Книжная полкаАрхитектор
Юлия Ардабьевская
о любимых книгах
10 книг, которые украсят любую библиотеку
В РУБРИКЕ «КНИЖНАЯ ПОЛКА» мы расспрашиваем журналисток, писательниц, учёных, кураторов и кого только не об их литературных предпочтениях и об изданиях, которые занимают важное место в их книжном шкафу. Сегодня у нас в гостях архитектор и преподаватель Юлия Ардабьевская.
ИНТЕРВЬЮ: Алиса Таёжная
ФОТОГРАФИИ: Сергей Иванютин
Юлия Ардабьевская
архитектор
Чтение — одно
из самых любимых занятий в жизни
У нас в семье принято читать: читала мама, читал папа, вокруг много книг. Я, например, долгое время не понимала, почему мои одноклассники ходят в библиотеку за книгами — «они же дома есть». Потом я уже смогла это оценить: нашу домашнюю библиотеку мама собрала сама, начав в 17 лет с первой зарплатой. Я помню этот момент, когда я захотела читать сама: это было классе во втором, семь томов «Приключений Алисы» Киры Булычёва были прочитаны запоем. Научная фантастика по-прежнему остаётся моим слабым местом — это вместе с громким чихом досталось от папы.
Книга, которая сильнейшим образом на меня повлияла в переходном возрасте, — это «Коллекционер» Фаулза. Я её купила в аэропорту буквально перед вылетом, не имея никакого представления. Похищенная молодая прекрасная художница, которая создаёт себя благодаря и вопреки обстоятельствам, не могла не стать ролевой моделью для 13-летней девочки. А список «того, с чем нужно в себе бороться» (в том числе не читать глупые книги, журналы, не смотреть глупые фильмы и прочее), мною был воспринят как инструкция к действию. Другой запомнившейся книгой примерно этого же периода стала «Таис Афинская» Ивана Ефремова. Там основополагающа идея калокагатии, единства красоты духовной и физической, а остаться равнодушной к прекрасным гетерам попросту невозможно.
Пока что у меня не сложились отношения с Толстым. Например, мне кажется, что значение «Крейцеровой сонаты» заключено больше в историко-социальном контексте. То, какой силой она обладала для современников, нельзя сопоставить с тем, как это видится сейчас. Хотя сейчас я стараюсь быть менее резкой в суждениях, мой молодой человек — убеждённый «толстовец», поэтому я ещё не раз предприму попытки пересмотреть своё отношение.
Выбор между фикшен или нон-фикшен
для меня не стоит. Это всё равно что решить, чай или кофе
Для меня чтение — одно из самых любимых занятий в жизни, и я ужасно завидую людям, для которых это часть работы. Читать рутинно, каждодневно, у меня не очень получается: раньше читала перед сном, потом стало хватать на одну страницу, а когда начало вырубать на абзаце, я признала провал привычки. Поэтому теперь главным инструментом в арсенале остался метод «запой». Это само собой происходит в путешествиях, но устраиваю себе такие забеги и в обычной жизни.
Для меня литературный язык не столько про сам язык, сколько про мир, с ним приходящий. Язык — это Андрей Платонов. Стилистика — это Исаак Бабель. Чувства, люди — это Марина Цветаева и «Повесть о Сонечке». Некоторые люди, чтобы переключиться, сбить масштаб, думают про космос, но можно просто открыть «Озарения» Артюра Рембо, а потом вспомнить, что он написал их в двадцать лет, после чего навсегда бросил литературу и уехал в Африку. Меня переключает.
Выбор между фикшен или нон-фикшен не стоит. Это всё равно что решить, чай или кофе. Но в последнее время я действительно стала читать всё больше нон-фикшена, непоследняя причина и в том, что благодаря Ad Marginem, «Гаражу» и «Стрелке», у нас, наконец, есть доступ к хорошим, своевременным книгам. Я вообще верю в важность перевода: например, у нас в архитектуре есть громадный отрыв от актуальной теории, в том числе и потому, что книги переводят мало, редко и с большим опозданием. Вот «Уроки Лас-Вегаса» 1977 года — одна из важных, «повлиявших» книг в нашей сфере — были выпущены «Стрелкой» на русском только в этом, 2015-м, году.
Я давно уже собираю свою библиотеку. Хотя теперь я жалею, что на первых курсах института делала это столь активно. Сегодня покупки делаю реже и выборочнее: книги всё дороже, а места в стеллаже всё меньше. Часто читаю в Bookmate, особенно нон-фикшен. Но всё равно обожаю в одиночестве бродить по книжному магазину, выбирая книги. Это похоже на выбор будущего. Ты выбираешь то, что создаёт тебя в будущем.
«Размышления»
Марк Аврелий
У меня есть две книги, которые я называю «живой и мёртвой водой». «Живая» — энергия действия — это «Так говорил Заратустра» Ницше. «Мёртвая» — смирение — это «Размышления» Марка Аврелия. Философ-стоик, которому пришлось быть императором и вести легионы, он пишет о смерти, бренности, мужестве, чести — в походной палатке, во время войны. Палатка стоит у притока Дуная, а я почти могу различить его усталый голос: «Ещё немного — и ты прах и кости; останется одно имя, а то и его не найти. Имя же — пустой звук и бездушное эхо».
В МАрхИ есть потрясающий лектор по истории архитектуры — Алексей Мусатов. Когда мы учились, он больше походил на нашего личного доктора Хауса, выражался хлёстко, по делу, не боялся бескомпромиссных заявлений. Одно из них было следующим: «Кто из вас читал „Размышления“ Марка Аврелия? А, никто? Вы не имеете права считать себя человеком».
«Москва»
владимир сорокин
Эту книгу я купила в любимом «Циолковском», она уже относилась, скорее, к разряду букинистических — Ad Marginem 2001 года. По мне, так идеальное издание. Эту книгу я выбрала ради короткого произведения в самом начале — «Эрос Москвы». Я верю, что Москва — это такая женщина с очень непростой судьбой, и ей очень не хватает любви. Владимир Сорокин создал инструкцию из семи пунктов. Можно попробовать повторить, но, может, лучше стоит создать свою.
«Clip, Stamp, Fold:The Radical Architecture
of Little Magazines, 196x – 197x»
Beatriz Colomina, Craig Buckley, Anthony Fontenot, etc.
Эта книга — часть научной деятельности историка архитектуры Беатрис Коломина. Работа посвящена архзинам 60–70-х годов. Были определённые периоды в истории, как 20–30-е, а потом 60–70-е, когда архитектурные журналы становились особенным жанром. Предельно серьёзный поиск новой жизни со всей страстью. И ирония, радикальность, патетика, смелость — всё там одновременно. А какая вёрстка, какие коллажи! (Здесь я в состоянии перейти исключительно на междометия.) В общем, это источник вдохновения в чистом виде. В этом же ряду стоят журналы «Советская архитектура» 1927–1931 годов. Благодаря издательскому проекту «Русский авангард» их переиздали, и теперь очень доступно можно прочесть пламенный доклад Гинзбурга к коллегам-архитекторам. Книга «Clip, Stamp, Fold» же состоит из факсимиле этих журналов (что большая редкость, тем более все разом, очень удобно) и интервью с создателями. Купила случайно, зайдя в магазин «Красивые книги», недолго просуществовавший на углу Кузнецкого и Рождественки, теперь там, конечно, просто «Связной».
«Дальше — шум.
Слушая XX век»
Алекс Росс
Благодаря маме я в своё время изучала музыкальную литературу, но, несмотря на потрясающего преподавателя, композиторы и их произведения были отдельно, а время, политический и социальный контекст лишь отголосками оставались где-то. Эта книга связывает XX век в единое повествование. Мейерхольд сидит рядом с Шостаковичем, когда Сталин слушает его «Леди Макбет», а Штраус и Малер гуляют по горам перед премьерой «Саломеи». Книгу нужно не просто читать, но и параллельно слушать указанные произведения. Скорость, конечно, теряется, но таковы правила жанра.
«Школа для дураков»
Саша соколов
Эту книгу мне посоветовала моя подруга Лена Угловская, чьими советами я очень дорожу. Тогда, в 2013 году, вышло новое издание ОГИ — с рисунками и идеально подходящим крупным текстом. Роман — это погружающая в себя чужая вселенная. Поток сознания, прямой речи нет, иногда пропадают запятые, повествование переходит в фантазии, а вчера перебивает завтра. «Ясное дело, я могу что-нибудь забыть: вещь, слово, фамилию, дату, но только тогда, на реке, в лодке, я забыл всё сразу. Дорогой Леонардо, всё было гораздо серьёзнее, а именно: я находился в одной из стадий исчезновения. Видите ли, человек не может исчезнуть моментально и полностью, прежде он превращается в нечто отличное от себя по форме и по сути — например, в вальс, в отдалённый, звучащий чуть слышно вечерний вальс, то есть исчезает частично: а уж потом исчезает полностью». Волшебная вещь.
«Опавшие листья»
ВАсилий розанов
Жанр «Опавших листьев» трудноопределяем, но мне очень близок (фактически по его подобию я стала писать в один бесконечный файл). Листья в коробе, большие и маленькие — некоторые написаны как телеграммы, некоторые как письма, другие и просто вроде заметки на полях. Форма разная, но мысль едина, она как непрерывный радиосигнал, к которому ты можешь подключиться.
«Невидимые города»
Итало Кальвино
К сожалению, очень часто невозможно найти хорошие книги в хорошем издании, тогда я прибегаю к электронным изданиям, а если ни тех, ни других нет — приходится соглашаться и на мягкую обложку и плохой дизайн. Марко Поло и Кублай-хан сидят в саду и неспешно беседуют. Марко Поло рассказывает прекрасные и странные истории об удивительных городах, в которых то ли был, то ли он их и вовсе придумал. Нам, как и Хану, это совершенно неважно. Эту книгу я для себя определила как свой любимый жанр «поэзия в прозе».
«Улица
с односторонним движением»
Вальтер Беньямин
Эта книга Беньямина не похожа на его искусствоведческие, критические тексты. Маленькая, она читается на одном дыхании. Это город и поэзия, сны и воспоминания. Гастрономия слов и образов. Для меня это такая книга, которую хотелось бы написать самой.
«Избранное»
Федерико Гарсиа Лорка
Из-за Лорки я хотела бы выучить испанский язык. Но даже на русском пробирает абсолютно: Наталья Гончарова, приехав в Испанию, заметила, что души испанцев и русских одинаково сложены. Его стихи — это какая-то первозданная магия поэзии. Книгу мне подарила мама из своей коллекции.
«Письма 1926 года»
Райнер Мария Рильке, Борис Пастернак, Марина Цветаева
Для меня это лучший треугольник писем, который можно только представить. Постоянно утопающая в чувствах и признаниях, прерывающая, уточняющая себя Цветаева с тире, скобками и восклицательными знаками в них. Спокойный Рильке. Сомневающийся Пастернак: «У меня к тебе просьба. Не разочаровывайся во мне раньше времени». Очень рада, что в «Циолковском» удалось купить такое издание.
«Крест без любви»
Генрих Бёлль
Я принесла «Крест без любви» как знак — «книга Бёлля». Познакомила меня с ними моя любимая преподаватель-искусствовед. К сожалению, мой любимый роман, «Глазами клоуна», найти почти невозможно: в первый раз я брала том в библиотеке, во второй раз перечитывала уже электронный вариант. А вот «Бильярд в половине десятого», в сюжете которого проходят поколения архитекторов, недавно переиздали в мягкой обложке. Вообще, романы Бёлля — пронзительные истории человека, который оказался запертым между взаимоисключающими (или, вернее, исключающими его) обстоятельствами жизни.
«Стихи»
Сергей Шестаков
Я убеждена, что любимые стихи и философия должны быть в бумажном виде, так удобнее постоянно возвращаться. Про Сергея Шестакова я узнала из интервью Шаргунова «Школе злословия». Я начала искать, нашла не очень много: он окончил мехмат и работает учителем математики. Ему пятьдесят лет, и он совсем не похож на поэта. Но его стихи — мои самые любимые из современных: «ходишь бормочешь маменька маменька а она в ответ катманду катманду». В общем, пришлось самой распечатать.
