Книжная полкаОсновательница STROGO vintage Марина Чуйкина о любимых книгах
10 книг, которые украсят любую библиотеку
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем журналисток, писательниц, учёных, кураторов и других героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в их книжном шкафу. Сегодня своими историями о любимых книгах делится основательница магазина STROGO vintage Марина Чуйкина.
Марина Чуйкина
основательница магазина STROGO VINTAGE
Мне нравятся пожелтевшие от времени, хрупкие листы, потёртые переплёты
Я выросла в классической московской семье медиков: и у нас дома, и у бабушки читали постоянно. Это была естественная среда, которую я, будучи ребёнком, воспринимала как то, что само собой разумеется. Мама рассказывает, что моим вторым словом было «читать» (первое — почему-то «стоять»), причём именно в повелительной форме. Я очень хорошо помню свои детские ощущения, когда мама, сидевшая в изголовье моей кровати, читала книги вслух с особенной, свойственной только ей интонацией. Мама много работала, и вот этот самый момент чтения на ночь был очень важным, сакральным моментом особой, максимальной близости между нами. Помню, что каждый раз ужасно не хотела, чтобы мама гасила свет и уходила, упрашивала её почитать ещё немного, но она уставала, голос садился, и всё, что мне оставалось, — ждать следующего вечера.
В школьные годы я много времени проводила одна дома, наедине с нашей домашней библиотекой. В ней чего только не было: папа работал в книжном издательстве и приносил домой всё, что они выпускали. Полки ломились от фантастики, детективов, приключенческих романов. Лет до двенадцати я читала всё без разбора: помню, ужасно увлекалась фэнтези, книгами о пиратах и путешествиях на другие планеты. Параллельно я заглядывала и на мамины полки с медицинской литературой, с помощью которой выискивала в себе убийственные признаки той или иной болезни, интересовалась книгами о психологии и пробовала на зуб Фрейда.
В разные моменты жизни моими литературными проводниками были разные люди. Внутри семьи, конечно, бабушка: она познакомила меня в своё время со Львом Кассилем, Шолом-Алейхемом, Лилианной Лунгиной. Каждый раз, когда я прихожу к ней в гости, она встречает меня вопросом, что я сейчас читаю — иногда приходится краснеть, когда долго тяну одну и ту же книжку.
Переломным, возможно, слишком острым опытом стало вдумчивое знакомство с Чеховым — точно помню, это было первое лето, когда я не поехала в лагерь и осталась в Москве. Собрание Чехова взяла почти случайно, уже не впервые, но в этот раз что-то пошло по-другому. Тонкая, почти не озвученная на словах трагедия, тихая, переживаемая практически за кулисами драма открыла для меня новое, до того незнакомое чувство упоительного восторга грусти. Я начала искать авторов, которые вызывали во мне похожие переживания.
Систематизировать процесс чтения у меня получилось только на журфаке: там я читала очень насыщенно, практически не отвлекаясь от литературы, особенно зарубежной, на другие менее интересные мне дисциплины. В какой-то момент меня очень увлекали женщины-писательницы — так я влюбилась в Гертруду Стайн и проводила долгие вечера, мучительно разгадывая её англоязычные тексты. После этого я вообще заинтересовалась экспериментами с языком, начала читать американцев, увлеклась битниками и в конце концов заинтересовалась культурой протеста, молодёжного бунта в США. Там границы между творчеством и частной жизнью писателей растворялись, и меня увлекало всё: новый язык, бунтарские идеи, образ жизни, эксперименты над сознанием. Этот интерес стал отправной точкой для того, чем я занимаюсь сейчас: мой проект был в первую очередь вдохновлён эстетикой молодёжной контркультуры.
Чаще всего я беру книги в библиотеках. Любимая — «Иностранка», там я практически всегда могу найти нужные мне вещи. Мне нравится осознавать, что книгу, которую я держу в руках, за последние полвека читали совершенно разные люди: одни оставляют пометки на полях, другие загибают листочки, третьи вкладывают закладки — что стало с этими людьми? Я представляю, что между нами устанавливается какая-то мистическая связь, мы становимся в некотором роде сообщниками. Мне нравятся пожелтевшие от времени, хрупкие листы, потёртые переплёты. Больше всего, конечно, я люблю комментарии, nota bene, отрывки чужих мыслей, оставленные неразборчиво на полях — возможно, как раз для таких читателей из будущего, как я.
У меня некоторое время назад закончился, слава богу, сильно запоздавший кризис переходного возраста: я была убеждена, что книга должна нести исключительно болевой опыт, воспитывая таким образом в человеке человека. Сейчас, однако, я наслаждаюсь совсем другими вещами: тонким юмором, тягучими диалогами, пространными описаниями, ироничными и грустными подробностями повседневной жизни. Мне нравится отшелушивать слои, догадываться, включаться в игру, задуманную автором, попадаться в расставленные им ловушки и наслаждаться прекрасным языком.
Переломным, возможно, слишком острым опытом стало вдумчивое знакомство с Чеховым
Всеволод Гаршин
Рассказы
Впервые я натолкнулась на сборник рассказов Гаршина на книжных развалах рядом с «Ленинкой». Продавец буквально всучил мне непримечательный томик с ничего не говорящей мне фамилией — я прочитала его в ту же ночь. Потом искала всё, что можно было найти о Гаршине: его письма, воспоминания друзей — оказывается, даже Маяковский косвенно упоминает о его гибели в «Лиличке». Как это могло пройти мимо меня? Я очень счастлива, что не прошло. Гаршин для меня — один из великих, из столпов: у него всегда всё очень тонко, скромно, без пафоса; его тексты неотделимы от неизбежной, но скорее положительной боли, которая определяет человека. Он показывает обычных на первый взгляд людей, сломленных, перемолотых судьбой. Высоких, сильных в самом главном, достойных — и всё же обречённых, как и сам автор. Достаточно посмотреть на его портрет, чтобы понять, что это был за человек — а не выдержал, бросился в лестничный пролёт.
Дневники Геннадия Шпаликова
(«Я жил как жил»)
Со Шпаликовым у меня произошла следующая история. Я работала ассистентом в редакции одного журнала, когда главный редактор поручил мне найти и связаться с наследниками Шпаликова (до того известного мне исключительно по фильму «Я шагаю по Москве»), чтобы получить права на публикацию отрывков из его дневников. В издательстве, куда я позвонила в поиске контактов, мне дали телефон его дочери, но сказали, чтобы я не слишком рассчитывала на успех — история, действительно, оказалась сложная и печальная. Мне стало страшно интересно, и я распечатала все выдержки из дневников Шпаликова, что смогла найти в интернете. Помню, как читала их, захлёбываясь слезами, в кафе в Лаврушинском. Я боюсь перечитывать эти записи снова, но они в каком-то смысле стали частью меня, одновременно что-то сломали и что-то выстроили.
Эдуард Успенский
«Вниз по волшебной реке»
Любимая книга детства, юмористический рассказ о современном городском мальчике Мите, который отправляется проведать свою двоюродную бабку, не подозревая, что та не кто иная, как настоящая Баба-яга. Вот только у Успенского Баба-яга никакая не злодейка и не людоедка, а очень хорошая бабушка. Целыми днями она пьёт чай со своей ближайшей подругой Кикиморой Болотной в избушке на курьих ножках и разглядывает вместо телевизора блюдечко с яблочком, в котором показывают и царя Макара и помощника его Гаврилу, и Василису Премудрую и всех любимых героев русских сказок. Для меня Успенский случился сильно раньше Стругацких, и я его совершенно обожала.
Джованни Боккаччо
«Декамерон»
Боккаччо стоял на верхней полке бабушкиного шкафа и в детстве страшно меня интриговал. Сначала я робко листала пикантные картинки, закрываясь от родителей в бабушкиной спальне, потом из-под полы начала читать: попросить у бабушки «Декамерон» домой я жутко стеснялась, поэтому читала урывками по семейным праздникам, чаще всего — в новогоднюю ночь. В тот момент, когда у всех били куранты, у меня хитрые жёны на все лады изменяли пустоголовым мужьям, а плутоватые проходимцы совращали скучающих монахинь — оторваться было совершенно невозможно.
Ингеборг Бахман
Новеллы, «Малина»
С Ингеборг Бахман отлично получается грустить. Мне всегда казалось, что единственный способ одолеть грусть — это дойти в ней до последней черты, преступить её — тогда отсчёт пойдёт сначала. Для меня Бахман — лучший способ погрузиться на дно: её книги (мои любимые — самые поздние) пропитаны обострённым чувством одиночества, ощущением потерянности, оторванности от родины и невозможности понимания между людьми. Но здесь нет никакого острого надрыва, никакого книжного пафоса — и поэтому её болевой опыт не просто прочитывается, а проживается.
Еврипид
«Медея»
Что меня поражает в Еврипиде — это его невероятная актуальность: две с половиной тысячи лет назад он писал как вчера. А Медея — любимый персонаж: удивительно сильный женский характер, по сути та же Лилит — женщина, неподвластная слюнтяю-возлюбленному, страшная в гневе и ещё более страшная в разочаровании. Очень точно, на мой взгляд, экранизировал «Медею» фон Триер: сумрачно, жутко и прекрасно.
Сейс Нотебоом
«Потерянный рай»
Эту книгу мне посоветовал мой любимый берлинский друг— и я поочерёдно влюблялась во все переведённые на русский язык вещи Нотебоома. Это максимально атмосферная, медленная проза, которую хочется смаковать, читать неторопливо. «Потерянный рай» — история, мне лично очень близкая: затерявшиеся в собственных фантазиях герои плывут по течению книги, не способные по-настоящему узнать друг друга. У каждого свой воображаемый рай, заранее потерянный и недоступный — и в этом его прелесть. Житейский, осуществимый рай никому не интересен, и только ускользающий рай имеет ценность.
Шолом-Алейхем
Собрание сочинений
Любовь к Шолом-Алейхему мне привила бабушка — у неё, кстати, тоже есть уйма похожих историй. Девочкой она ездила на лето к родственникам в местечко Климовичи, откуда привозила прелестнейшие байки о бестактных тётях Розах, шумных старших и младших Ципах, бесконечных дядях Исааках и прочих, прочих, в которых я до сих пор толком не могу разобраться. После Шолом-Алейхема я очень полюбила Рубину с чуть более современными, но не менее курьёзными и трогательными рассказами.
Charles Perry
«The Haight-Ashbury: A History»
С этой книгой и ещё с несколькими другими, посвящёнными событиям конца 60-х в Америке, у меня приключилась следующая история. Я только что защитила диплом об американской контркультуре 60-х и, совершенно убеждённая, что я съела собаку в этом вопросе, отправилась отдыхать в Грецию. В Афинах у нас был стыковочный рейс, и я уже заняла место в стареньком самолете на остров Скьяфос, когда в салон вошёл самый настоящий герой моего диплома: пожилой, но очень статный и энергичный хиппи — в косухе, крутых зауженных джинсах, с этническими браслетами и гривой серебряных волос. Я была в полном восторге, но познакомиться постеснялась — через три дня мне снова представился такой шанс.
Оказалось, он из Нью-Йорка, в 1968-м ему было 20 лет, и он курсировал в это время между Нью-Йорком и Сан-Франциско, наблюдая и проживая всё то, о чём я писала в дипломе. Более того, он оказался журналистом и коллекционером, собирающим в том числе редкий самиздат того времени. Стоит ли говорить, что он полностью перевернул моё понимание происходившего тогда в Америке. Целую неделю мы с ним катались по острову, и, как Шахерезада, он рассказывал мне истории из своей молодости, а на прощанье составил список литературы к прочтению, куда включил и эту книгу Чарльза Перри.
Terry Jones
«Catching the Moment»
Моя визуальная Библия. Пару лет назад мне посчастливилось пройти короткий курс в Saint Martins — в первый же день занятий я отправилась в библиотеку, и сразу в отдел «Fashion». Эта книга была ровно тем, в чём я нуждалась: визуальное вдохновение в чистом виде. В ней было всё, что меня особо интересовало: эстетика 80–90-х годов, британская бунтующая молодёжь, дух протеста, Сьюзи Сью, японки, Берлин, бешеные цвета, панк и так далее. Терри Джонс — человек, который придумал i-D, гениальный арт-директор, работавший с лучшими изданиями своего времени — собрал в эту книгу свои самые выдающиеся работы, а также рассказал о том, как и почему ему всё это приходило в голову. Я отфотографировала на айфон полкниги, но по возвращении в Москву поняла, что она мне совершенно необходима, и заказала её на Amazon.