Книжная полкаГалеристка Елена Баканова о любимых книгах

Привычка к чтению сформировалась сама собой и как возможность устраниться, возможность ментального уединения. Я с детства любила побыть одна и мне никогда не было скучно. Родители не заставляли меня читать, насколько я помню. По факту ревизии в вашей рубрике мои любимые книги, как правило, попадают в жанр «приключения» или «путешествия». Начиная с прочитанных в детстве «Незнайки на Луне», «Чудесного путешествия Нильса с дикими гусями» и позже — «Гулливера в стране лилипутов» или «Дон Кихота», заканчивая Борхесом, Прустом, Умберто Эко или Фаулзом, Уэльбеком и даже Бретом Истоном Эллисом. Все эти авторы образуют для меня корпус литературной темы «Карта и территория». Персонажи этих книг — артистичные полуфрики, полуэксцентрики в поисках смысла жизни и в бегстве от ее обывательского уныния.

Книга, которая произвела на меня огромное впечатление в переходном возрасте, — «Сто лет одиночества» Маркеса. Я, думаю, неоригинальна в своем выборе подростковой книги. Самые сложные отношения у меня были, пожалуй, с Марселем Прустом, я его всегда читала не увлеченно, но «через не могу», и он страшный зануда. Аналогичные отношения были с Джойсом. Я однажды прочитала в интервью или статье Умберто Эко, что в книге «Имя розы» он специально сделал монотонное вступление страниц на сто, чтобы отсеять нетерпеливого читателя и задать определенный ритм чтения. Но книга же грандиозная и дальше события развиваются очень интенсивно, в полудетективном жанре. Эта писательская хитрость привела меня к опытам принудительного чтения.

В определенный, студенческий период своей жизни я читала очень много и, как правило, несколько книг параллельно, поэтому тогда же овладела базовыми навыками скорочтения. В общем, когда мне нужно, могу читать очень быстро или произвольно менять скорость чтения. Возвращаясь к жанрам, авторам и содержанию, в приоритетном своем списке книг не обнаружила ничего «про любовь» или про «шинель» обывателя, чем так богата русская литература XIX века. Не знаю, чем продиктован такой персональный выбор, но, как писал
А. С. Пушкин, «В корыте много ли корысти». Другое дело «Война и мир», «Бесы», «Братья Карамазовы», поиски граалей, тайные карты или масонские заговоры.

Вот вам коротко весь мой мимезис, генезис и анамнез. Возвращаюсь, честно говоря, только к Шекспиру, Толстому и Достоевскому. Как говорили древние греки, мое — это то, что я узнал или съел. То есть всё, что я узнала, уже стало моим. Авторы и прототипы потеряны, а ностальгией я не страдаю. Почитывала, правда, регулярно рассказы Буковски. Отношения с поэзией не сложились, там только Бродский и Мандельштам.

В студенческом возрасте, в определенный момент, полностью переключилась на нон-фикшен, но самый что ни есть фикшен — философию, в основном современную французскую, структурализм, постструктурализм и т. д. Это было обязательной программой в рамках изучения современного искусства и его теоретических оснований. Любимые авторы тогда — Барт, Делез, Деррида и Бодрийяр. Современное же искусство для меня началось с Марселя Дюшана. То есть не с пластики, но как раз с теории. Выбор современного искусства как сферы профессиональной деятельности — тоже, видимо, чтобы никогда не было скучно.

Мои книжные полки занимают в основном альбомы по современному и старому искусству, по теории и его истории, и по современной архитектуре. Посмотреть люблю не меньше, а сейчас даже больше, чем почитать. Книги разложены и расставлены на всех полках где попало. Меня, кстати, всю сознательную жизнь сопровождают книги издательства Ad Marginem, они и сейчас много всего интересного издают.

Владимир Сорокин — чистейший образец современного искусства в литературе и сплошное поле эксперимента с языком. Вернулся с «Теллурией» снова как большой русский писатель. Пелевин для меня в категории настольной литературы, читаю его всего, как старого друга с потрясающим чувством юмора, преуспевшего в жанре социальной сатиры. В ближайшее время собираюсь прочитать «Поправки» Джонатана Франзена, всё время откладываю.