Книжная полкаЛингвист Ася Боярская о любимых книгах
10 книг, которые украсят любую библиотеку
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем журналисток, писательниц, учёных, кураторов и других героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в их книжном шкафу. Сегодня своими историями о любимых книгах делится Ася Боярская, которая занимается лингвистикой в IT: поисковыми системами и искусственным интеллектом.
Ася Боярская
лингвист, специалист по искусственному интеллекту
Со временем
я обнаружила, что хочу читать только
в удовольствие
и никак иначе
У меня в семье читали все, но в основном книги подсовывала мама — следила, чтобы мне было интересно, обсуждала их со мной. Я обожала сказки, мне их сочиняли на ходу и с продолжением; есть плёнка, где я сама импровизирую, рассказываю историю про принцессу и её прапрадедушку. Мне очень много читали вслух: прабабушка готова была зачитывать мои любимые сказки снова и снова, хоть по кругу. Она сидела в кресле, а я — на подлокотнике. Есть такое воспоминание: мама громко читает мне на ухо «Хоббит. Туда и обратно» прямо в метро. Ни разу с тех пор не слышала о таких подвигах. По дороге на дачу, все три часа, она наизусть рассказывала нам с братом длиннющую «Смерть короля Артура» в переводе Соковнина, который так нигде и не издавался, — зато у нас дома лежит тетрадь. У бабушки были огромные неподъёмные книги по генетике со страшными картинками и ещё более неподъемные словари — она любила учить языки на досуге. Ну и, конечно, не обошлось без преподавательницы по литературе в гимназии. Она часто ходила в чёрном, у неё была пепельница в виде огромной золотой мухи, и она рассказывала, что Печорин умер просто потому, что было пора. Лермонтов потому и не описывает, как именно он погиб, — это совершенно неважно.
На волне любви к чтению я оказалось в РГГУ на филологическом. Это было тоскливое время. У меня были ещё и писательские амбиции — следующий год я провела в Литинституте. Но и там я долго не высидела, зато познакомилась с современной поэзией. Однажды в крошечном издательстве на обеденном перерыве одна женщина жаловалась на сомнительный диплом по лингвистике, который защищался накануне, — она была в комиссии. Я привела какой-то быстрый контраргумент, и она сказала, что быть мне лингвистом, надо срочно поступать. Так я и сделала.
Большой поворот в чтении случился не так давно. Подростком я любила Достоевского, который со временем плавно перетёк в Толстого. Читала много, стыдилась, что не читаю активнее, — вокруг было полно людей, которые как-то успевали в разы больше моего. Потом мне в руки попала книжка «Путь художника», и там одно из заданий было не читать вовсе — неделю, что ли. Я решила попробовать. Стало понятно, что я трачу на разного рода тексты 80 % времени, а ещё — что это необязательно. Это был вызов — искать себе какие-то новые занятия. Я, конечно, жульничала. Когда я пошла на терапию, мне в какой-то момент предложили фильтровать информацию, поступающую мне. Речь шла о том, чтобы временно обменять всю нечитанную философию экзистенциализма на видео котят. Со временем я обнаружила, что хочу читать только в удовольствие и никак иначе. Так переживания, что я делаю это мало, канули в лету.
Какого-то одного поворотного произведения для себя не припомню, было много книг-открытий. Помню, как я через несколько лет после школы заново открыла «Отцы и дети» и расплакалась, — настолько мне эта история показалась жестокой. Я бы сейчас вообще заново взялась перечитывать классику, в первую очередь Пушкина. В школе он казался мне плоским, как и многие другие, особенно поэзия: всё так гладко написано, эти рифмы, строгий ритм — глазу не за что зацепиться, я засыпала. До сих пор читаю в основном верлибры. Зато сейчас я думаю, что Александр Сергеевич — наше всё, самый здоровый русскоязычный писатель.
Было время мистики: я читала религиозную литературу, Руми, Целана, обожала первую «Дуинскую элегию» Рильке:
Не время ли освободиться
Нам от любимых, дрожа, чтобы выдержать освобожденье,
Как стрела тетиву выдерживает перед взлётом,
Чтобы превысить себя.
Прошло совершенно, даже обидно. Сейчас я открываю текст, и если там бесконечный простор для интерпретаций, то мне скучно.
Ещё в школе возник Сэлинджер. Та самая преподавательница поставила мне пятёрку с плюсом за сочинение по «Над пропастью во ржи» в пятом классе. Я недавно его перечитывала: фокус на том, что Холден Колфилд не очень вписывается в капиталистическую действительность. Сэлинджер был моим любимым автором половину читательской жизни. «Девять рассказов» были написаны как будто специально для меня. Позже я заполучила его полное собрание сочинений — оно поместилось в одну книжку. Многое стало понятно про семью Глассов, я просто с ума сходила от любви к ним. Я только одного не могла понять: почему сэлинджерский главный герой, Симор, покончил с собой? Симор для меня был всё равно что Иисус, только на 100 % человек и понятнее, чем несчастный князь Мышкин. Он был способен на тонкое сострадание — оно вообще объединяло многие книги, которые мне тогда нравились. Вопрос: почему же такой человек хочет умереть? Я обдумывала письмо Сэлинджеру как раз за несколько дней до его смерти в 2010-м. Позже я прочла автобиографию его дочери, и всю мою любовь как рукой сняло. Вопрос про самоубийство Симора тоже отпал.
Книги я вожу с собой как сумасшедшая. Для меня до сих пор трудно представить себе путешествие без пары бумажных книг. Однажды в Испании здоровенный том Моэма спас мне жизнь. Молодой человек, с которым я встречалась несколько лет, написал мне где-то в соцсетях, что всё кончено. Это были тяжёлые созависимые отношения, расставание всерьёз прибило меня к земле. Целыми днями я сидела на балконе, читала и смотрела на горы. Не знаю, что бы я делала, если бы не потрясающая книга, — мне тогда совершенно необходимо было отвлечься.
Однажды в Испании здоровенный том Моэма спас
мне жизнь
Генрих Бёлль
«Дом без хозяина»
Это книга детская и, наверное, самая важная. Из неё выросло мое представление о справедливости, о нравственности в том числе. Бёлль смог рассказать мне про послевоенную Германию так, что я поняла. Решение не есть мяса тоже связано с «Домом без хозяина»: бабушка традиционно волочит мальчика в ресторан, везде на тарелках красное, и ему страшно, официанты про них говорят: «Пришла великая княгиня со своим блевуном», — мне этот образ как-то впечатался в память. Книгу мне подсунула мама, она заведовала моим детским чтением, и мне всё нравилось. Не знаю, где она её взяла, вид у издания необычный. Оно переплетено очень приятной на ощупь тканью — видимо, руками кто-то делал.
В детстве я не понимала религиозную составляющую, для меня это была такая мешанина смыслов и образов — просто жизнь, просто истории. А ведь Бёлль очень христианизированный, в смысле прорвы умиления и сочувствия к человеку — но в то же время он всё время полемизирует с католицизмом. В другой его книге, «Групповой портрет с дамой», есть чудесный образ: красивая, образованная монахиня, которая самозабвенно целуется с одним из героев в монастырском саду.
Туве Янссон
«Дочь скульптора»
Эту книжку я купила случайно, в Челябинске. Издана она была отвратительно, там было фото фарфоровых кукол на обложке — я её оторвала. И с тех пор никогда не видела в бумаге. «Дочь скульптора» — автобиографическая книга, Туве Янссон рассказывает про своё детство. Там всё как в историях про Муми-троллей, только про людей: много юмора, тепла и правды про жизнь. Обожаю описание типичной пирушки, когда Туве была маленькой: её укладывали спать, и кровать плыла среди мерцания свечей в сигаретном дыму, папины друзья напивались и нападали на плетёное кресло, а наутро нужно было вести себя очень осторожно, чтобы не нарушить зыбкое равновесие. Мне книга неизменно поднимает настроение, а ещё я развлекаюсь, отыскивая прототипы будущих персонажей из «Муми-троллей». Например, мне кажется, я теперь знаю, откуда возник образ бессмысленных существ хатифнаттов, — но вам не расскажу.
Ричард Бротиган
«В арбузном сахаре»
Это грустная по-своему книга, и мягкая. Я прочитала её не так давно и прямо заболела Бротиганом — стала читать всё, что у него хвалят, — оказалось, не то. Попробовала всучить папе, который прочитал и заметил, что на обороте написано, что автор покончил с собой, — в общем, у него картинка сложилась. Меня же книга просто очаровала с первой страницы, от неё невозможно оторваться. Бротиган построил красивый, очень лаконичный мир из сосны, арбузного сахара и камней. Но для меня это история о том, что вещи просто происходят, а потом проходят, — так мне показалось.
Тоон Теллеген
«Письма только для своих»
Прекрасная книга про отношения между животными, у Теллегена целая серия таких, и все хорошие. Посиделки белки и муравья на закате, слон, который больше всего на свете мечтает танцевать на деревьях, стеснительная тля, которая не выходит из дома, — в общем, у меня это одна из любимых книг для чтения вслух друзьям. А ещё она пропагандирует базовые ценности: мёд и буковые орешки. Все истории кончаются хорошо.
Людмила Петрушевская
«Настоящие сказки»
Это тоже книга из детства. Хорошо помню, что от нетерпения я читаю её вслух дедушке, пока болею, а не наоборот. Истории в ней не похожи на сказки, они и впрямь слишком настоящие. Позже я прочитала у Петрушевской всё, до чего дотянулись руки, но там рассказы были более жёсткие, мне в них не хватало вот этого её прямолинейного, настоянного на жизненном опыте юмора из сказок. Взялась за них недавно — выяснилось, что над некоторыми до сих пор плачу.
Линор Горалик
«Без присмотра»
Горалик для меня очень важный автор, в разное время меня трогают разные тексты. А вот этот рассказ не сдаёт позиции, держится. Очень трогательный, тонкий, смешной — прямо про нас с вами сейчас. Ещё она написала роман «Нет» в соавторстве с Сергеем Кузнецовым — вот он уже про будущее.
Виген Аракелян
«В клюве и звуке»
Это единственный сборник поэзии, который я здесь упомяну, при том что поэтические тексты для меня очень важны. С большими, всем известными поэтами у меня долгие и сложные взаимоотношения — а вот у Вигена книжка вышла совсем недавно, и она хорошая. В ней как будто нет никакой претензии, никакого поэтического высокомерия, а есть только наблюдения. Мне ещё кажется, что, поскольку язык не родной, он со словами обращается по-особому, не так, как мы привыкли.
Джулия Кэмерон
«Путь художника»
Это книга-инструкция, что-то вроде 12-шаговой программы для анонимных художников. Кэмерон, сама небезызвестный автор, даёт увлекательные задания по поиску себя в творчестве. Благодаря ей я выработала стойкую привычку вести дневник по утрам, которая служила мне верой и правдой на протяжении нескольких лет. Скажу честно: другие задания я делала из-под палки, несколько раз начинала и бросала, но писать тексты в итоге стало намного легче. Я благодарна Кэмерон за то, что отчасти именно она помогла мне распрощаться с моим внутренним литературным снобом и перфекционистом.
Джон Шемякин
«Дикий барин»
Шемякинская книжка у меня появилась уже после того, как мы решили делать этот материал. Я её открыла и поняла, что мои вкусы за несколько лет терапии настолько изменились, что придётся выкинуть из списка всех Толстых и Достоевских, потому что я в последнее время плохо переношу мученичество и мучительство. Эта книга такая, что смеёмся в голос всей семьёй. Стиль, действительно, «дикий барин», ни на что не похоже. Купила по рекомендации Толстой, он её протеже.
Александр Войцеховский
«Мой бесконечный друг»
Сначала я увидела его календарь в «Ходасевиче», у меня был обеденный перерыв. Схватила, а он был за прошлый год — расстроилась, а потом увидела книгу. Я считаю, с нашим климатом обязательно надо вешать на стены что-то жизнерадостное. Картинки у Войцеховского — почти истории, причём хорошие такие, петербуржские, он подписи часто делает. Сам он удивительный — я к нему на выставку заходила.