теорий и практик» Инна Герман о любимых книгах
10 книг, которые украсят любую библиотеку
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем журналисток, писательниц, учёных, кураторов и других героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в их книжном шкафу. Сегодня своими историями о любимых книгах делится главный редактор сайта «Теории и практики» Инна Герман.
Инна Герман
главный редактор сайта «Теории и практики»
Не могу назвать себя библиофилом или запойным читателем. Чтение для меня — тяжёлый труд
Не помню, как у меня сформировалась привычка читать. Сейчас кажется, что это было единственным логичным выходом из ситуации — способом обрести друзей, получить жизненный опыт, источник вдохновения. Моё детство в далёком приморском городе было пронизано одиночеством — я была единственным ребёнком в семье, в которой родители много работают и не очень любят проводить время вместе.
Помню, что бабушка делала вручную «альманахи» из детских сказок — сшивала несколько изданий под одной обложкой. Это были первые книги в моей жизни. Я научилась читать про себя, а не вслух, на книге «Приключения барона Мюнхгаузена». Кажется, мою маму очень раздражало, что я постоянно бубню что-то, — мы жили тогда в Старом Петергофе, где она писала кандидатскую диссертацию. После того как она в очередной раз прикрикнула, я замолчала — и с удивлением для себя обнаружила, что могу воспринимать текст, не произнося его вслух. В основном это были истории про охоту, которые сейчас кажутся невероятно жестокими. Например, такое: «Я не спеша подошёл к лисице и начал хлестать её плёткой. Она так ошалела от боли, что — поверите ли? — выскочила из своей шкуры и убежала от меня нагишом. А шкура досталась мне целая, не испорченная ни пулей, ни дробью».
Дальше была серия «Библиотека приключений»: Жюль Верн, Александр Грин, Марк Твен. Надолго застряла на Дюма — удивительно плодовитом писателе. Дошла до самых экзотических произведений типа «Джентльменов Сьерры-Морены и Чудесной истории дона Бернардо де Суньиги». Помню, что даже суммы исчислять было легче в су и ливрах, чем в рублях. Ну и, конечно, научная фантастика: Брэдбери, Стругацкие, Азимов.
В персонажей книг я влюблялась окончательно и бесповоротно, расставаться с ними было мучительно тяжело. Предметом моего пристального исследовательского интереса мог оказаться кто угодно: после «Мастера и Маргариты» я, например, около года была тяжело увлечена героем Иешуа Га-Ноцри, прочитала всю художественную литературу, которую смогла найти на эту тему: от «Евангелия от Иисуса» Жозе Сарамаго до «Иуды Искариота» Леонида Андреева.
Жизненные обстоятельства меня подтолкнули к тому, что я увлеклась книгами детского писателя и культового уральского педагога Владислава Крапивина. В центре его произведений находится романтический герой, бескорыстный и отважный ребёнок с обострённым чувством справедливости, который часто противопоставлен некому абстрактному «взрослому миру». Эту прозу я зачитывала до дыр, потому что она давала мне ощущение причастности к чему-то большому и важному, к высокой идее, что у человека есть внутренняя сила и собственная миссия. Спустя много лет я понимаю, что этот романтический пафос долго ограничивал мои интересы. Но вместе с тем именно из этих семян произросли плоды левых взглядов, которые, как я теперь понимаю, мне всегда были близки.
Сейчас я не могу назвать себя библиофилом или запойным читателем. Чтение для меня — тяжёлый труд: концентрироваться сложно, на горизонте постоянно манят другие формы развлечений. При этом трудно поспорить, что чтение способно исцелять. Мне нравится, как филолог и исследователь Юлия Щербинина говорит о чтении как о процессе, в буквальном смысле задающем вертикаль бытия: «Основные состояния, при которых наше тело пребывает в горизонтальном положении, — сон, болезнь, смерть. Чтение, даже если оно происходит лёжа, задаёт движение по вертикали. Следя за развитием действия, увлекаясь повествованием, мы на какое-то время пребываем в состоянии изменённого сознания, исчезаем из реальности».
Всё дело в том, что есть более лёгкие способы получить удовольствие, поэтому наша лимбическая система — древняя часть мозга — подталкивает нас к инстинктивным действиям, склоняет поддаться эмоциям и искушениям. Хорошая новость, однако, в том, что есть ещё и префронтальная кора, которая является логическим отделом нашего мозга. Именно она подсказывает нам, что чтение книги может быть не менее увлекательным и полезным, и отвечает за постоянный интерес к знаниям. Если продраться через расфокусированность ума на первых страницах, исключительно «префронтально» заставляя себя концентрироваться на нарративе, лимбическая система активизируется следом (если книга на самом деле хорошая, конечно), и обе эти части перейдут от противоборства к сотрудничеству — что кажется мне лучшим результатом умственной деятельности. Как и у многих других, особенно хорошо это получается у меня в самолёте: именно в эти несколько часов в месяц чтение даётся особенно легко и приятно.
Сейчас я плотно сотрудничаю с издательством «Альпина Паблишер», из-за чего постоянно окружена невероятным количеством нон-фикшн-книг. Обложка каждой из них рождает импульс её прочитать: как взять жизнь в свои руки, преодолеть стресс, выучить турецкий, обеспечить взрывной рост своей компании, развить в себе волю, найти своё истинное призвание, успевать в три раза больше, победить прокрастинацию и навести порядок в доме. Все эти обложки кружат перед глазами и обещают, манят, шепчут. Наверное, где-то внутри меня ещё теплится надежда, что я освою скорочтение и буду читать по восемьдесят книг в год, стану лучше, умнее, раскрепощённее, продуктивнее, расправлю плечи и начну рано вставать. Но в какой-то момент я перестала брать все эти книги домой и складировать их на столе. Пока я читаю в самолётах и поездах и стараюсь не особенно себя за это бичевать.
В последний год моим главным увлечением стала литература, посвящённая буддийской философии. Я отдаю себе отчёт в том, что это звучит эзотерично, но, на мой взгляд, это максимально светское философское учение, которое для меня логично продолжает увлечения западными экзистенциалистами. Меня интересуют медитация, успокоение ума, осознанность и природа реальности. В частности, мне интересна «деэзотеризация» эзотерического дискурса и то, как современные исследования связаны с восточными традициями духовных изысканий: теория относительности и понятие пустотности, медитация шаматха и феноменологическая редукция Гуссерля.
Меня интересуют медитация, успокоение ума, осознанность и природа реальности
Йонге Мингьюр Ринпоче
«Радостная мудрость»
Буддизм стал мне близок в первую очередь потому, что это больше свод открытий, полученных через направленное на себя созерцание, чем догматическая система взглядов, обусловленная верой в сверхъестественное. Очень многие из выводов, которые рациональным языком рассказывает автор, созвучны моим собственным размышлениям.
«Радостная мудрость» — это вторая книга выдающегося тибетского мастера медитации Мингьюра Ринпоче, который провёл много лет, общаясь с учёными и специалистами из самых разных отраслей науки, в том числе социологии, психологии, физики и биологии. В этой книге он объясняет основные буддийские термины и понятия, которые мы можем использовать для того, чтобы узнать себя лучше. Например, вечное и всем знакомое чувство неудовлетворённости (жизнь могла бы быть лучше при других обстоятельствах, я был бы счастливее, будь я моложе/стройнее/богаче, будь я с кем-то вместе или, наоборот, не свяжись я с ним/ней) уже несколько тысяч лет описывается буддистами термином «дуккха». Способы преодоления дуккхи тоже давно известны буддийским учителям — в книге Ринпоче подробно описывает, как практиковать медитацию, перестать «отодвигать» страхи и встретиться наконец с ними лицом к лицу.
Джон Арден
«Укрощение амигдалы»
Одно из исследований, в которых принимал участие тибетский учитель Йонге Мингьюр Ринпоче, было о связи медитации и нейропластичности мозга — способности формировать новые нейронные связи под действием опыта. Было доказано, что регулярные занятия медитацией на протяжении многих лет могут повысить способность к положительным изменениям активности мозга.
Именно это свойство нейропластичности исследуется в книге нейрофизиолога Джона Ардена. Его тоже волнует идея «перепрограммирования» мозга, в частности, «укрощение» амигдалы — миндалевидного тела, которое располагается в лимбической системе мозга и играет важнейшую роль «сирены», создавая яркую эмоциональную реакцию на опасность и угрозу. Когда-то это спасало жизнь нашим предкам, но сейчас побочные эффекты этого явления парализуют нас даже в моменты, когда угроза является виртуальной. Я бы рекомендовала это издание тем, кого отпугивают «мистицизм» и «духовность» восточной философии, а скепсис не даёт обратиться к психотерапевту, но запрос что-то сделать со своей жизнью уже назрел.
Эрих Фромм
«Иметь или быть»
Эта книга — одна из самых известных у выдающегося немецкого мыслителя, автора понятия «общество потребления». Это философский разбор положения вещей в постиндустриальном мире, попытка найти причину постоянного роста тревожности людей. С началом прогресса люди предчувствовали материальное изобилие, ждали личной свободы, ощущали растущее господство над природой и надеялись, что этого будет достаточно для ощущения счастья. Но индустриальный век не смог оправдать эти большие надежды — стало ясно, что даже неограниченное удовлетворение всех желаний в обществе потребления ведёт исключительно к росту этих желаний.
Может ли радикальный гедонизм, пестуемый в рамках современной капиталистической системы, вообще привести к счастью? Я не верю, что те качества, которые нынешние экономические модели требуют от человека — эгоизм, себялюбие и алчность, — являются врождёнными и присущими человеческой природе, и предполагаю, что они скорее продукт социальных условий, благодаря которым и развилось индустриальное общество.
Джереми Рифкин
«Цивилизация сопереживания»
Американский экономист и политконсультант Джереми Рифкин, лекцию которого мы проводили в Москве год назад, тоже отрицает греховность природы человека. Он предвещает конец большой индустриальной эпохи, упирающейся в ресурсный потолок — точнее, дно. Мы будем вынуждены объединиться перед лицом глобальных проблем, которые всё яснее и яснее встают перед планетой. Почему же нам до сих пор не удалось договориться? Потому что сотни лет церковь выступала главным экспертом по вопросам человеческой природы, и выражалась она предельно ясно: мы рождены во грехе и если мы хотим спасения, то должны его заработать.
Однако новые открытия уже сейчас позволяют переосмыслить наши давно устоявшиеся взгляды на человеческую природу: Рифкин говорит о зеркальных нейронах и врождённой эмпатии, которые могут показывать, что мы настроены не на конкуренцию, а на сотрудничество. Рано или поздно, считает учёный, поле нашего сочувствия расширится до сочувствия всей человеческой расе как нашей большой семье и соседним видам как части нашей эволюционной семьи, а также всей биосфере — как части нашего сообщества. Надеюсь дожить до этого момента.
Томас Пикетти
«Капитал в XXI веке»
Конечно, расцвет цивилизации эмпатии возможен только в условиях новых экономических моделей, построить которые можно, окончательно прояснив для себя, чем плохи старые. Бестселлер Томаса Пикетти (которого уже чуть ли не называют новым Марксом) в этом смысле — отличный повод разобраться, что будет в ситуации слишком высокой концентрации богатства, которая опережает рост собственно экономики. Краткий тизер: богатые станут ещё богаче (в основном за счёт среднего класса), а бедные — беднее.
Автор, впрочем, не предрекает крах капитализма, а верит в налоговые реформы, жёстко регулирующие, например, свободный рынок, который рассматривается как жестокое и антиобщественное явление. Мне хочется верить, что полная прозрачность финансовых потоков, глобальная регистрация активов и повсеместная координация налогов на богатство станут реальностью благодаря появлению технологий блокчейна и смарт-контрактов. С ними ещё далеко не всё понятно, но какой-то умеренный технооптимизм в этом отношении у меня есть.
Иосиф Бродский
«Похвала скуке»
Речь, произнесённая Бродским перед выпускниками Дартмутского колледжа в июне 1989 года, посвящена состоянию, которое многие бы назвали одним из худших, — скуке. «Известная под несколькими псевдонимами — тоска, томление, безразличие, хандра, сплин, тягомотина, апатия, подавленность, вялость, сонливость, опустошённость, уныние, скука, — говорит поэт, — сложное явление и, в общем и целом, продукт повторения». Избежать её нельзя, искать противоядие бессмысленно. Главный способ справиться со скукой — подружиться с ней, предаться ей, достать до дна и принять свою незначительность в бесконечном течении времени.
Я много размышляю о том, почему мы так старательно пытаемся избавиться от избыточности времени: например, наказание тюрьмой — это по сути наказание временем, от которого никуда нельзя деться. Бродский же говорит, что скука заслуживает такого пристального внимания как раз потому, что это «чистое, неразведённое время во всём его повторяющемся, избыточном, монотонном великолепии».
Герберт Уэллс
«Об уме и умничанье»
Ещё одно эссе, которое оказало на меня большое влияние, когда я впервые его прочитала. Мне с самого детства казалось, что «умничать» или даже просто развлекать, веселить людей — это самый простой способ найти и удержать друзей. Я чувствовала себя некомфортно, когда в комнате, к примеру, за ужином, возникала пауза — как будто бы поддержание всеобщей атмосферы заинтересованности и веселья априори моя сфера ответственности. Роль тамады и весёлого умника, видимо, давалась мне убедительно — до тех пор пока она не поработила меня и чуть не превратила в того, кто избегает людей, которые ждут от него только весёлых и точных реплик.
В тот момент мне и попались на глаза слова: «Умничанье — последнее прибежище слабодушных, утеха тщеславного раба. Вы не можете победить с оружием в руках и не в силах достойно снести второстепенную роль, и вот себе в утешение вы пускаетесь в эксцентричное шуткарство и истощаете свой мозг острословием. Из всех зверей умнейший — обезьяна, а сравните её жалкое фиглярство с царственным величием слона!» Но это, конечно, моя личная интерпретация вырванного из контекста фрагмента.
Уэллс, я думаю, говорит о том, что стремление всё излишне интеллектуализировать иногда приводит к бездействию: тогда действие направлено внутрь, а не наружу. Проще говоря, «глупые» меньше боятся рисковать. В них есть непосредственность и бескомпромиссность, позволяющие открывать новые горизонты. «Уверяю вас, разумное есть противоположность великому. Британская империя, как и Римская, создана тупицами, — пишет Уэллс в 1898 году. — И не исключено, что умники нас погубят».
Максим Ильяхов, Людмила Сарычева
«Пиши, сокращай»
Эту книгу мне сразу захотелось иметь у себя дома в печатном варианте, хотя я давно пытаюсь завязать с коллекционированием бумажных изданий. Это пособие для тех, кто хочет сделать свой текст простым, чистым и максимально эффективным. Секрета никакого нет: сила — в правде, смысл важнее формы, чем проще — тем лучше, пишите как для себя и уважайте читателя. Авторы — создатели «Рассылки Главреда», самой популярной о тексте и редактировании в России — терпеливо и подробно объясняют, как даже объявление в подъезде превратить в сообщение, свободное от языкового мусора, штампов и клише. Главное, чтобы мысль была здравая.
Джон Бергер
«Искусство видеть»
Книга «Искусство видеть» Джона Бергера написана по мотивам знаменитого фильма BBC и впервые была опубликована вслед за его премьерным показом в 1972 году. Критики писали, что Бергер не просто открывает глаза на то, как мы видим произведения изобразительного искусства, он почти наверняка изменит само восприятие искусства зрителем. Многие идеи, как признаёт сам автор, заимствованы из беньяминовского «Произведения искусства в эпоху его технической воспроизводимости». Это десакрализация произведения искусства, за которым осталась только утилитарная функция: развлекать, пропагандировать и рассеивать внимание.
Мне в этой книге больше всего интересна глава, посвящённая развитию образа женщины на живописном полотне. То, как женщина присутствует в обществе, сформировалось вследствие того, что женщины жили под опекой и в ограниченном пространстве, пишет Бергер. За это женщине пришлось поплатиться раздвоением личности, она должна постоянно наблюдать за собой. И наблюдатель внутри женщины — тоже мужчина, а наблюдаемая — женщина. Таким образом, она превращает себя в объект, в объект видения — в зрелище. Дальше автор прослеживает историю того, как именно подавала себя женщина на портретах эпохи классицизма — и, что немаловажно, каким причудливым образом это отражается в эксплуатации женских стереотипов в современных медиа.
Владимир Набоков
«Другие берега»
Набоков для меня — это прежде всего язык удивительной живописной силы. Он бескомпромиссный мастер слова, написавший автобиографию три раза: английский оригинал, авторский перевод на русский и ещё один — на этот раз перевод этого перевода. Русский язык писатель считал музыкальным, «недоговорённым», английский же — обстоятельным и точным (видимо, потому что английский он считал своим основным).
Открываю «Другие берега», когда нужен бальзам для души. Одни синестетические описания звуков чего стоят: «Чёрно-бурую группу составляют: густое, без галльского глянца, А; довольно ровное (по сравнению с рваным R) Р; крепкое каучуковое Г; Ж, отличающееся от французского J, как горький шоколад от молочного; тёмно-коричневое, отполированное Я. В белёсой группе буквы Л, Н, О, X, Э представляют, в этом порядке, довольно бледную диету из вермишели, смоленской каши, миндального молока, сухой булки и шведского хлеба».