Книжная полкаНаучный журналист Ирина Якутенко
о любимых книгах
10 книг, которые украсят любую библиотеку
Интервью: Алиса Таежная
Фотографии: Егор Слизяк
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем журналисток, писательниц, учёных, кураторов и других героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в их книжном шкафу. Сегодня своими историями о любимых книгах делится Ирина Якутенко — молекулярный биолог и научный журналист. Ирина работала научным редактором «Ленты.ру», руководила отделом науки «Вокруг света» и была выпускающим редактором «ТАСС: Наука» («Чердак»). Кроме того, она основала популяризаторское агентство «Чайник Рассела».
Ирина Якутенко
научный журналист
Одна из книг, которая мне страшно нравилась в детстве, — сборник «Физики шутят» 1966 года
Книжных шкафов, набитых снизу доверху, как дома у родителей, у меня сейчас нет — отсутствие постоянной библиотеки связано и с кочевым образом жизни, и с тем, что многое я читаю в электронном виде. Сейчас я читаю в основном нон-фикшн — это всегда доступный и актуальный источник знаний, чтобы понять, как сейчас обстоят дела в той или иной области науки. Это чтение не только удовольствие — полученные знания необходимы мне для работы, так что у меня удачно получается совмещать приятное с полезным.
Я типичный ребёнок из семьи советской технической интеллигенции. Папа — физик, мама — инженер. Знакомые и друзья семьи — учёные, инженеры и работающие где-то на стыке — обсуждали не Ахматову и «Новый мир», а научные вопросы (ну и политику, конечно, но это другая история). Ум и эрудиция всегда были в приоритете: мало знать было стыдно по умолчанию.
Одна из книг, которую я прочла довольно рано и которая мне страшно нравилась, — это сборник «Физики шутят» 1966 года: юмористические зарисовки о быте и нравах учёных. Это такая типичная гиковская книжка для посвящённых: человек со стороны, скорее всего, вообще не поймёт, что тут смешного, но ребёнок из семьи учёных из таких книг впитывает дух этой среды. Не могу сказать, что книга перевернула мой мир, но она точно повлияла на моё мировоззрение: мне заочно ужасно нравились авторы и учёные вообще, их ход мыслей и внутренние шутки для своих.
Я с детства точно знала, что буду учиться только в МГУ, и нигде больше, а вот факультет выбирала, скорее, методом исключения — отбрасывая те, где учиться не хочу. В итоге выбрала биофак, а позже, уже более осознанно, и специальность — молекулярную биологию. Несмотря на то, что биофаку не хватает актуальности — нет курсов, которые рассказывали бы, как выглядит и что делает наука сегодня, — он даёт целостное представление об окружающем мире: нам преподавали не только биологию, но и химию всех видов, и физику, и математику. В итоге у выпускников широкий кругозор, они не подобные флюсу узкие специалисты, заточенные под кафедральную специальность, а люди, в общих чертах понимающие, как устроен мир на самых разных уровнях: от молекул до классов живых существ. Курсе на третьем мне стало понятно, что я не хочу быть учёным, хотя с наукой у меня всё получалось. Просто учёные занимаются тем, что глубоко копают одну маленькую штучку: берут узкую тему и всё про неё выясняют, а мне по складу характера это не близко.
Научной журналистикой я начала заниматься спонтанно девять лет назад, когда пришла в «Ленту.ру» новостным редактором. Примерно на вторую неделю стало ясно, что глупо не использовать по назначению тот багаж знаний, что у меня есть, и так я стала научным редактором. Чем больше я работала, тем больше мне открывалось, насколько удивителен и разнообразен научный мир — обо всех этих чудесах ни в школе, ни в университете почти никто не рассказывал. Мы учимся по программам в лучшем случае 20-летней давности, а то и полувековой, и актуальные чаяния науки остаются вне поля зрения. Нынешнее образование не даёт целостной картины мира, не говорит о том, какие направления сегодня самые актуальные, не рассказывает, куда движется прогресс. Чтобы оставаться в струе, я читаю очень много разного нон-фикшн. Сегодня качественный — и, что важно, хорошо переведённый — научпоп издают «Альпина нон-фикшн», Corpus, АСТ. Всегда хороший выбор — книги с шильдиком «Династии», их знаменитым деревом.
Моя профессия идеально соответствует устройству моего мозга: чтобы работать, мне нужно знать довольно много по самым разным областям, и при этом я всё время переключаюсь с темы на тему. Научный журналист должен уметь разбираться в сложных вопросах быстро — закопаться в источники на несколько месяцев, чтобы написать один хороший текст, в идеале, может, и правильно, но на практике не работает. Хотя бы потому, что все эти месяцы журналисту надо что-то есть, а желающих платить за ожидание не так уж много. Второе необходимое для человека, который пишет о науке, качество — умение рассказать о том, в чём он разобрался, так, чтобы всем остальным тоже стало интересно и жутко захотелось узнать, что же внутри у нейтронной звезды или почему у многоножек именно столько ног. Вот этот талант встречается гораздо реже.
Мой мозг устроен так, что у меня не очень хорошо развита эмоциональная сторона — не в последнюю очередь поэтому я и занимаюсь тем, чем занимаюсь. Я не назову вам книги, которые «перевернули мою жизнь», «перепахали сверху донизу», — их нет. Как нет и ответов на ваши вопросы «моя любимая книга». Художественная литература апеллирует в первую очередь к эмоциональной сфере, она, по Заболоцкому, заставляет душу трудиться, но мне каких-то сверхоткровений художественные книги не принесли. Хотя тех же «Отцов и детей» я и дочитывала, сидя на лавочке в метро — потому что не могла прерваться. Наверняка художественная литература (особенно пресловутая ВЛР — Великая Русская Литература, куда без неё) оказала на меня влияние, но это именно совокупный эффект, каких-то отдельных сверхважных для меня книг назвать не могу.
Сейчас меня куда больше интересуют тексты, которые показывают удивительное совершенство научной картины мира, её логику и красоту, когда все элементы переплетены и взаимосвязаны друг с другом.
Художественная литература даёт образный взгляд
на вещи, но не учит постигать действительность через науку
Аркадий и Борис Стругацкие
«Понедельник начинается в субботу»
Когда я была подростком, мне хотелось, чтобы моё будущее было похоже на мир «Понедельника…» Стругацких. Идеализированный научный институт, в котором наглухо замороченные люди сутками занимаются тем, что им интересно, выпивают литры кофе и бесконечно курят, пытаясь разрешить главные вопросы мироздания. Книга отлично легла на подростковые метания по поиску смысла жизни — с чем-чем, а с ним у героев проблем не было. А красавец-учёный Роман Ойра-Ойра стал первым литературным героем, по которому я вздыхала. Вместо Айвенго или Онегина.
Александр Солженицын
«Архипелаг ГУЛАГ»
Борис Гребенщиков, которого очень люблю, говорил (точнее, пел): «Есть книги для глаз и книги в форме пистолета». Большинство книг — для глаз, они могут быть живыми, занимательными, интригующими, но они проходят как бы по поверхности сознания. А есть книги, прочитав которые ты уже не будешь прежним. Читать «Архипелаг ГУЛАГ» я начала более или менее случайно — он был предзагружен в купленный ридер. Начав, остановиться не смогла.
Книга чудовищно написана: Солженицыну явно нужен редактор. Но её чтение — непередаваемый опыт. «Архипелаг…» берёт своим непомерным объёмом, это тот случай, когда количество переходит в качество. Ты читаешь, и на каждой странице ужас, он множится, множится, тебе кажется, что всё, хватит, больше уже быть не может, должен быть предел — а книга вываливает на тебя ещё и ещё, и предела нет.
Сегодня модно рассуждать о возвращении сталинизма, эффективности управления при Сталине: ну как же, поднял страну с колен, построил заводы, провёл электричество, научил страну читать, в конце концов. После «Архипелага ГУЛАГ» очевидна вся бессмысленность подобных разговоров: никаких оправданий тому, что творили с людьми в те годы, быть не может. Это становится настолько же естественным пониманием, как понимание, что утром встаёт солнце, зимой холодно, сахар сладкий. Если бы больше людей читали «Архипелаг…», возможно, и сейчас у нас всё было бы по-другому.
Не уверена, что эту книгу нужно включать в школьную программу — это, скорее, приведёт в тому, что большинство будет читать какое-нибудь краткое изложение и относиться к книге формально — а какое ещё может быть отношение после «разбора художественно-композиционного своеобразия» и «анализа духовных метаний главного героя»? Конечно, встречаются и хорошие учителя литературы, но будем реалистами — это, скорее, исключение. Так что это чтение должно быть частью семейной или общественной культуры.
Ричард Филлипс Фейнман
«Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!»
Автобиография великого физика, лауреата Нобелевской премии Ричарда Фейнмана — лучший способ заразить читателей желанием связать свою жизнь с наукой. Фейнман — красавец, музыкант, остроумный, разносторонний, жизнелюбивый, бабник и ловелас — рассказывает, как учёный анализирует мир вокруг себя, как смотрит на происходящее. Но это не скучное и снобистское бу-бу-бу, а весёлые рассказы о глупости окружающей действительности и о нестандартном подходе к ней. Редкий шанс увидеть мир учёного изнутри, оценить блеск и игру ума.
У нас капитально недооценён такой жанр, как биографии и автобиографии учёных — а ведь это крайне полезные книги, которые показывают, как думают самые умные люди планеты. В школьной программе автобиографий, как и научпопа, нет вообще — только классика художественной литературы. Это большое упущение. Художественная литература даёт эмоциональный и образный взгляд на вещи, но ничего не говорит о научном подходе, не учит постигать действительность через науку. Особенно полезно знать об альтернативном взгляде на мир гуманитариям — научный подход к каждодневным выборам позволит не совершать ошибок, порой очень дорогостоящих.
Ещё одна классная автобиография — «Черты моей жизни» Циолковского — одарённого, но при этом одержимого и, в общем, безумного человека, мечтателя, который оказался провидцем.
Евгений Комаровский
«Здоровье ребёнка и здравый смысл его родственников»
Думаю, большинство родителей знают этого дядьку с усами. Комаровский — врач из Харькова, который написал крайне полезную книжку. Как обычно пишутся пособия для родителей? «Это надо, это не надо, поступайте так, делайте, как я говорю». Комаровский — приверженец научного подхода. Он объясняет, в чём причины тех или иных болезней, рассказывает, что такое вирусы и бактерии, как они попадают в организм, как развиваются и так далее. А отвечая на вечные, неизменно вызывающие баттхёрт вопросы в духе «До какого возраста кормить ребенка грудью?», опирается не на чьё-то гиперавторитетное мнение, а на эволюционные аргументы и здравый смысл.
Мне импонирует, когда автор не заявляет что-то, чему мы в срочном порядке должны верить, не ищет адептов своих теорий, а побуждает родителей задумываться и анализировать происходящее, опираясь на логику, а не на эмоции. Чтобы в трудной ситуации папа и мама не бежали в интернет за готовым рецептом (каким? От кого?), а попытались подумать и разобраться, в чём причина происходящего — когда это понимаешь, найти ответ на вопрос «что делать?» гораздо проще.
Юлия Гиппенрейтер
«Общаться с ребёнком. Как?
Продолжаем общаться с ребенком. Так?»
Гиппенрейтер полезно читать даже тем, кто только задумывается о детях. Книга учит понимать мотивы ребёнка, осознавать причины проблемного поведения. Первая эмоциональная реакция, как её называет психолог и нобелиат Канеман «горячая система» («Убила бы этого паршивца!»), чаще всего неправильна — её надо сдерживать и корректировать. Но просто так корректировать сложно — нужна подготовка. Эта книга даёт почву, опираясь на которую можно остановить себя и в острой ситуации вырулить в нужном направлении («Ага, то самое поведение, как там Гиппенрейтер писала, его причина такая-то, поэтому орать бесполезно, а нужно сделать то-то»). Гиппенрейтер описывает, как можно поступать, когда назревает очередной кризис — а в жизни с ребёнком их ой как много, — приводит возможные варианты поведения и, по сути, делает то же, что и Комаровский, — учит думать.
Елена Баканова
«Современные родители. Как мы на самом деле учим и воспитываем детей»
Это опять книга про родителей и детей и опять про необходимость думать — на этот раз не только в конкретных ситуациях, но и в целом о том, каково это — быть ребёнком в сегодняшнем мире. Впервые в истории человечества мы оказались в ситуации, когда у родителей, живущих отдельно от прочих родственников, чаще всего один ребёнок, на котором сосредоточено всё внимание. Ещё пару поколений назад не было ни подавляющей опеки, ни раннего развития: дети росли больше сами по себе, много общались со сверстниками и всевозможными взрослыми, быстрее становились самостоятельными — собственно, у них просто не было иного выхода.
Баканова объясняет, почему единого ответа, как преодолеть возникшие в конце XX века трудности между родителями и детьми, нет, и не предлагает универсального решения: автор разбирает суть явлений и даёт читателю возможность самостоятельно делать выводы. Баканова — сторонница метода Монтессори, но не в его сектантской гипертрофированной форме, а в разумной версии.
Мария Монтессори
«Мой метод»
Методика Монтессори с самого начала вызывала у меня подозрение — слишком уж много мамочек так слепо привержены ей, что это пугает. Чтобы лучше разобраться в системе, имеет смысл прочитать книгу её основательницы — первоисточник всегда лучше пересказа. Она довольно занудная, но всё, что нужно, понятно уже из первых глав — и это выглядит вполне разумным и не походит на секту (в которую превращают Монтессори-метод некоторые излишне рьяные его приверженцы). Суть метода очень проста: взрослые не должны мешать ребёнку самостоятельно осваивать мир, не должны впихивать в него неизвестно кем отобранные знания, которые непременно (по мнению каких-то других анонимных взрослых) будут ему полезны.
Мария Монтессори призывает внимательно наблюдать за тем, что привлекает ребёнка в данный конкретный момент, и мягко предлагать ему развивающие занятия, которые удовлетворят именно этот интерес. Большое внимание уделяется практическим навыкам вроде стирки или мытья пола — согласитесь, это куда полезнее, чем умение нажимать нужные кнопки на каком-нибудь интерактивном пианино. Если ребёнку сейчас интересны математические задачи, не нужно заставлять его лепить цветочек из пластилина, который ему на фиг не нужен и к тому же не лепится, потому что у него ещё моторика не развилась в нужной степени. Это не значит, что не нужно лепить цветочки — нужно, но тогда, когда организм созреет для развития пальчиков.
Дэвид Боданис
«E=mc². Биография самого известного уравнения в мире»
Эта книга — попытка применить художественный подход к научно-популярной литературе, обычно авторы научпопа, даже хорошего, такими тонкостями не заморачиваются. Боданис рассказывает об уравнении так, как он бы рассказывал о человеке: сначала история предков (работ, в которых были получены все те знания, которые привели Эйнштейна к созданию теории относительности), потом обстоятельства рождения, подробности детства, пора зрелости и последствия жизни — какие грандиозные дела выросли из одного-единственного уравнения.
Эта книга не только о том, как наука влияет на мир и на историю. В рассказ о биографии E=mc² вплетаются личные истории, драмы и интриги — наука изобилует ими так же, как любая другая часть жизни, но известно о них на порядки меньше, чем о разводах или свадьбах звёзд. Например, о том, как немецкий учёный Отто Ган фактически предал свою напарницу, еврейку Лизу Мейтнер, которая скрывалась от фашистов. Они исследовали распад ядра, и, хотя вклад Мейтнер был очень существенен, Ган опубликовал результаты, не упоминая её имени — и Нобелевскую премию тоже получил только он.
Поль де Крюи
«Охотники за микробами»
Ещё одна научно-популярная книга, которая использует художественные приёмы. Эта такой научный детектив, в котором следователи-учёные пытаются вычислить и поймать подозреваемых — бактерии и вирусы. Автор живописно рассказывает о том, как эпидемии выкашивали города, как учёные постепенно понимали, кто этот невидимый убийца и искали способ обезвредить его — вакцинация появилась не вдруг, к ней шли долго и упорно, отбрасывая нерабочие варианты. Эту книгу я бы давала читать всем школьникам и студентам, чтобы они не только поняли, что прививки не заговор фармкомпаний, но заодно и прониклись тем особым духом первооткрывательства, который, безусловно, составляет прелесть науки.
Станислав Лем
«Сумма технологии»
Если кто-то из писателей и оказал влияние на моё развитие и мировосприятие, то это Станислав Лем. Дома было полное собрание сочинений, папа часто говорил цитатами из него. У Лема невероятная эрудиция, зашкаливающий интеллект, это такой классический гик, при этом с писательским талантом. В его книгах нет стандартных шаблонов, он повлиял не только на фантастическую литературу, но и на кинематографистов: например, идея замечательного фильма Нолана «Начало» лемовская чуть менее, чем полностью.
«Сумма технологии» — книга о научном мышлении, о том, как можно, опираясь только на логику и строя цепочки рассуждений, понимать сложные вещи, в том числе те, о которых обычно не задумываются. Например, объясняя, почему фантасты так плохо предсказывают будущее («Капитан Джон Смит вышел на мостик сверхскоростного супер-мега-гиперзвёздного корабля и вставил в бортовой компьютер перфокарту с маршрутом»), Лем выводит целую систему фазовых переходов технологических достижений: невозможно предсказывать будущее, находясь на предыдущем технологическом и мировоззренческом этапе. «Сумма технологии» по объёму сравнима с «Архипелагом ГУЛАГ», но её обязательно нужно прочитать всем, кто хочет понять, что же такое научный подход и как с его помощью можно объяснять мир. А вот что Лему совершенно не удаётся, так это любовные истории — но в его случае это небольшой недостаток.