Здоровье«Я стала как будто прозрачная»: Женщины
о жизни с раком груди

текст и фотографии: Сергей Строителев

 Был 2017 год, я работала дизайнером мебели. Как-то надевала бейджик и нащупала у себя шишку, коллеги посоветовали искать онколога. Первый врач сказал, что надо резать, но я обратилась ещё за одним мнением. Второй затаскал меня по анализам, но в итоге предположил, что у меня гормональный сбой и ничего трогать не надо. Сказал, что мне просто нужен мужчина. Шишка между тем росла, и однажды утром я проснулась с огромным синяком. Врач отправил меня на биопсию, но она была чистой, так что я пошла работать дальше. В какой-то момент поднялась температура, стало плохо. Тогда я обратилась к третьему врачу, который сказал: «Какая интересная штука у вас!» — и отправил к четвёртому. Размер этой шишки уже был шесть на восемь сантиметров, грубо говоря, полезла третья грудь. Кончилось тем, что я потеряла сознание на работе и на скорой меня увезли в хирургию. Госпитализировали, взяли анализы в который уже не помню раз. На четвёртый день раздался звонок, мол, приходите. Врач встретил меня с бумагой в руках, глаза опущены. Увидела на бумажке слово «рак», сложное название, вторая стадия. У меня был ступор, потом выскочила на улицу. Позвонила ухажёру, моему нынешнему мужу, попросила обойтись без траурных лиц. Приехала, а там, конечно, две кислые мины — он с другом. Он даже не знал, что сказать, как реагировать.

Началось лечение. Когда я спросила про реконструкцию, онколог взорвалась: «Как ты можешь думать об этом, ты вообще знаешь свой диагноз?» Тогда я впервые заплакала. Процесс лечения тоже был мучительным: удалили грудь слева, а справа сделали подкожную мастэктомию и поставили имплантат. Молодому человеку я предложила разойтись. Боялась, что из-за физических изменений это буду уже не та я, которую он знал. Но он перевёз мои вещи к себе и пригрозил, чтобы больше таких разговоров не было. В итоге мы расписались, сыграли небольшую свадьбу. Он дал мне веру в жизнь, если бы не он, меня бы уже не было.

Волосы выпали на тринадцатый день химии. Был такой неприятный момент: муж приехал с похорон, у него утонул племянник, а тут я с клоком волос в руках. Но мы как-то пережили это вместе. Однажды к нам в гости пришёл его друг, я вышла в гостиную без платка, и спустя час общения он сказал: «Лен, я только сейчас понял, что ты лысая». Больше я платок не носила, хотя некоторые бабушки на улице крутили пальцем у виска.

Через некоторое время имплантат начал меня беспокоить. Оказывается, случился рецидив — опять операция, опять химия. Сказали, что надо удалять яичники, так как опухоль гормонозависимая. Я протестовала: надеялась родить, хотя врачи и говорили, что я не в себе. По закону онкопациенты не могут взять опекунство. Получалось, что мы с мужем оставались без детей. Прямо во время лечения случился третий рецидив: больше тридцати метастазов обвили сосуды и пошли под ключицу. Я попала в Блохина в виде экстренного пациента. Там мне наконец-то попался достойный врач, который оставил в покое яичники и назначил самую ядерную химиотерапию. Прохожу её до сих пор.

Я бывалый боец, но иногда ползаю — настолько плохо мне бывает. Раз в 21 день — восемь дней ада. Дохожу от комнаты до кухни и так устаю, что даже лежать тяжело. Собака подходит, кладёт лапу, и кажется, что на меня плита упала. Но я стараюсь об этом не говорить и поменьше думать. Считаю себя сильным человеком, не люблю, когда меня жалеют. Всё ведь можно пережить, это не конец света. Стараюсь встать и выйти на улицу, даже когда плохо. Муж отговаривает, но мне важно показать миру, что я жива. Потом звоню ему и говорю: «Встречай, сама дойти не могу». А когда я творю, рисую, вообще забываю, что болею. Кажется, я не совсем приняла тот факт, что это рак. Воспринимаю скорее как затяжную простуду, которую надо вылечить.

 Диагноз мне поставили в 2017 году. Сама нащупала шишку в груди. Побежала на обследование, где мне сказали, что это обычная киста, которая пройдёт сама через полгода. Я сделала ещё одно обследование уже с УЗИ, по результатам которого забили тревогу и направили на биопсию. Попала к очень хорошему доктору, к нему сложно записаться на приём — неожиданно освободилось одно место, девочка отказалась.

Биопсия показала рак. На приёме у хирурга слёзы подкатили, но я не дала волю эмоциям. Не хотела выглядеть слабой и терять на это время. Вышла из кабинета и, как солдат по приказу, начала лечение. Я уже сталкивалась с этим диагнозом: у отца был рак. Он умер в пятьдесят шесть лет. Наверное, это закалило меня. Подруга ждала в коридоре и, как услышала диагноз, хотела зареветь. Но я ей не позволила.

Сначала я никому из родных не стала рассказывать, но в итоге поняла, что надо. Собрались за столом, муж уже был на взводе, он паникёр. Попросила без истерик, так как если плачут, значит, уже похоронили, но ведь с этим диагнозом долго живут. После этого вечера муж месяц ходил как зомби, как будто не здесь, молчал. В какой-то момент я не выдержала и попросила его собрать волю в кулак, поддержать меня. Встряхнула его фразой: «Это же не у тебя рак».

У меня оказалась гормонозависимая опухоль. Врачи сказали, что клетки делились медленно и, возможно, рак у меня уже был год или даже полтора. Это хорошие новости. Но также меня предупредили, что химия может не убрать все раковые клетки. Я внушила себе, что у меня уберёт, и искренне в это поверила. Сработало.

Волосы должны были выпасть через две недели после первой красной химии. Я не дождалась этого момента. Позвала подругу через три дня после первой процедуры, и она побрила мне голову. Сын очень любил трогать мамины волосы, но его и ёжик устроил, смеялся. Когда старший, Максим, пришёл из школы, я его встретила в шапке. Он всё время хвастался, какая красивая у него мама, и я решила его подготовить. Сказала, что мне нужно было подстричься, сняла шапку. Сын заплакал. А я сижу и думаю, как бы самой не заплакать. Взяла его руку, и мы по-взрослому поговорили про болезнь.

Химия давалась тяжело, после третьей я уже была не готова продолжать. Силы заканчивались. Впервые разрешила себе поплакать. Выплакалась и поехала на следующую. Это война. Ноги сами понесли меня исповедаться, но легче не стало: батюшка на меня наорал. Поняла, что лучше буду тихо молиться сама, без посредников. Во время лечения я стала как будто прозрачная. Почему-то было ощущение, что меня никто не видит. А ещё воздух стал сладким как никогда. Мне хотелось дышать полной грудью. Когда закончилось лечение, я тусила, танцевала в клубах — в подростковом возрасте этот этап прошёл мимо. Это помогло переключиться — болезнь нельзя холить и лелеять, надо жить.

Самой мне умереть не страшно. Я много общаюсь с другими пациентками и сильно к ним привязываюсь. Боюсь потерять их. Уже теряла: близкая подруга Анюта умерла после рецидива у меня на руках. Было очень тяжело.

 Перед постановкой диагноза у меня был сложный депрессивный эпизод с мыслями о медленной смерти. Несколько раз снился сон, где я слышала слова: «Я рак, я пришёл». А потом я нащупала шишку.

После УЗИ мне сказали диагноз. Я не знала, что делать. В роду такой диагноз был только у прабабушки, которую я не застала. Сын был далеко, и связь с ним была потеряна. Человек не может быть один в такую трудную минуту, поэтому на время болезни я попросила возлюбленного побыть моим мужем — это меня вытащило. Он, не любя, был рядом. Тогда я была рада, что он не испытывает ответных чувств, ведь, если я уйду, у него будет ощущение потери. Он сводил меня на вершину Исаакиевского собора, откуда открывался прекрасный вид на Питер. В соборе был молебен, и я, помазанная миром, под ручку пошла на операцию.

На шрам мне было абсолютно плевать — если эта часть тела представляет опасность для жизни, она мне не нужна. Я бы и вторую удалила, но это стоило дополнительных пятидесяти тысяч, поэтому пришлось довольствоваться одной.

Через пять дней после операции я уже выписалась и побежала решать вопросы с недвижимостью. А потом обьявили самоизоляцию — это было очень в тему. Кайфовала, что я сама по себе и меня никто не видит, что могу ходить в любом виде и, если мне нездоровится, могу помыть посуду не сегодня, а завтра. Нашла себе собаку — старого мопсика Нюсю, которого мне привезли из приюта. Сделала ремонт.

Мне было страшно рассказывать коллегам по работе, и это взяла на себя подруга. Все отнеслись с пониманием. Поначалу я ушла на удалёнку и работала по более щадящему графику. Коллеги стали относиться ко мне ещё бережнее, когда я потеряла сознание в офисе, а во время обеда уронила кружку. Решили больше не допускать ситуаций, когда я иду на работу сразу после химии.

Химия — это ужас. При красной металлический вкус во рту, давление скачет, тахикардия, уходит либидо. А во время белой кости ломает, к тому же у меня начался диабет. Облысела я феерично — позвала подругу, чтобы она меня побрила. Плакала я только в процессе. Потом сделала селфи и загрузила в фейсбук, чтобы не пришлось объяснять каждому знакомому, что со мной происходит. Получила классную реакцию! Один из одноклассников даже написал: «Лен, зачем ты косы носила всю жизнь, они закрывали твои глаза. Вылечишься — так и ходи!» После химии я осознала, что лечение ещё не закончено. В России есть выверенные протоколы самой терапии, но что делать и куда бежать с последствиями побочек? Пришлось начать заботиться о себе.

Болезнь меня пнула. Я стала смелее и решительнее во многих вещах, помогаю другим девочкам пережить период лечения. Считаю, что не стоит зачитываться книгами про рак — это только помогает болезни проникнуть в вашу жизнь, а врачом за такой короткий срок всё равно не стать.

 Я почувствовала узелок и обратилась к врачу. В клинике сказали, что у меня просто канцерофобия, но я не поверила и пошла по профессорам. Моя мама имеет отношение к медицине, и стоило спросить у неё совета, но мне не хотелось втягивать родных. В итоге я ходила по разным врачам три месяца. Были плохие предчувствия и одновременно большой стресс из-за обиды на мужа. Он мне изменил, когда ребёнку был годик. Тогда я его простила, но рана становилась всё больше и больше.

Я быстро сдала анализы, начался курс химии. Помню, как собиралась на работу, провела рукой по волосам, а они остались на ладони. За пять минут состригла всё над помойным ведром, попросила мужа сбрить остатки, нацепила парик, который купила заранее, и полетела на работу. Какое-то время не могла на себя смотреть, дома ходила в шапке и даже спала в ней. Наверное, боялась испугать дочку и саму себя от непривычки. Муж меня и тогда немного подставил: стянул шапку прямо перед ребёнком. У Насти был шок.

На операцию я пришла уже в новом имидже: начали отрастать седые волосы, была крутая короткая стрижка, а ещё я носила серьги а-ля тоннели. Супер! Выглядела, как будто так и задумано: хлёстко, модно, молодёжно. Как будто никакой болячки нет.

Во время операции мне сделали одномоментную реконструкцию — поставили имплантат. Мне всё понравилось, шрам выглядел довольно эстетично. Но муж меня и в этом не поддержал: ночью обнимает и отскакивает, мол, фу, зачем ты это сделала, он такой жёсткий. Отпускал шутки про «гранитный камушек в груди». Меня это сильно тяготило. В итоге мы с ним расстались, когда он вновь мне изменил. Это было очень тяжело, качает до сих пор, всё-таки мы с ним знакомы с 2006 года. Но думаю, это пройдёт — сейчас я с мужчиной, который любит каждый мой шрамик и складочку, не отпускает шуток. Благодаря его поддержке у меня ушли комплексы.

Диагноз научил меня чаще останавливаться, я стала обращать внимание на вещи, которые раньше пропускала мимо. Здорово понимать, что ты живёшь, получать наслаждение от момента. Я научилась ценить себя. Думаю, болезнь была своего рода звоночком: «Маша, послушай себя и свои желания».

Знаю пациенток, которые после диагноза отказываются от всего вредного — даже от жареного. У меня немного другое видение, стараюсь не параноить. Могу позволить себе иногда что-то вредное, например выпить шампанского. Захотела пирогов — купила. Это не призыв к действию, просто моя жизненная позиция. Страхи, конечно, остаются. Волнуюсь перед каждым КТ, но стараюсь себя настраивать на хорошее — представляю чистое тело, где нет никакого рака.

 Во время диспансеризации мне сказали, что у меня в молочной железе небольшие микрокальцинаты и их надо держать под контролем, так как это часто бывает предвестником рака. В пятницу, тринадцатого, мне сделали МРТ. Позвали в отдельную комнатку и сообщили, что есть подозрительное образование, с которым лучше обратиться к онкологу. Сердце упало в живот, стало очень страшно. Прекрасная погода, чемпионат мира по футболу, пятница, все заняты, и некому позвонить. Я полезла в интернет, начиталась про пятилетнюю выживаемость — и стало ещё хуже. Это сейчас я понимаю, что каждый случай уникален, но не тогда.

Год в целом был тяжёлым: случился развод, который я болезненно переживала. После обследований сказали, что нужно делать операцию, хотя биопсия ничего не показала. Позже выяснилось, что врачи просто не попали в опухоль. Сделали секторальную резекцию. В маммологическом центре не работал аппарат срочной гистологии, и моё новообразование не удалось изучить. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что срочная гистология часто ошибается, а плохо — потому что через неделю мне позвонили и сказали, чтобы я срочно приехала на повторную операцию: опухоль оказалась плохой. Времени бояться не было. Мой врач писал у себя в инстаграме, что, если бы не стал хирургом, работал бы клоуном. Ему удалось меня подбодрить: «Всё вычистим, грудь сохраним, заодно сделаем подтяжку, будешь ещё красивее!» После операции отправила фотки подруге, а она: «Ленка, ну вот когда бы ты ещё подтяжку сделала?» И ведь и правда. У меня трое детей, и я всех выкормила грудью, до болезни она выглядела уже не так привлекательно.

Тяжелее всего было справиться с выпадением волос. Это случилось ровно так, как пишут в страшилках, через две недели после красной химии. Берёшь волосы, а они остаются в руке. Это страшно, особенно когда ты считаешь их важным атрибутом красоты. Я много плакала, без париков почти никуда не ходила, только спала. К тому же был ещё развод. Я до последнего думала, что это неправда и он скоро вернётся, но у него уже была молодая девушка. Это стало очередным ударом. Он поддерживал меня в лечении, навещал в больнице, видимо, поэтому я так долго надеялась.

Мне надо было выбираться из замкнутого круга. Это как застрять в машине в грязи. Можно сидеть и думать, что ты в точке невозврата, зато оставшееся время проведёшь в тепле и сухости. А можно выйти из машины и пройти через грязь, через страхи. Искать поддержку не стыдно, можно обратиться в те же онкосообщества. Лучше слушать, что говорят люди с таким опытом, а не смотреть на страшную статистику в интернете. Дети меня тоже поддерживали, мы ни разу не обсуждали тему «что будет, если я умру». Что касается рецидива, то тут тоже важно не жить в страхе. Ведь случится он или нет — от меня не зависит. Мы все ждём, когда же придёт наше время, а оно только уходит. Надо жить сейчас, в соотвествии со своими ценностями, в согласии с собой.