Книжная полкаКуратор Еврейского музея Мария Насимова о любимых книгах
12 книг, которые украсят любую библиотеку
ИНТЕРВЬЮ: Алиса Таёжная
ФОТОГРАФИИ: Павел Крюков
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем журналисток, писательниц, учёных, кураторов и других героинь об их литературных предпочтениях и изданиях, которые занимают важное место в их книжном шкафу. Сегодня своими историями о любимых книгах делится куратор Еврейского музея Мария Насимова.
Мария Насимова
куратор Еврейского музея
Университетские подруги воспитали во мне идею,
что читать —
это не только важно,
но и интересно
Я ненавидела читать: у меня были двойки по русскому в первом и втором классах. Всегда читала медленно и терпеть не могла весь процесс вплоть до университета. Конечно, я знала обязательный список школьной литературы, но преодолевала его всегда через силу. Челлендж прочитать за лето «Войну и мир» меня почти никак не волновал, и сильных впечатлений в тот момент не последовало: одни страдания и никакого удовольствия. Всё изменилось для меня в университете: надо сказать, в университет я поступила очень рано, в 15 лет. Все мои однокурсники были старше меня на два года, а моя лучшая подруга — на четыре года, к тому же до этого она училась в театральном.
Как это часто бывает в институте, ты соприкасаешься с одним человеком — и несколько лет живёшь вместе с ним. Именно мои первые университетские подруги воспитали во мне идею того, что читать — это не только важно, но и интересно. Первой книгой, которую я прочитала по их совету, была «Ночь нежна». Все мои подруги вообще жутко романтичные, в отличие от меня, и выбор их любимых книг неслучаен. После Фицджеральда у меня пошёл и Сэлинджер, и Ремарк — все важные произведения XX века, которые мне давали в школе, я начинала воспринимать по рекомендации друзей.
Нон-фикшен — самое позднее моё открытие, которое состоялось уже во время учёбы в колледже Голдсмитс. В Голдсмитс я поехала, уже начав работать: я была менеджером на «Винзаводе». В тот период было много интересных международных проектов, но сильно не хватало теоретической базы. От учёбы в Голдсмитс я хотела совершенно определённых вещей: мне хотелось стать куратором с легитимной степенью и новым отношением к тому, как устроены выставки. Философия в Голдсмитс полностью поменяла моё сознание: через полтора года там я чётко понимала, что больше никогда не смогу делать выставки, как я делала их прежде. Любая выставка стала сопровождаться безумным количеством чтения, специальной подборкой литературы на бумаге и онлайн. Только после формирования тезиса на основе научных статей я готова к тому, чтобы браться за осмысление экспозиции.
Когда я приехала в Лондон, мне стало совершенно понятно, что меня никто учить не будет. Тебя сажают в библиотеке, дают список литературы и говорят: «Увидимся через неделю». Тогда случился самый большой стресс в моей жизни относительно учёбы, потому что я практически ненавидела всю философию, особенно Делёза, Барта, Мерло-Понти и всех остальных (теперь это мои лучшие друзья).
В Голдсмитс нам чаще всего давали непосильный список литературы, с которым нужно было готовиться к семинарам дважды в неделю. Большую часть времени мы проводили в библиотеке. Оценивали нас по сочинениям, в которых должно быть энное количество слов, сносок и источников. Книги нужно искать. Очень многое зависело от наставника, тьютора: мой был настоящим французским хамом, который в лицо мог назвать меня дурой и удивляться, что я не плачу. Темой моей магистерской работы была любовь в искусстве и то, что чувствуют зрители рядом с произведениями, связанными с этой темой. Так что три месяца с Мерло-Понти и Сартром я теперь никогда не забуду. С другой стороны, я раз и навсегда научилась работать с текстом и вычленять из него то, что мне нужно в моих проектах.
Вся моя профессиональная библиотека разделена на дом и работу. Дома это книги, сложенные в стопки на полу, и, как любой человек с такой организацией библиотеки, я страшно боюсь переезда. Как и доставать книжку снизу. Когда я работала над выставкой Лихтенштейна, я скупила всё, что написано о поп-арте. Сейчас по моей библиотеке складывается впечатление, что я схожу с ума по поп-арту: у меня тридцать важных изданий, заказанных и привезённых отовсюду.
Бывали случаи, когда выставки формировались исходя из прочитанной книги. На меня большое впечатление произвела книга «Лето целого века», которая объясняет хитросплетения между всеми главными персонажами первой половины XX века. Я придумываю эту выставку уже год и буду придумывать ещё года два, потому что помимо летописи 1913 года мне нужно подробно читать о паре десятилетий до и после того самого 1913 года. Моя мечта — сделать выставку об истории XX века с точки зрения персонажей, я вообще люблю читать о людях и их связи с внешним миром.
Мне очень нравится совсем небольшая книга, выпущенная о коллекционере Костаки, под названием «Мой авангард». С коллекционерами я связана много, но неблизко: таких друзей, чью логику и фанатизм я понимаю, у меня нет. Эта книга помогла мне понять, какие коллекционеры особенные люди, не похожие ни на кого. Я никому не анонсировала это пока, но мне бы очень хотелось сделать выставку о природе коллекционера, выборе и мире, в котором живут не шедевры из собраний, а отражён конкретный человек и происходящее у него в голове.
У меня есть мир книг для отпуска. Это Пелевин. Я отношусь к тем людям, которые не любят попсу, и когда все друзья и знакомые изо всех сил хором советуют прочитать какую-то книгу, я, скорее всего, за неё не возьмусь. Пелевина слишком сильно хвалили, и меня это настораживало, но читала я его на одном дыхании. Другое идеальное чтение для отпуска — рассказы Фицджеральда, их можно читать в любое время и с любого места.
Сейчас я страшно страдаю оттого, что у меня нет времени читать много художественной литературы. Такое чтение происходит урывками перед сном или в отпуске, что совсем несправедливо. Как у каждого человека, у меня есть автор, с которым отношения складываются очень противоречиво. Достоевский. Я не могу назвать его не моим, но каждая встреча с ним — это столкновение, переживание. Всё, что я запомнила о нём в школе, — что он умеет сочинять захватывающие истории. После двадцати я, само собой, поняла его совершенно иначе. Восхищалась, настораживалась, пугалась, но возвращалась всегда.
Идеальное чтение для отпуска — рассказы Фицджеральда,
их можно читать
в любое время
и с любого места
Эллендея Проффер Тисли
«Бродский среди нас»
Я ненавижу поэзию — она не про меня. Все переживания и драмы, описанные в ней, слишком претенциозны для человека моего склада. Но я очень люблю людей и их истории. Бродский — это персонаж, которого я отчего-то ощущаю своим родственником. Я прочитала о нём всё, что только можно, вдоль и поперёк и добилась того, что попала недавно на спектакль «Бродский и Барышников» в Нью-Йорке. Эта книга не самое выдающееся, но очень честное произведение о Бродском. Она читается легко — за выходные на даче — и раскрывает фантастического негодяя Бродского, который так мне нравится. Его жизнь в Штатах и люди, которых он встретил, заставили меня прочитать ещё о нескольких героях из тех, о ком я даже не догадывалась.
Михаил Булгаков
«Мастер и Маргарита»
Я привезла эту книгу на каникулы к бабушке и дедушке в Израиль и провела с ней месяц, перечитывая и возвращаясь. Роман произвёл на меня фантастическое впечатление, что очень насторожило мою традиционную семью, но моя любовь с Булгаковым началась именно с этого романа. За последующий год я читала только его — всё, что попадалось под руку.
«Making Art Global (Part 2):
Magiciens de la Terre» 1989
Есть серия отличного издательства Afterall о теории искусства и величайших выставках в истории. Существует несколько живых и работающих кураторов, знакомством с которыми я очень горжусь. И один из них — Жан-Юбер Мартен, чью копию легендарной выставки «Маги Земли» мы фактически видели на Московской биеннале в 2009 году. Он восхитителен как профессионал, мыслитель и теоретик. Всё, что он делает, невероятно чисто, чётко и ясно: в его работе нет тумана и расплывчатых формулировок. «Маги Земли» — одна из выставок, изменивших современное искусство: революционная, сложная и долгая в производстве (насколько мне известно, Мартен делал выставку шесть лет).
Книга раскрывает всю кухню проекта: переписку Мартена с художниками, документы, фотографии из стран третьего мира конца 80-х годов. Надо понимать, что концепция Мартена — собрать искусство развивающихся стран — совершенно неочевидный ход для белого француза того времени. И все шаги, которые я прорабатываю каждый день в работе над менее масштабными проектами, в этой книге отражены детально. В кураторстве, как в любой работе, есть фактор карьеры: выставки часто создаются для того, чтобы по их завершении поставить себя на ступеньку выше. С «Магами Земли» всё совершенно не так: это проект, выросший из колоссального личного интереса и энтузиазма в одном из лучших музеев Европы.
Mark Godfrey, Nicholas Serota, Dorothée Brill, Camille Morineau
«Gerhard Richter: Panorama»
У меня есть ряд художников, о знакомстве и выставках которых я мечтаю. Один из них — Рихтер. Я открыла его для себя в абстракции, когда училась в Лондонской школе экономики. В Тейт Модерн, которая находилась прямо около общежития моего института, есть комната Рихтера, куда я заходила перед учёбой почти каждое утро и потом шла по своим делам. Рихтер — фантастический живописец, который в своей простоте наполнен смыслами настолько, что меня физически от него трясёт. То, что он заставляет моё настроение и настроение многих, кого я знаю, меняться, определяет его среди прочего как великого художника.
Каталог выставки «Великая утопия»
Это букинистический каталог важнейшей выставки о русском авангарде, в котором встречаются противоречивые, но важные работы и тексты. Если описать в двух словах, то это настольная книга любого человека, который увлекается русским авангардом, и лично моя точка опоры. Каталог важен для меня как в текстах, так и в описании экспонатов. Он правда живёт на моём столе, потому что я часто делаю выставки, посвящённые этому периоду.
Roland Barthes
«A Lover’s Discourse: Fragments»
У меня есть мечта, которая сформировалась в Голдсмитс, — сделать выставку произведений о любви. Трудно представить что-то сложнее этой темы, и моя идея распадается сразу на несколько взаимосвязанных проектов. Говорить ли о любви романтической или о любви жестокой, брать ли за опору русское или мировое искусство — пока одни вопросы. Это самая маленькая часть книг по теории любви, которые я прочитала, пока готовила диссертацию. Именно этот текст засел в моей памяти и стоит на переднем плане моей импровизированной книжной полки.
Hal Foster
«The First Pop Age: Painting and Subjectivity
in the Art of Hamilton, Lichtenstein, Warhol, Richter, and Ruscha»
До того как я готовила выставку Роя Лихтенштейна, к поп-арту я относилась смешанно и неоднозначно. К примеру, Уорхол мне не нравится вообще, а Лихтенштейна я очень люблю. После этой книги моё представление о поп-арте кардинально изменилось. Я выяснила, насколько этот стиль легкомыслен внешне и осмыслен с точки зрения контекста. Я прочитала всё, что было под рукой, о поп-арте в Америке, Британии и Германии и узнала, что такие разные между собой страны проживали идентичные культурные кризисы. С помощью Фостера выстроилась чёткая линия.
Frederic Tuten
«Self Portraits: Fictions»
Я никогда не думала, что иллюстрация человека может быть интересной как жанр искусства. Когда я делала выставки портретов, то познакомилась с замечательным куратором Полом Мурхаусом. Он заведует XX веком в Национальной портретной галерее Лондона и сделал десятки сильных портретных выставок — от Уорхола до Фройда. Именно он познакомил меня с этим жанром с новой стороны и посоветовал Тютена. Эту книгу я прочитала на одном дыхании — она идеальна для тех, кто хочет понять психологию и мотивацию художника в изображении самого себя.
Sophie Calle
«Did You See Me?»
Это женщина моей мечты. Я не понимаю, как можно быть такой авантюристкой и использовать себя, свои личные переживания в таком обнажённом искусстве — работы Калль смешные, трагичные и переполненные чувствами. Вся моя диссертация была выстроена вокруг её произведения «Take Care of Yourself». Это безбашенная женщина невероятной храбрости — и эта книга достойна масштабов её личности.
Каталог выставки «0,10»
Буду откровенна — моих личных познаний о русском авангарде было недостаточно для того, чтобы работать с этим направлением свободно. В какой-то момент я обратилась к преподавателю Галине Вадимовне Ельшевской, которой я безумно благодарна и к которой я ещё не раз вернусь. Она давала не только сухие факты о художниках и произведениях русского искусства начала XX века, но рассказывала обо всех взаимосвязях соотечественников и зарубежных художников: глубоко и подробно о легендарной выставке «0,10» я узнала от неё. Если есть интерес разобраться в том, как соорганизовывались и работали русские авангардисты, — этот каталог очень захватывающее начало.
«The Sublime. Whitechapel: Documents
of Contemporary Art»
Моя любовь к искусству началась с абстракции. Долгое время я не воспринимала старых мастеров и фигуратив в принципе. А вот Ротко с самого начала трогал меня очень глубоко. Вообще, я убеждена, что отличить хорошее искусство от плохого можно исключительно по тому, насколько оно затрагивает тебя эмоционально — с этой мыслью я приехала в Голдсмитс, с ней же и уехала, никто меня не переубедил. Я уверена, что все художники живут в теории и практиках, которые ощущаются по фрагментам в каждой их работе — нет такой вещи, как вдохновение, в котором произведения искусства происходят сами собой.
«Art since 1900: Modernism, Antimodernism, Postmodernism»
Талмуд, который должен быть у каждого, кто хочет знать об истории искусства шире и глубже, чем из обычной энциклопедии. Это сборник статей, расширенный таймлайн по всему, что происходило в искусстве XX века. Понятно, что авторы — это главные исследователи мирового искусства: ничего плохого они не напишут, ничего сверхъестественного тоже не посоветуют, исходя из объёмов и задачи книги, но для каждого куратора эта книга — начальная точка, с которой можно отправиться куда угодно.